— Но я хочу, — настаиваю, сдергивая расторопно с него боксеры. Он выдыхает, но переворачивается на спину и стягивает полностью боксеры, оголяя свой член. Боже. Он красивый. Эстетичный и матерь Божья, огромный.
Кир сидит, облокачиваясь на спинку кровати.
— Хочешь потрогать? — спрашивает. Я киваю и сама тянусь к нему пальчиками. Обхватываю головку. Поглаживаю. Прохожусь по стволу. Дохожу до яичек и обвожу пальцами их. И так же в обратном направлении. Зависаю на головке. Не знаю, что дальше. Только вздыхаю. Пока Кир не накрывает мою руку своей. Аккуратно проводит от верха до основания и обратно. И так, пока я не запоминаю. Потом ускоряется вместе со мной. Часто дышит. И смотрит на меня. Обводит шею, грудь. Под его взглядом соски напрягаются. А внизу снова пульсировать начинает и жечь. Господи боже мой… Он словно на наркотик подсадил. Хочется его снова. Хочется его в себе ощущать.
Мысли пугающие лезут. Но я им не поддаюсь. Это мои пороки. Мои желания. Мои чувства. Я их не могу контролировать. Они накрывают и уносят с головой. Это запредельное чувство. Я не могу без него. Никак не могу. А главное — не хочу. Не хочу без него.
— Поняла? — спрашивает. Снова киваю и продолжаю сама. Это страшно и неопытно. Откровенно и, черт возьми, кайфово. Сама ловлю возбуждение от его полового органа. Когда более-менее понимаю принцип, уже сама двигаю рукой, как показывал Кир. От головки до основания и ускоряюсь. И зачем-то сжимаю его пенис. В этот момент Кир со стоном и подрагивающими ресницами извергает свое семя прямо на мою руку. Мне одуряюще хорошо. Мы вышли на новый уровень любви. Он более откровенный. Более смелее, чем был раньше. Я сама позволила с собой это делать. И не жалею. Мне было приятно и, черт возьми, хорошо.
Да, я испытываю стыд. Особенно когда понимаю, что в доме мы не одни и возможно, мои стоны слышал весь дом и его родители. Боже, что они подумали обо мне… Это вертится в голове, пока Кир не выводит меня из оцепенения.
— Я тебя люблю, — выдает на полном серьезе, заглядывая в глаза. Он их не отводит, смотрит на меня. На мои распухшие губы и вновь на глаза. — Скажешь что-нибудь?
— Я тебя тоже, Кирюш…
— Что тоже?
— Люблю… Очень люблю, Кирюш, — выдаю потоком и сама льну к его груди. Он обнимает, притискивает к себе. Целует в макушку.
— Маленькая моя… Охуенная девочка! — поглаживает вдоль позвоночника.
— А что нам с этим делать? Не спать же так. — поднимаю с его пениса свою руку в его семени.
— Только купаться, — выдает Кир и, поднимаясь, подает мне руку. — Пойдем. — сглатываю, краснею, но иду. Боже, в каком виде показываюсь перед ним. Полностью голая. Ночью, в темноте не так этот порок захватывает и не так стыдно. А сейчас, при свете ламп в ванной, уже не скроишь своих чувств. В кабинку он заходит первый. Настраивает воду. А я себя осматриваю. Распухшие губы, ярко горящие зрачки, вздернутая грудь и торчащие соски. Машинально рукой прохожусь по этим точкам. Другой себя вижу.
Охуенная… Моя…
Всплывают его слова. И я сама от себя кайфую. Трогаю живот, руки. Добираюсь до лобка. Сама. Боже. Сама бы этого никогда не сделала та Аня, которая была в начале этого семестра. Но новая Аня открыла в себе другие грани. Грани удовольствия и сексуальности. Своей красоты. И, боже, это не так порочно, как звучит.
— Иди ко мне, — протягивает с душевой кабины свои руки Кир, заманивая меня. И я иду. К нему. Всегда буду идти.
22
Я скажу ему о нас, Кир. Обещаю. Анна Бурцева.
