— Нет, — усмехаюсь ей, — останемся в пределах городка. — серьезно уже сообщаю, чтобы не нервничала. Поворачивая голову к ней, захватываю её маленькую ладошку в свою руку. Краснея и смущаясь, она пытается её вырвать, но я оказываюсь сильнее. — Расслабься, ладно? Помнишь же, что я ничего тебе не сделаю, — сдавливаю её ручку слегка.
— Да, — наконец поворачивается лицом ко мне. Убийственный контакт происходит. В салоне сразу жарко становится. Вкруг все сужается в одну точку, где смотрим друг на друга. Глазами выдает по большей мере всё, что творится. Такой коктейль Молотова там происходит.
— Это что, кровь? — разрывает наш замок из рук и дотягивается своей рукой до моей брови, но я перехватываю и целую тыльную сторону.
— Ерунда, Ню. — сгребаю её ладошку и переплетаю наши пальцы.
— Это надо обработать, — взволнованно говорит Аня. — Останови около аптеки.
И я останавливаюсь. Вместе заходим в ночную аптеку. Покупаю все, что говорит Аня, и растворяюсь, когда, приложившись к бамперу моей соточки, Аня стоит между моих ног с ватным диском и перекисью водорода. Я же нахально позволяю себе обнять её за талию так, что она в кольце моих рук оказывается. Очень сосредоточенно занимается моей бровью. Протирает диском. Щиплет, но терпимо. Немного морщусь, но Аня это воспринимает по-своему и заботливо сложив губы уточкой, дует на рассечение. Затем проходится спиртовой салфеткой и так же дует, что я зарываюсь ей в шею и целую туда. Она ежится и пытается отстраниться, сопротивляясь моему напору.
— Кир… — шипит задушенно. Со смешком принимаю и подставляю лицо к дальнейшим её действиям.
— Собачка или барашек? — показывает детские пластыри в ее пальчиках.
— Неет, я это на себя не наклею! — со смехом выдаю. — Серьезно, чтобы я эти детские пластыри на себя клеил.
— Ну да, лучше же заражение получить и оказаться где-нибудь на операционном столе. Да? — серьезно вопрошает Аня, сводя свои бровки к переносице и недовольно надувая губки.
— Собачка или барашек? — не унимается Аня уже с серьезным видом. И я поддаюсь. Разрешаю наклеить на себя этот пластырь. Хоть и выглядит это смешно. Блять, видели бы пацаны…
— Барашек. — с тяжелым вздохом показываю на фиолетовый пластырь в её руке.
— Неудивительно! — тарахтит Аня, отдирая от него пленку и прикладывая его к ране. — Такой же упертый, как и ты. — разглаживает своими пальчиками. — Готово.
— Мерси, мадмуазель. Позвольте вас отблагодарить поцелуем. — с ухмылкой наклоняюсь к ней. Но всё, что получаю — это приставленный палец к губам.
— Спасибо будет достаточно. — выбирается из кольца моих рук, убирает остатки в пакет и садится в машину. Я следую ее примеру.
В глухой район добираемся быстро. Окраина города с восточной стороны. Когда-то мы тут жили. На одной лестничной клетке. С тех пор ничего не изменилось. Тут так же все заброшенно. Парадные подъезды трех пятиэтажек с облупившей желто-белой краской. Разбитая плитка на ступеньках. Выломанные два прутья у перил. Домофон порядком не работает. Сейчас пристанище для бомжей. Игровая детская площадка, которую можно наблюдать только в фильмах ужасов. Футбольное поле с разорванной ржавой сеткой вокруг. Почти голые ворота, на которых еще где-то можно увидеть белую сетку, хоть что-то похожее. Заброшенная котельная. И чуть дальше, в соседних домах, баскетбольная площадка с сине-белыми пластмассовыми креслами по бокам в три ряда на деревянных палках. Тут прошло наше детство. Наше притяжение. Тут мы стали друзьями. И тут хочется стать сейчас парой. Блять, в моих мечтах вот прям сейчас.
Оставляю фары включенными. Они освещают ярко всю площадку. Видно все: потертую белую разметку, оранжевое покрытие и кольца. Хоть тут сетка сохранилась и, к удивлению, даже щитки. Аня с улыбкой всё рассматривает, как и я вспоминает. Хочу напомнить, что было и хорошее между нами. И это действует. Проходит вдоль рядов и садится на наши два кресла. Двадцать три и двадцать пять. И на двадцать четвертом между нами гвоздиком когда-то выгравировано: Анна + Кирилл = навсегда. Тогда в эту фразу каждый вкладывал свой смысл. Я любовный посыл гонял, Аня же, как известно, дружеский. Но от того, с каким трепетом она сейчас проводит по ним пальцем, в груди жар распыляется. Захвативший с собой мяч приземляется рядом.
