Марина
В растерянности стою и смотрю на босса. Вот ведь зараза, что мне с ним делать? Ну, допустим, с постелью я справлюсь, там, в конце концов, ничего сложного, если умеючи. А вот переодевать мужчину… С другой стороны, оставить его так тоже нельзя.
— Так, ладно, Мари, — вот дурацкая привычка разговаривать с собой вслух, когда нервничаю, но меня успокаивает. — Ты просто начни! А там дальше само собой всё как-нибудь вырулит!
Смотрю на дверной проём и вижу стоящего там Грэя. Пёс слегка поскуливает и проходит внутрь, ко мне, усаживаясь возле ног.
— Надо помочь твоему хозяину, так ведь? — ну вот и собеседник появился.
Грэй смотрит на меня очень внимательно, и я почему-то уверена — он всё понимает и согласен.
— Ты прав, — киваю. — Твой хозяин меня взял на должность кого? Правильно, личного секретаря! Правда, такого рода помощь у нас с ним в договоре не прописана, но можно же попросить за это премию, так ведь? — улыбаюсь, понимая, что никогда в жизни так не сделаю.
Дурацкая болтовня помогает набраться уверенности, и я иду рыться в шкафах — искать смену постельного белья и какую-нибудь одежду для шефа. Нахожу всё что нужно, возвращаюсь и развиваю бурную деятельность. С трудом, но мне удаётся снять с мужчины насквозь сырую футболку, приношу горячее влажное полотенце, протираю ему шею, спускаюсь к груди.
Ух, вот это экземпляр, конечно! Аж саму в жар бросило! То и дело залипаю на мышцы, но стараюсь не отвлекаться — а то вот очнётся сейчас и не посмотрит, что я тут с ним вожусь, уволит к чёртовой матери.
Заканчиваю с торсом и, не снимая с бёдер простыни, стаскиваю с него штаны. Вот же чёрт! Нижнего белья мой начальник, видимо, не признаёт. Ну, туда я со своим полотенчиком не полезу! С трудом перекатываю мужчину на другую сторону кровати и сажусь отдышаться. Вдруг вспоминается мультик про какого-то богатыря, которого было не разбудить, пока рассвет не наступит. Фыркаю — вот и этот Илюша, блин, Муромец такой же.
Вздохнув, начинаю перестилать постель. Кровать у босса, конечно, будь здоров, приходится повозиться, но, наконец, заканчиваю, пыхтя как десять ёжиков. Теперь надо одеть его, и пусть себе дальше спит, во сне, говорят, выздоравливают.
Я уже почти справилась, когда в голову начинают лезть всякие неприличные мысли.
— Прекрати, — опять бурчу сама себе, — ну что ты, голых мужиков не видала? Нечего там разглядывать!
Вот знаю я про себя, что любопытство — мой главный порок! Всегда из-за этого вляпываюсь! Но пока еле-еле натягиваю на шефа домашние брюки, руки просто чешутся приподнять одеяло и посмотреть. И я бы справилась, но за меня решает Грэй, который всё это время внимательно наблюдал, что я делаю — он зачем-то хватает край одеяла и тянет на себя. Даже охнуть не успеваю, как всё сползает, и глаза у меня лезут на лоб.
— А-хре-неть, — шепчу по слогам, прижимая ладони к покрасневшим щекам.
Да уж, тут есть что разглядывать! Неудивительно, что на мою должность стояла очередь из девиц с апгрейдом — они же все именно на это собирались претендовать. Ну, правда, и на кошелёк ещё. А та, которая ему засос поставила — понимаю тебя, подруга! Это ж как он, наверное… Становится жарко, и я начинаю обмахиваться ладошкой. Перевожу взгляд на собаку — Грэй с одеялом в зубах явно ждёт благодарности.
— Ах ты ж моя зайка, — поглаживаю пса, — догадался, что мне любопытно, да? Но теперь давай лучше мы его укроем!
Забираю у довольного Грэя одеяло, быстро одеваю шефа до конца — теперь-то уж чего — и, наконец, со вздохом облегчения падаю в кресло в углу комнаты.