Это самое прекрасное утро, о котором я только могла мечтать. Моя голова покоится на голой груди Кира. Одна моя нога сплелась с его ногой, а другая закинута на его торс так, что его рука покоится на голом участке моей попы. Он горячий, как чайник, который только что закипел. И нет, он не в стадии возбуждения. Он спит. Крепким и безмятежным сном. Я впервые так близко его рассматриваю. Могу увидеть каждую родинку, каждый миллиметр его тела. Он такой, что даже не верится, что мой. По-настоящему мой. Мой.
Аккуратно убираю ногу и переворачиваюсь на живот. Поднимаюсь на локтях и просто наблюдаю за ним. Его ресницы подрагивают. Провожу ноготком от линии виска к пульсирующей жилке на шее. Кадык дергается. Он сглатывает. Пульс начинает набирать обороты и издает характерный звук на его часах. Только внимания не обращаем. Так же лежим. Я иду дальше. Пробегаюсь по жестким волоскам на груди и спускающимся тонкой дорожкой к лобку. Дохожу до линии боксеров. Сама начинаю волноваться. Помню, что было ночью. Хоть я и осталась девственницей, но такое не забыть. Я рада, что Кир смог открыться мне. Это важно. Хоть и меня это вводило в жуткое смущение, но интереса вызывало больше. Его упругий половой орган был в моих руках. Я его чувствовала. Чувствовала его пульсацию. Чувствовала, как он отзывается на мои прикосновения. На мои действия. А главное то, что мне не было противно. Мне понравилось доставлять ему удовольствие самой. Пусть я многого не знаю, но главное — это эмоции и чувства.
Провожу пальцами вдоль резинки его боксеров, чуть задевая темные волоски. Вокруг пупка и возвращаюсь обратно. Наклоняюсь и целую в шею. Дорожкой веду до мочки уха. Захватываю её в плен, слегка кусаю и следом целую. Чувствую себя хулиганкой.
— Я знаю, что ты не спишь. — смущенно выдаю ему в ухо.
Он открывает глаза.
— Доброе утро! — потягиваясь, прижимает к себе и, перекатывая меня на спину, наваливается сверху. Целует.
— Доброе, — уже отрывисто шепчу. — Если мы продолжим в том же духе, то опоздаем в академию.
— Неплохой план, — ухмыляясь, говорит Кир. — Я бы не против проваляться с тобой весь день в кровати.
— Но сегодня защита проекта по методологии, и мне точно нужно там быть, — парирую. — Тина и так все за меня сделала, Кир. — целую его сама, в надежде, что поймет, что учеба для меня тоже важная часть жизни. Не зря я пять лет шла на красный диплом. Сначала из-за родительской прихоти, но, а потом и самой уже было важно довести все до конца.
— Ладно, значит, поедем в академию, — соглашается Кир. И я улыбаюсь.
— Спасибо, — обнимаю его за талию и целую сама.
Завтрак проходит в той же самой дружеской атмосфере. С родителями Кира настолько уютно и тепло, что мне грустно отсюда уезжать. Грустно покидать этот островок любви и полного принятия в дом, где полно претензий и бесконечного контроля. Как в армии. Странно да, так говорить о родительском доме, который, по сути, тебе должен быть дорог, и в нем ты должна чувствовать себя защищенно. Вот только парадокс: всё это я ощущаю в доме Сомовых, но не в родительском.
Позже я собираю вещи в пакет, и мы покидаем территорию Сомовых. Кир переплетает наши пальцы всю дорогу. Я чаще улыбаюсь. И дышу через раз. Это уже вошло в привычку с ним. Я не знаю, сколько еще он подарит мне новых эмоций, но каждую я помню досконально. Запоминаю. Храню бережно в сердечке и перематываю, словно пленку у себя в голове, когда мы не вместе. Это вообще нормально — сходить с ума по человеку, когда вы только расстались у порога академии?
— Я заеду за тобой ночью? — держась за руки около корпуса, спрашивает.
