Илья
Я с похолодевшим сердцем жду звука, который бы свидетельствовал о том, что попали в Грэя, но пёс не проявляет никаких признаков беспокойства. Быстро подскакиваю и пинком выбиваю из руки лежащего на спине слизняка пистолет, кажется, одновременно ломая ему несколько пальцев, потому что от он издаёт как раз такой визг, который я боялся услышать от собаки.
Грэй брезгливо отряхивается и отходит в сторону, а я с отвращением гляжу на стонущего на земле Михаила.
— Ну ты и тварь! — хватаю с земли один из разлетевшихся листов контракта, аккуратно поднимаю с земли пистолет, держа его за кончик рукоятки и, размахнувшись, забрасываю в пруд. С отпечатками пальцев в воде ничего не сделается, а водоём тут мелкий, полиции не составит труда найти оружие. Не церемонясь, заламываю вскрикнувшему мужчине руки за спину и связываю собачьим поводком.
Внезапно ощущаю, как Грэй хватает меня за штанину и тянет куда-то, поскуливая. Оборачиваюсь и чувствую, как перестаёт биться сердце. Мари сидит на земле, прислонившись к дереву, и не отрываясь смотрит на свои руки, перепачканные кровью.
Я, ничего не понимая, делаю шаг… другой… срываюсь и подбегаю к девушке, падаю перед ней на колени.
— Мари!!!
Она поднимает на меня глаза, лицо белое, как бумага, и я, наконец, замечаю, что её тёмная блузка тоже вся пропитана кровью.
— Господи, Мари! — в панике не знаю, что делать. Зажимать рану? Поднять её с земли? Уложить?
— Вызывай… скорую… — она говорит с трудом и закрывает глаза, потеряв сознание.
— Нет!!!
Трясущимися руками нахожу в кармане телефон, роняю его, поднимаю опять, не отрывая взгляд от девушки, набираю номер экстренной службы — некстати вспоминается, как мы в этом же парке искали Николая и вызывали скорую ему.
А потом жду… Жду, боясь коснуться своего хрупкого эльфа, только следя за еле приподнимающейся от дыхания грудной клеткой.
Сирены становятся слышны быстро. Я объяснил, что кроме девушки тут есть ещё двое пострадавших. Как бы мне хотелось их убить, обоих, особо мучительным способом! Но лучше будет засадить за решётку!
Врачи двух примчавшихся машин скорой помощи быстро укладывают на каталку Мари, забирают и до сих пор валяющегося без сознания Михаила Александровича. Связанному слизняку с переломанными пальцами приходится сесть вместе с подельником. Объясняю врачам ситуацию и мне обещают вызвать полицию прямо в больницу.
Меня в машину с Мари не пускают — я стою со скулящим Грэем, прижимающимся к моей ноге. Но по крайней мере говорят, куда её отвезут. Пса нужно срочно отвести домой, и как только скорые с включенными сиренами выезжают из парка, мы с ним срываемся на бег.
Спустя полчаса я оказываюсь в огромной многопрофильной больнице и в растерянности останавливаюсь в приёмном покое, где несмотря на позднее время суетится огромное количество народу. Подхожу к стойке регистратуры.
— Девушка, к вам с ранением поступила Марина Кудрявцева! Куда её доставили?
— Подождите! — строго говорит мне молоденькая медсестра.
Начинаю заводиться, но тут же оборачиваюсь, почувствовав прикосновение к локтю, и натыкаюсь взглядом на пожилого импозантного мужчину.
— Молодой человек, если у вашей девушки серьёзное ранение, её, вероятнее всего, отвезли в хирургию, — говорит он мне. — Отделение по коридору налево, там тоже есть пост медсестры.
— Спасибо! — разворачиваюсь и вдруг слышу знакомый голос.
— Герман Эдуардович, что-то случилось? — к мужчине, который мне помог, обращается… это же Анна, подруга Мари!
— Ничего, Аннушка, всё в порядке, — старик улыбается ей, и я мимолётно удивляюсь, надо же, эту стервозу кто-то зовёт Аннушка!
— Анна, м-м, не знаю вашего отчества, — выпаливаю, невежливо перебивая обоих, — Вы должны знать! Мари! Её привезли сюда с огнестрельным ранением! Что с ней?!
Впиваюсь взглядом в её лицо и сразу замечаю усталость, напряжение и беспокойство.
— Простите, Герман Эдуардович, я подойду попозже, хорошо? — говорит мягко, а потом строго бросает мне: — Идёмте!
Иду за ней, пытаясь успокоиться и удержать страх, морозными иголочками расползающийся в груди.
