Прошло ещё две недели. Состояние Стаса не меняется, он по-прежнему в коме. И по-прежнему пристёгнут наручниками к больничной кровати. Этот факт бесит меня больше всего. Я столько раз уже просила, чтобы его руки освободили, но меня никто не слушает.
Я вхожу в палату и с болью в сердце оглядываю его. Мне страшно. Я понимаю, что чем дольше он вот так лежит, тем меньше шансов, что он очнётся. Беспомощно присаживаюсь на край кровати и беру его руку.
— Привет, — тихо говорю я. — Как ты сегодня? — я знаю, что мои вопросы как обычно останутся без ответа, но всё ещё верю, что он где-то рядом и слышит меня.
Внимательно слежу за его лицом, жду хоть малейшего проявления реакции на мой голос. Но лицо остаётся неподвижным. Его глаза крепко закрыты, сухие губы сжаты, но дышит он сам. От аппарата искусственной комы его отключили, но в сознание он так и не пришёл. Его сердечный ритм чёткий и стабильный, слегка участившийся при моём появлении, это видно на мониторе. Я снова перевожу взгляд на его губы и мечтаю, чтобы он сказал хоть какую-нибудь гадость, сейчас я бы обрадовалась даже этому. Но он молчит.
Беру в руки марлевую салфетку, смачиваю её и осторожно обтираю его лицо, руки. С помощью чайной ложки аккуратно капаю несколько капель на губы, увлажняя их. Наношу принесённую мазь на запястье под наручники, не хочу, чтобы у него остались от них следы.
— Ася, — тихий голос папы отвлекает меня от моих ежедневных процедур — Можно тебя? У меня есть кое-какие новости.
Я не хочу оставлять Стаса, ведь я только что пришла, но и говорить при нём не буду. Вдруг он слышит, не хочу усугубить его состояние. Погладив его по щетинистой щеке, выхожу вслед за папой в коридор.
— Долго они ещё тут будут сидеть, — киваю на охрану возле палаты. — И вообще снимите с него наручники! — в который раз громко восклицаю я. — Вы действительно думаете, что он встанет и ударится в бега? — я раздражаюсь.
— Успокойся, — говорит папа. — Ты же знаешь, таковы правила. Он подозреваемый в уголовном деле. — Я только фыркаю в ответ. — Но я не за этим пришёл. Пойдём, поговорим.
Я знаю, что папа делает всё, чтобы облегчить дальнейшую судьбу Стаса, и стараюсь помочь всем, чем я могу. Поэтому покорно выхожу с ним из больницы и сажусь в его машину. Я вся во внимании, похоже действительно что-то важное. Папа смотрит перед собой, постукивая пальцами по рулю и вздыхает.
— Задержанный Сергей Мухлынин требует с тобой встречи, — говорит он, и я замираю, обдумывая его слова. — Он хочет сделку: разговор с тобой в обмен на показания. Но ты не обязана, — быстро добавляет папа и смотрит на меня.
Я ни секунды не сомневаюсь в своём решении.
— Поехали. — Пристёгиваюсь ремнём безопасности и уверенно смотрю на отца. Он внимательно меня разглядывает, но заводит машину, и мы отъезжаем от больницы.
Я не боюсь Муху. Это я его отправила туда, где он находится. Его и их босса Тарантино. Я, маленькая хрупкая девочка, так ошибочно недооценённая ими. Я хотела убить их. Убить за то, что они сделали со Стасом, с Игорем и Ваней. Но не смогла, я не убийца. Теперь же я хочу, чтобы им досталось самое суровое наказание, чтобы они никогда больше не видели свободы, чтобы медленно гнили за решёткой, как мусор на свалке.
Отец паркуется у следственного изолятора. Прежде чем зайти внутрь, он останавливает меня:
— Ты уверена? — взгляд его пытливых серых глаз ищет во мне неуверенность и страх, но он их не найдёт.
— Более чем, — спокойно отвечаю я. Что я теряю, в конце концов?
Мы регистрируемся в журнале посещений, проходим досмотр, получаем инструктаж. Я, если честно, пропускаю это мимо ушей, отец всё равно знает эту процедуру наизусть.
Нас заводят в небольшую комнату. Светло-серые каменные стены, на полу коричневый линолеум, под самым потолком маленькое окошко с решёткой. Под окном стоит стол и стул, прикрученные к полу, а на противоположной стороне «клетка», внутри которой также стоит прикрученный к полу стул. На нём, опустив голову вниз, сидит Муха, его руки лежат на коленях, скованные наручниками. Непроизвольно ёжусь, при виде железных толстых прутьев защитной перегородки.