— Кирюш, я очень хочу. Но думаю, не сегодня. Отец и так в ярости за мой побег, хоть и мама его убедила, что я у Тины, но все равно будет напряженно дома. — тяжело вздыхает и морщится.
— Я сама очень скучаю, когда без тебя. Но давай сегодня потерпим. Запускаю руку в карман куртки и достаю приготовленный подарок. — Это тебе. Синие матовые бусины с белыми вкраплениями разделяют маленькие черные бусинки, а посередине — кулон в виде половинки красного магнита на черном каучуке. — У меня такой же, только с синей половинкой. Отодвигаю горловину водолазки и вытаскиваю его из-под неё.
— Я помню, что после того разговора шесть лет назад ты порвал свою часть подвески. Я увидела тогда в окно. Когда ты ушел, я собрала эти бусины и сделала новый. Я не знала, встретимся ли мы когда-то, но хотела твою часть сохранить у себя. А в тот день, когда я сбежала, я хотела признаться тебе, что люблю этой самой подвеской и перечеркнуть нашу дружбу нашим новым этапом, где мы вместе. А сейчас я хочу, чтобы она была у тебя. Ведь они символизируют нас. Я видела твою татуировку с магнитом и подумала, что мы должны её возродить в нас двоих этими парными подвесками. — выдыхаю, когда заканчиваю говорить, и смотрю на наши переплетенные пальцы, пока Кир не поднимает мой подбородок и целует меня. А наши подвески также притягиваются и соединяются. — Я добавила туда настоящий магнит. — смущенно выдаю, будто запретное что-то натворила.
— Теперь мы всегда будем притягиваться, что бы ни произошло, — хрипло выдает Кир, припечатываясь ко мне своим лбом. Целует, пока эту идиллию не нарушает Тина.
— Так, голубки, не нацеловались за три дня? — обнимает нас Тина.
— А ты не завидуй, — отзывается подошедший к нам Руслан. — Или тоже хочешь поцеловаться? Могу помочь. — кладет руку на плечо Тины, облизывает губы и подрагивает игриво бровями.
— Я лучше от жажды сдохну, чем с тобой поцелуюсь. — Тина сбрасывает его руку и утаскивает меня внутрь академии.
— Смотри, как бы не пришлось приползти обратно, — выдает Клим.
— Мечтай, — оборачивается Тина и выкатывает ему фак.
— Это что сейчас было? — задаюсь вопросом уже я. Они словно как день и ночь, вечно в конфликте между собой.
— Не обращай внимания, — машет рукой Тина. Будто ничего особенного не произошло. — Он любит, когда на него вешаются. Только со мной это не прокатит.
— А он тебе нравится? — интересуюсь у подруги, когда занимаем свои места в аудитории.
— Ну уж нет. Заносчивые мажорчики меня не интересуют. Он же ничего не знает о любви. Ему бы переспать на разок и свалить в закат. Мне это не надо. Спасибо, — открещивается.
— Ты лучше расскажи, как выходные прошли? Ты прямо светишься вся! — радостно произносит Тина. Но не успеваю ответить, как меня окликает Аверина.
— Бурцева, тебя на ковёр вызывают, — ехидно высказывает свое удовольствие Аверина. — Что, наша святоша не такая уж и правильная, раз сам ректор вызывает?! А мне ей в волосы вцепиться хочется. Прям представляю эту картину. Как Аверина вытирает пол академии своими лохмотьями, как цепляется за паркет наманикюренными ноготочками и срывает их до мяса. А вообще я добрая, спокойная и уравновешенная девочка.
Не знаю, что именно читается в моем взгляде, но цепкая хватка Тины усаживает меня обратно.
— Не обращай на неё внимания, — советует Тина. — Она специально тебя задевает, не может пережить, что Сомов тебя выбрал. И я успокаиваюсь. Тина права, испортить сейчас репутацию, когда я на неё работала пять лет, можно в один миг из-за одной курицы, которая возомнила себя королевой, как минимум глупо. И так не понятно, зачем ректору понадобилась.