Анна ведёт меня по коридору, проходит через двери, отсекающие большинство звуков, доносящихся из шумной приёмной, и останавливается.
— У Мари слепое ранение, — видит, что до меня не доходит, и поясняет: — Пуля попала в верхнюю долю лёгкого и осталась внутри.
Мне становится плохо, а она продолжает:
— Скорее всего, сломаны рёбра, возможно, в лёгких есть осколки. Она в операционной…
— Тогда какого чёрта вы не рядом с ней сейчас в этой операционной?! — чуть не кричу ей в лицо. — А ещё подруга!
— Именно потому, что подруга! — тихо, но жёстко отвечает стерва в белом халате, не реагируя на мою вспышку. — Я не смогу быть объективной и спокойной, буду сомневаться, принимая решения. Доктор Добрынин, который проводит операцию, — отличный хирург, возможно, лучший, кого я знаю, — недовольно поджимает губы, но мне не до её проблем.
— Я просто хочу, чтобы с Мари всё было в порядке, — произношу почти умоляюще.
— Мы все хотим, — она вздыхает. — Врачи делают всё возможное. Успокойтесь, господин Муромцев. И поддержите лучше её сестру, — указывает рукой в закуток с парой стульев, на одном из которых сидит, скорчившись, худенькая фигурка в огромной не по размеру толстовке.
Я не успеваю оглянуться, как Анна уже испаряется. Подхожу к темноволосой девчушке.
— Ты ведь Алинка, да? — имя сестры всплывает в памяти само собой.
Девочка поднимает голову, и я невольно втягиваю воздух сквозь сжатые зубы. На меня смотрят опухшие, зарёванные, но такие же зелёные в крапинку глаза, как у Мари. Сразу становится больно дышать. Я присаживаюсь рядом с ней.
— Да, — шепчет эта… мини-эльф, — а вы?..
— Илья. Илья Сергеевич.
— А-а, ну да, знаю, — Алинка всхлипывает, скривившись.
— Всё будет в порядке, — пытаюсь подбодрить её, — Мари сильная, она справится!
— У меня никого кроме неё не-е-ет, — девочка с трудом сдерживает рыдания, — мы с ней так поссорились два дня назад. Я такого наговорила! Даже не сказала ей сегодня, что люблю её, когда она уходила. А теперь… теперь… — она не договаривает и утыкается лицом в длинные рукава толстовки, плечи начинают трястись.
Мне кажется, что в груди прорезали огромную дыру. Самому хочется завыть от боли. У меня тоже никого нет, кроме моего эльфа. И сказать про то, что люблю её, я не успел. Господи, лишь бы она поправилась! Никогда не верил, что там наверху кто-то есть, но сейчас готов молиться всем богам сразу. Только пусть её спасут!
Тянусь к Алине и аккуратно обнимаю её. Она вцепляется мне в лацканы пиджака и прижимается, дрожа как в ознобе. На меня вдруг накатывает мощное ощущение дежавю. Я ведь не рассказывал Мари, только упоминал, что моих родителей уже нет в живых. Они погибли в автокатастрофе, когда мне было девятнадцать. Всплывают давно похороненные воспоминания, как я ворвался в больницу, как навстречу мне вышел врач и, отводя глаза, сказал, что спасти никого не удалось… Я остался совсем один, впал в жесточайшую депрессию — из неё меня вытянул Грэй, которого щенком подобрал на улице. С тех пор, кстати, терпеть не могу врачей — мою семью они не спасли.
С трудом заставляю себя вынырнуть из жуткого прошлого и вспомнить, что прошло уже девять лет. Смотрю на Алинку. Всё теперь не так! Всё будет не так!
— Мари поправится! — произношу уверенно. — И ты не одна теперь! Вы с ней не одни, слышишь?
Алина поднимает на меня заплаканные глаза. Не знаю, что она видит на моём лице, но неуверенно кивает и пытается улыбнуться. Я с трудом улыбаюсь в ответ.
Не знаю, сколько мы сидим вместе, время тянется просто бесконечно. Девочка в конце концов засыпает, уткнувшись лбом мне в плечо, а я просто придерживаю её, не позволяя себе думать, что что-то может случиться. Я… планирую, как Мари вернётся в офис. Как мы все вместе поедем в отпуск. Как будем гулять с Грэем. С ней всё будет в порядке!
Из моей… медитации — или самовнушения? — меня вырывает движение в конце коридора. В нашу сторону направляется высокий мужчина в хирургической одежде и накинутом сверху белом халате.