Время подходит к двум часам ночи, но лечь спать я сейчас не могу: Аня говорила, что антибиотик надо колоть каждые четыре часа. Поэтому сворачиваюсь в кресле в неудобной позе, чтобы не заснуть крепко, и выставляю будильник.
В четыре часа, покачиваясь от недосыпа, ухитряюсь сделать второй укол, так и не разбудив мужчину. Вообще, Анька говорила, что у меня рука лёгкая, надеюсь, так и есть. Опять устраиваюсь в кресле и теперь уже проваливаюсь в глубокий сон.
Снится мне, надо сказать, сплошная порнография! Причём с Муромцевым в главной роли. И во сне мне совсем не неловко — наоборот, я бесстыже подставляюсь под поцелуи и всё остальное, сходя с ума от удовольствия. Вот только когда кажется, что до пика осталось совсем немного, он вдруг отстраняется, и я слышу:
— Марина? Мари-ина!
Открываю глаза и подпрыгиваю, оглядываясь. Сердце колотится то ли от испуга, то ли от возбуждения, которое ещё не утихло. Но тут же вспоминаю, где я, и торопливо подхожу к проснувшемуся наконец шефу. Протягиваю ему стоящий тут же на тумбочке стакан прохладной воды, который он, приподнявшись, на автомате берёт и выпивает.
— Как вы себя чувствуете, Илья Сергеевич? — спрашиваю, забирая пустой бокал.
— Что вы здесь делаете? — отвечает вопросом на вопрос мужчина и непонимающе хмурится.
— А вы не помните? — спрашиваю с надеждой.
— Н-нет, — произносит с запинкой, — а что я должен помнить?
На меня накатывает облегчение. Это хорошо, что он не помнит. Это просто прекрасно!
— Вам было плохо вчера. Температура, кашель — вы почти задыхались. От врачей отказались, потом… — я мнусь, но продолжаю, — ну, не то чтобы потеряли сознание, но почти.
— Вы всё-таки вызвали скорую, — он говорит не с упрёком, а скорее просто констатируя факт.
— Нет, — я качаю головой, — вы мне увольнением пригрозили.
— Но я чувствовал… что-то, — он недоумённо вскидывает на меня глаза.
— Не переживайте, я всё сделала сама.
— Что вы сделали?
— Эм-м, — мне неловко говорить, но представляю, насколько хуже ему, если он и правда ничего не помнит, — я ввела вам нужные лекарства, чтобы снять спазм в бронхах и сбить температуру.
— Откуда вы знали, что делать?
— У меня подруга врач, она проконсультировала, — что-то это уже напоминает допрос.
— А почему я… — Муромцев оглядывает себя, сдвигает вниз одеяло и смотрит на меня с подозрением.
— Температура спала, вы сильно вспотели… — стараюсь говорить максимально дипломатично.
— Вы… меня переодели?
— И сменила постель, — киваю.
Шеф прикрывает глаза и сжимает пальцами переносицу.
— Илья Сергеевич, вам плохо? — всполошившись, щупаю лоб. Нет, температуры вроде нет.
— Марина, помолчите сейчас, пожалуйста, я пытаюсь справиться с собой, — произносит мужчина тихо, и я, захлопнув рот, усаживаюсь обратно в кресло. Смотрю на часы — стрелка подходит к восьми, скоро следующую инъекцию делать. Решаю пока заварить чай, да и умыться не помешает — хоть в лицо водой поплескать.
Приготовив всё, вхожу обратно в спальню, неся с собой плоское деревянное блюдо, которое обнаружила на кухне. Шеф лежит с закрытыми глазами, но услышав шаги, тут же поворачивает ко мне голову.
— Это ещё зачем? — нервно косится на поднос, где рядом с чашкой лежат ампулы и стоит спирт с ватой.
— Лекарство каждые четыре часа надо вводить, иначе опять плохо станет.
Приготовив раствор, похожу к кровати.
— А таблетку нельзя выпить? — Муромцев с несчастным видом смотрит на шприц в моей руке.
— На антибиотик в таблетках надо рецепт получить, а у меня нет. Вы же от врачей отказались. И ампулы-то чудом нашлись. Да не переживайте вы так, Илья Сергеевич, просто повернитесь, я быстренько всё сделаю, — чуть не ляпаю «я там уже всё разглядела», но вовремя прикусываю язык и умоляюще складываю брови домиком. — Ну вам что, болеть понравилось? Ещё хотите?