— Разговор будет один на один, — вскидывает голову Муха, смотря прямо на моего отца. — Или его не будет вообще, — добавляет он развязным тоном.
Я поражаюсь тому, что этого ублюдка абсолютно не напрягает клетка, в которой он сидит. Он ведёт себя также нагло, как будто находится на свободе. Он чувствует себя королём положения.
— Я не против, — откликаюсь таким же тоном, и парень переводит на меня свой ледяной взгляд. — Олег Николаевич, оставьте нас, — обращаюсь к своему отцу подчёркнуто официально, ведь мы пришли по делу, а не в гости.
Папа стискивает зубы, но кивает.
— Я рядом. За дверью, — тихо говорит он и выходит. Дверь за ним закрывается со щелчком замка.
Теперь мы одни. Я медленно подхожу к стулу и присаживаюсь. Уверенно закидываю ногу на ногу, руки складываю на груди. Муха с улыбкой следит за моими движениями, а я пытаюсь догадаться, чего он хочет от меня.
— Слушаю тебя, — начинаю первая, потому что он молчит.
— Предлагаю тебе сделку, — он откидывается на спинку стула.
— Ты уже предложил: разговор со мной в обмен на показания, — твёрдо говорю я и вижу, как он усмехается.
— О, то была сделка для следователя, детка. Тебе я предлагаю другую, — он скалится, а я жалею, что не могу врезать по его напыщенной морде, а лучше по яйцам. Пожалуй, сейчас эта клетка оберегает его, а не меня. — Ты же хочешь, чтобы Ярый вышел сухим из воды?
Моё сердце ёкает.
— Вижу, что хочешь, — он не прячет самодовольную улыбку.
— Твои условия? — потянув немного времени произношу я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал.
Муха встаёт, подходит к решётке и обхватывает прутья ладонями, от чего наручники издают металлический скрежет.
— Мне ужасно интересно, что в тебе такого особенного, что Ярый слетел с катушек и предал всех нас, — медленно говорит он. — Ты даёшь мне… узнать тебя поближе, — усмехается Муха. — А я скажу, что Ярый вообще не при делах. Так скажем, возьму всё на себя. Как тебе такое предложение? По-моему довольно щедрое.
Я ожидала чего-то подобного, потому что Муха будто помешался на мне. Поэтому сразу всё решила для себя. Этого никогда не будет. Ни при каких обстоятельствах. Ни при каких условиях. Я прекрасно понимаю, чего добивается Муха. Он хочет уничтожить нас обоих. Разве я могу допустить это? Да, и вообще что за отвратительное предложение? Он явно меня с кем-то перепутал. Да, Стасу тоже грозит срок, но я верю, что отец сделает всё, что в его силах. И я тоже. Я не отдам его за решётку без боя! Но не таким способом.
Я поднимаюсь, подхожу ближе к клетке, и упрямо глядя в глаза этого подонка, отвечаю:
— Этого не будет. Что бы ты ни сказал, против Стаса ничего нет, — я блефую. — Он останется на свободе, а ты отправишься туда, где тебе место. Это ты похитил меня. Ты держал меня в сарае. Ты пытался меня изнасиловать, — я говорю чётко, и с каждым словом моя уверенность только крепнет. — А он спас меня. Это ты предал своих друзей: Стаса, Игоря, Ивана. Ты и твой ублюдочный Тарантино, и вся ваша шайка получите по заслугам. Я добьюсь этого, можешь мне поверить! Так что пересмотри свои условия, Муха. И подумай, чем я тебе могу помочь! И что ты можешь предложить мне взамен!
Я не замечаю, как перестаю дышать, выплёскивая на него всю свою злость. И теперь пытаюсь отдышаться, хватая ртом мерзкий воздух камеры, по-прежнему не сводя уничтожающего взгляда с заключённого.
Муха больше не улыбается. Он грозно смотрит на меня, стиснув зубы, и я понимаю, что мне удалось заставить его задуматься.
— Какая речь! — громыхает он — Ярый и правда не прогадал, выбрал тёлку себе под стать. — Задумчивая улыбка мелькает на его лице, и я удивляюсь этой перемене. — Он здесь? Меня держат в одиночке, — как-то смущённо произносит Муха, потупив взгляд.
— Нет. Его здесь нет, — настороженно отвечаю.
Неужели он ничего не знает? Я пытаюсь понять по его лицу, что ему известно о своих когда-то друзьях. Муха сглатывает. Я молчу.
— Я призна́ю свою вину и всё расскажу. Передай ему, — он не смотрит на меня.
Я смягчаюсь, когда понимаю, что ему и, правда, ничего не известно о парнях.