— С тех пор тут ничего не изменилось, — с теплотой оглядываясь по сторонам, произносит Аня. — Спасибо, что привез сюда. — столько нежности и счастья вкладывает, что сиропом растекаюсь. Готов хоть каждый день возить, лишь бы так улыбалась. Знал, что подействует. Знал, что расслабится.
— Когда-то мы были тут счастливы. — смотрит в окна бывшего дома. Я, папа, мама и брат, — с грустью говорит Аня.
— Настолько сейчас плохо? — интересуюсь у неё.
— Я не знаю, как хорошо, — отвечает Аня и замечает мяч. — Это что? — смотрит на меня в упор.
— Сыграем, Ню? — задействую старое дружеское имя.
— Неет. Мало того, что Ремешков меня достает с этим баскетболом, и ты туда же! — восклицает Ню.
— Давай, уверен, ты всё помнишь. — подмигиваю ей и вбрасываю мяч с попаданием в корзину.
— Понтовщик. — фыркает, откидываясь на спинку сиденья и складывая руки на груди.
Понимаю, что идти точно не собирается. Беру её в охапку и перекидываю через плечо. Уношу на игровое поле.
— Отпусти! — вопит Аня, тарабаня меня своими руками по спине. — Я умею ходить.
Ставлю на центральную линию и вручаю мяч в руки. Сам же сбоку становлюсь.
— Закрой глаза. Прислушайся к звукам. Воспоминаниям. Что я тебе тогда говорил. Вспоминай правила. Ассоциации. — жду её реакцию и только тогда отыгрываю. — Открывай глаза и бросай. — даю клич. И Аня бросает. Мяч ударяется о железный щит и гулом приземляется на пол, укатившись вдаль.
— Я же говорю, гравитация неспособна выдержать меня и баскетбол. — со вздохом покидает поле.
— Не всё так безнадежно. — забрав мяч, подаю руку и становимся вместе на позицию. Я сзади неё становлюсь. Своим пахом плотно прижимаюсь к Бурцевой. Она реагирует. Вытягивается, словно струна, а мяч, словно защитный блок. Вцепилась в него мертвой хваткой. Мне даже показалось, что она не дышит.
— Расслабься, ты зажата, как струна, — шепчу на выдохе ей в ухо. — Ничего не получится, если твое тело будет деревянным. Баскетбол любит действия и легкость. — массирую шею и на понемногу отмякает.
— Воот, молодец, Ню, — улыбаюсь ей. — А теперь вспомни, что говорится в правилах постановки тела для выброса мяча и расскажи мне.
— Мяч над головой… присесть и вытолкнуть мяч в корзину, — сбивчиво говорит Аня.
— Эмм… Приведу аналогию с рогаткой, — стоит мне произнести, Аня краснеет.
— Боже… не говори мне этого. Не надо. — смущенно закрывается. А меня прет от её стеснительности. Хотя суть вообще была в другом.
— Да, наш ангелок не такой и святой. — усмехаюсь в открытую, за что получаю кулаком в грудь. Ловлю её ладошку и притягиваю к себе.
— Суть была вообще-то не в том, о чем ты подумала, — говорю ей, проводя своим пальцами по её спине, пока она прячет своё лицо на моей груди, за которым уже развернулся пожар. На улице прохладная осень, а я полыхаю, как вулкан.
— Ну, если не хочешь слушать, тогда поцелуй. — приподнимаю её подбородок. Но, как и прежде, Аня приставляет к ним палец.
— Аверину свою целуй. — выдает в губы и разворачивается. Забирая мяч, отходит с ним к штрафной линии, набивая.
— Ревнуешь? — напрямую иду.
— С чего бы? — не смотрит в глаза. И выдает следом, что прибивает меня так же, как этот чертов мяч, к земле.
— Мы же друзья. — выбивает на всю площадку. Эхом расходится.
Мы же друзья…
Охуеть, какие друзья. Такие, что блять, я тебя уже мысленно представляю рядом с собой и под собой. С моей фамилией и животом, где будет наш сын. Большой дом и лабрадор.
Но мы, блять, друзья…
Друзья…
— Точно, друзья. — прячу все то, что хочу выразить за ухмылкой.
— Так что там с аналогией? — возвращает к мысли моя Ню.