— Нет, не хочу, — тяжело вздыхает. — Ладно… — перекладывается ко мне спиной, откидывая одеяло.
— Вот и хорошо, вот и молодец, — приговариваю успокаивающе, сдвинув пониже край домашних брюк и протирая кожу ваткой со спиртом. — Медленно надо вводить, расслабьте мышцы и потерпите чуть-чуть.
Мужчина резко вдыхает и сжимает подушку, но молчит.
— Всё-всё, уже всё! — убираю шприц подальше, Муромцев быстро натягивает на себя одеяло и, морщась, поворачивается обратно. Честное слово, больные мужики — как дети.
— Потрите место укола, — снимаю чашку с подноса и ставлю поближе к постели, чтобы до неё можно было дотянуться. — И выпейте чаю.
Тихонько выхожу из комнаты, чтобы не смущать шефа ещё больше. Поздновато, конечно, задумываться об этом, но видно ведь, что ему неловко. Пойду лучше приготовлю что-нибудь поесть. Вряд ли он сейчас захочет, но чуть позже всё равно нужно будет. Особенно если Аня всё-таки забежит и выпишет ему нормальные антибиотики — не на пустой же желудок их пить. У неё смена заканчивается в восемь, но сразу она никогда не освобождается, только спустя несколько часов.
Зеваю и тру лицо руками — ночь почти без сна даёт о себе знать, но сейчас отдохнуть не выйдет. Ползу на кухню. За мной, помахивая хвостом, топает Грэй.
— Что, приятель, позавтракать хочешь? — треплю мохнатые уши и опять зеваю, чуть не вывихнув челюсть. — Сейчас покормлю. И прогулять тебя надо.
Пёс вываливает язык и смотрит на меня, наклонив голову. Вид у него до того потешный, что невольно улыбаюсь. Ночка была, конечно, абсолютно чумовой, но Илье Сергеевичу лучше, так что всё теперь будет хорошо.
Нахожу в морозилке тушку, в которой опознаю курицу, успеваю поставить вариться бульон, покормить Грэя и даже вывести его. Как хорошо, что он воспитанный. Такая туша если куда-нибудь намылится бежать, я следом за поводком улечу. Прохаживаемся с ним до парка, но далеко не уходим, не хочу оставлять начальника одного надолго.
Аня появляется спустя почти три часа. Я утром скинула ей адрес смской и попросила в дверь не стучать, а позвонить мне, я ей открою.
— Ну что, — подруга уставшая и в язвительном настроении, как и всегда после дежурства, время на пустые разговоры тратить явно не собирается, — как тут больной?
— Недоволен уколами, так что явно получше, — улыбаюсь в ответ.
— Сколько раз антибиотик колола?
— Три. Четвёртый не успела, по времени рановато, — гляжу на часы.
— А стоило бы вкатить! — ворчит Аня. — И без новокаина. Пусть бы помучился, зараза. То же мне, Дон Кихот нашёлся, чем ему врачи не угодили?
— Дон Кихот-то тут причём? — прыскаю, не сдержавшись.
— Да я первое попавшееся имя назвала, — подруга зевает, — у меня после суточного мозги в отключке. Ладно, пойдём, послушаю этого твоего Илью.
— Он не мой!
— Да-да, ты ж у нас теперь по девушкам, — подруга ехидно косится на меня, — мне пора беспокоиться о своей нравственности?
— Иди ты со своей нравственностью, — бурчу, — можно подумать, она у тебя есть. Это у хирурга-то, ты ж каждый день голых людей режешь.
— Мы, хирурги, как раз очень высоконравственны, — подруга задирает нос и улыбается. — И не людей, а пациентов — есть, знаешь ли, разница! Давай, показывай, где можно руки помыть, и веди к больному.
— Туда, — я машу рукой, — пойдём, провожу.
Прохожу вперёд по коридору и заглядываю в спальню.
— Илья Сергеевич, это Анна, моя подруга, про которую я вам говорила. Она очень хороший врач.