— Передам. Только боюсь, он меня не услышит. — Ловлю непонимающий взгляд и добавляю: — Он в коме, Муха. Всё это время он в коме и… Он, возможно, не очнётся. — Мой голос всё-таки вздрагивает, когда я вспоминаю бледное, ничего не выражающее лицо Стаса.
Физиономия Мухи вытягивается, рот приоткрывается от удивления, а в глазах мелькает что-то похожее на боль.
— Как в коме? Я не знал. Мне не сказали. Что случилось? — выдыхает он.
— Ты не знал, что Тарантино со своими громилами избил Стаса и Ваню? — парень растеряно качает головой.
— Н-н-нет, — заикается Муха. — Он сказал, что только припугнёт Стаса, чтобы тот одумался и вернулся. Мне он велел изолировать Игоря.
— И ты сделал это, — хмыкаю я. — Как недолог век твоей дружбы, — я обессилено присаживаюсь на столешницу. Позволяю себе расслабиться, с Мухи слетела вся спесь.
— Как… — он осекается. — Игорь?
— Игорь? — я вздыхаю. — Лучше. Ты отлично постарался с наркотой, но он почти в порядке. На прошлой неделе похоронил брата. — Я снова встречаю недоумённый взгляд. — Да, Муха. Вани больше нет, — и слёзы катятся из моих глаз. — Он умер от полученных травм в машине скорой помощи. Стасу повезло чуть больше.
Неожиданно Муха падает на колени, хватаясь руками за прутья клетки. Смотрит немигающими глазами куда-то перед собой, тяжело и часто дышит, что-то шепчет одними губами. Он в шоке.
Я тоже опускаюсь на колени по другую сторону клетки и обхватываю его ладони, сжимающие прутья с такой силой, что кожа на побелевших от напряжения костяшках, кажется, вот-вот разойдётся.
— Сергей, скажи мне одну вещь, — тихо говорю я. — Оно стоило того? Ты здесь. Ивана больше нет. Стас между жизнью и смертью. Игорь почти на краю. А я чуть не стала твоим убийцей. — Вглядываюсь в его остекленевшие глаза, пытаюсь разглядеть в них хоть какую-то реакцию на мои слова. — Твоё тщеславие стоило таких жертв? Стоило жизней твоих друзей?
Муха молчит, зажмуривается и отчаянно трясёт головой. Я поднимаюсь.
— У тебя есть ещё условия? — спокойно говорю я, не глядя на него.
Парень медленно выпрямляется, прижимается бледным лицом к решётке и фокусирует свой взгляд на мне. Голубые глаза полны боли и сожаления. Но меня это нисколько не трогает.
— Я всё сделаю правильно, — хриплым голосом говорит он. — Я искуплю. Пусть твой отец поможет мне всё изложить так, чтобы Игорь и Стас были ни при чём.
Я киваю и делаю шаг к двери.
— Ася, — окликает он, и я оборачиваюсь. — Верни его. Верни Стаса, — просит он. — Я знаю, что только тебе это под силу, — он говорит быстро. — Мысли о тебе всегда помогали ему в бою. Помнишь, он проиграл только раз… Не дай ему снова проиграть. Позови его…
Я больше не могу это слышать, быстро и громко стучу в дверь, и когда она распахивается, тут же вылетаю и бегу по коридору дальше и дальше, но крик Мухи всё равно догоняет меня:
— …Ася, не отпускай его, зови громче, кричи, Ася… Мне жаль, правда, жаль…
Его голос поглощает темнота, я не сразу понимаю, что мне нечем дышать, и падаю, больно ударившись рёбрами о пол.
Когда прихожу в себя, вижу обеспокоенное лицо папы. Я нахожусь в каком-то кабинете, лежу на кушетке. За столом сидит мужчина в медицинском халате.
— Очнулась? — он смотрит на меня, встаёт и подходит ближе. — Как себя чувствуешь?
— Нормально, — я принимаю вертикальное положение, слегка морщусь от боли в боку.
— Ася, давай я отвезу тебя домой? — папа не на шутку обеспокоен.
— Нет. Ты должен вернуться и поговорить с Сергеем. Он всё тебе расскажет. Папа, пожалуйста, — я смотрю на него умоляющим взглядом. — Другого шанса может не быть.
— Ася, ты важнее, как же ты не понимаешь, — папа прижимает меня к себе и гладит по голове.
— Для тебя да, — я заглядываю в его глаза. — Но, Стас важнее для меня. Ты меня знаешь, я не отступлю. — Я порываюсь встать, но тут вмешивается доктор.
— Не так резво, девочка, — он мягко останавливает меня. — Сначала я тебя осмотрю, ты могла удариться головой при падении. Нам же не нужно, чтобы выйдя отсюда, ты снова оказалась на полу? — его добрая улыбка обезоруживает меня, и я сдаюсь.
Пока врач меня осматривает, измеряет давление и задаёт свои дурацкие вопросы о моих ощущениях, я неотрывно смотрю на отца. Через пять минут он принимает поражение.
— Ладно-ладно, не надо меня гипнотизировать, — вздыхает он. — Я поговорю с ним. — Отец разворачивается и выходит из медицинского кабинета, а потом заглядывает обратно. — Дождись меня.
Конечно, я дождусь, куда мне деваться. После осмотра доктор предлагает мне пересесть на стул возле стола. Он наливает мне чашку чая, ставит передо мной пластиковую вазочку с конфетами и снова улыбается. Этот мужчина уже в возрасте, седые волосы, морщинистое лицо, но взгляд очень искристый, будто он ещё совсем молодой. От него так и веет добродушием, и меня это удивляет. Как ему удаётся сохранять эту доброту в сердце, работая в таком гиблом месте?
— Всё будет хорошо, — вдруг произносит он.
— Откуда вы знаете? — я беру конфету и кручу её в пальцах.
— Я давно живу и навидался всякого, особенно здесь. — Доктор тоже берёт конфету в руку и переводит на неё взгляд. — Когда человек силён духом, он пройдёт через все испытания с гордо поднятой головой и поверь мне, девочка, он получит своё заслуженное счастье.
— А если он слаб? — тихо спрашиваю я.
— Слабые сдаются на полпути, — пожимает он плечами. — Только я не вижу здесь никого слабого. — Мужчина подмигивает мне. — Ешь конфетку, дочка.
Раздумываю над его словами. Настолько ли я сильна? Сколько ещё упорства во мне осталось? Я ужасно устала. Я чувствую, как с каждым выдохом во мне остаётся всё меньше этой силы. А с каждым выдохом Стаса, я теряю надежду и уверенность в будущем. А если он не проснётся? Где мне взять такую силу, которая разбудит его, и существует ли такая на свете? Нет такой силы, мне придётся принять поражение, смириться с ним. И однажды, мне придётся отпустить свою любовь на небо. Отгоняю эту мысль. Нет, ещё рано. Его время ещё не пришло.
По моей просьбе меня провожают на улицу, выдав на выходе личные вещи. Подожду отца снаружи, внутри невыносимо находиться. Я вижу на телефоне пропущенный звонок от мамы, и страх сковывает меня, но лишь на мгновение. Я тут же набираю ей.
— Что случилось? — тревожным голосом интересуюсь, как только слышу голос в трубке.
— Ничего, — она удивляется. — Я просто не знала где ты и заволновалась, — оправдывается она. — Стас без изменений, — уточняет мама, когда слышит мой протяжный вздох.
Я не знаю, радоваться мне или нет. Эта информация не приносит никакого облегчения.
— Хорошо, — шепчу я. — Мам, я с папой в СИЗо. Потом заеду домой, приму душ и приеду.
— Ася, я всё понимаю, но тебе надо отдохнуть. Я дежурю сегодня, я обещаю, что буду рядом с ним. Дочка, прошу тебя, сделай паузу, — мольба в её голосе расстраивает меня.
Я знаю, что они все переживают за меня. Я знаю, что веду себя, как эгоистка. Но кто-либо из них разве смог бы спокойно отсыпаться и отдыхать, зная, что близкий человек находится между небом и землёй? Вряд ли.
— Мам, я постараюсь, — неуверенно выдавливаю из себя. — Спасибо.
Подхожу к отцовской машине и жалею, что не забрала его ключи у дежурного, хотя мне и не отдали бы. Часы показывают три часа дня. Долго же мы здесь пробыли. Присаживаюсь прямо на поребрик и опускаю голову на колени. Закрываю глаза от слепящего летнего солнца, и на меня тут же наваливается накопившаяся усталость. Да, не думала я, что так буду проводить каникулы.
— Ася, — голос папы вырывает меня из дремоты.
— Я в порядке, — предупреждаю все его вопросы, встаю и сажусь в уже открытую машину. — Как прошло?
— Ни слова не скажу, пока не покормлю тебя, — хмуро отвечает отец, но меня улыбают его слова.
— Я как раз хотела пообедать. Заедем в наше кафе? — подлизываюсь к нему.
— Асенька, я вижу тебя насквозь, — смеётся папа. — Ладно. Всё будет хорошо. Это я тебе точно могу пообещать.
Отец сжимает мою ладошку и заглядывает в глаза. И я верю ему. Верю, что он не подведёт. Всё будет хорошо!