— Кноп, привет. — раздается папин голос из гостиной, и я застываю в прихожей, словно вор, неуверенный в ту ли квартиру он проник. — Ты чего сегодня поздно? — мой родитель своими вопросами вносит еще большую смуту в мою и без того переполненную мыслями голову.
— У моего наставника возникли некие новые идеи, — очень-очень странные идеи, думаю я, — Пришлось немного задержаться.
И я, кстати, совсем не поздно. Стрелка часов только подходит к шести, потому непонятно к чему сейчас вопиющая клевета?
Ой, погодите-ка, это же значит…
Я с Ветровым больше двух часов вдвоем провела!
И к тому же он эту поездку-убийство-нервных-клеток с последующим пиром для желудка назвал свиданием!
Эрор!
Система дает явный сбой!
— Ты отстаешь и не можешь усвоить материал? — мелкая выходит из кухни с клубничным мороженным в руках. — Потому остаешься на продленку?
— Какое это по счету мороженое? — вопросом на вопрос отвечаю я, и саркастичный философ, тушуясь, возвращается на кухню.
Иду в ванную комнату и там с какой-то особой тщательностью мою руки холодной водой и прикладываю пальцы к горящим щекам.
Он же шутил по поводу свидания?
И по поводу «повторить свидание» тоже говорил не всерьез?
Я посчитала самым правильным напоследок кинуть в него уничижающий взгляд. Приятнее думать, что взгляд был именно таким, да… А не ошеломленно-потрясенным.
— Ты вся красная. — в дверь ванной проникает личико сестры. — Тебя пытали?
— Типа того. — задумчиво отвечаю я, вспоминая карбонару.
— Отстой. Провести одиннадцать лет в школе, чтобы потом еще мучиться в университете. — она многострадально смотрит на раковину, а затем невинно добавляет, — Думаю, я могу стать хорошей художницей. Рисовать красивые картины и продавать. И тогда мне совсем не обязательно идти в универ.
— А я думаю, ты прекрасно сможешь совмещать посещение вуза и свое красивое творчество, — нравоучительно обрываю поползновения сестры сбросить с себя всякий гранит наук. — Я собираюсь принять душ. Выйди, пожалуйста.
На самом деле мне очень хочется остаться одной. И еще двести восемьдесят восемь раз подумать о том, что говорил Ветров.
Мой наставник, несомненно, много раз и довольно успешно подтверждал свой статус извращенца, но в кафе с ним оказалось так…комфортно. И его слова как-то странно на меня повлияли. Вот неожиданно странно…
А еще, когда он смеется, он такой…совсем не пугающий, а наоборот… словно вокруг его головы собираются солнечные блики.
Раздеваюсь, кидаю вещи в стиральную машинку и захожу в душевую кабинку.
Стереть Димин искренний смех из своих воспоминаний оказывается непроходимым квестом. Я будто не стираю, а ищу предлог закрыть глаза и представить его снова, втайне упиваясь очередным повтором, вызывающим на моих губах предательскую улыбку.
Выхожу, обмотанная в свое махровое розовое полотенце, и иду к себе в комнату.
— Дочь, ты голодна? — интересуется папа. — Я сварил макароны.
— Нет, пап, спасибо. Я успела поесть. — карбонара снова напоминает о себе. И когда я успела стать ее преданной фанаткой, не понимаю.
Оказавшись в комнате, падаю спиной на кровать и закрываю глаза. Через несколько минут слышу, как дверь тихонечко открывается, и второй человек в нашей семье, не способный передвигаться бесшумно, пробирается ко мне.
— Нужна помощь с уроками? — обычно эта анти-шпионская-походка символизирует намерение сестры выпросить у меня решение трудных задач.
— Нет. Дело в другом. — робкий голос Янки заставляет напрячься.
Открываю веки и поворачиваясь на бок, опираюсь головой на ладонь и с интересом смотрю на мелкую.
— Ты можешь, пожалуйста, выполнить одну мою просьбу. Она малюсенькая крошка-крохотулечка. На мизинчиках обещаешь?
— Сначала просьба, потом выдвижение условий.
— Ну, пожалуйста, Милка, — надувает губы сестра, — Только один разочек. Пожаааалуйста.
— Что-то купить? — прикидываю сколько у меня осталось денег.
— Нет…
— Гулять с тобой и твоими подругами я точно не пойду, — меня однажды взяли в качестве «крутизны» и мне хватило на две жизни вперед.
— Да нет же, — спешно отмахивается Янка, словно в тот раз жертва не оправдала и ее надежды тоже.
— Тогда что?
— Пожалуйста-пожалуйста пойдем вместе со мной на день рождения маминого друга. — мой рот широко раскрывается, — Пожалуйста! В следующие выходные мама снова меня заберет. Они уже договорились с папой, — спешно тараторит мелочь, — Но мне одной там будет некомфортно. Пожалуйста, пожалуйста. Денис Александрович хороший. Он обещал нам купить все необходимое, и платья, и туфли, и сумочки. И про тебя он много спрашивал.
Меня будто холодной водой обливают, в которой затаились острые иглы. Они вонзаются в кожу без сожаления и печали.
Она же такая умная…
Она же должна все понимать…
Разве не очевидно, каково будет папе?
Тогда почему она все это говорит…
Почему…
Разве мы мало для нее делаем…
Тело покрывается льдом.
— Выйди! — это первый раз, когда я действительно повышаю голос на свою младшую сестру.
Она даже вздрагивает. И удивленно распахивает свои бездонные глаза. Но ярость с такой силой обрушивается на меня, что я не могу ее контролировать. — Немедленно выйди из моей комнаты и не смей впредь заходить с такими просьбами! Не смей, поняла?!
Янка вскакивает с места и уязвленно цепляется за меня своим взглядом. Вижу, как в уголках ее глаз собираются слезы. В сердце тут же ударяет чувство вины.
— Я обиделась! — обиженно кричит мелочь, прежде чем выбежать и громко хлопнуть дверью.
Не проходит и пяти минут, как в комнату заходит взволнованный папа. Непонимающе смотрит на меня и сообщает, что мелочь заперлась в своей комнате, предусмотрительно проинформировав его о моих резких преображениях в злющую ведьму Фифи. Это истерично неудовлетворенный по жизни персонаж из историй о принце Ларалиэле. Вот так за один день из самой близкой подруги главной героини можно перекочевать в каракатицу.
Вместо ответа, раздраженно задаю вопрос:
— Зачем ты снова разрешаешь маме забрать свою дочь на все выходные неизвестно куда?
— Кноп… — устало выдыхает отец.
— Что «кноп»? Разве нормально, что твоя жена бросила тебя с двумя детьми, чтобы ее заднице было весело, а сейчас приперлась, как ни в чем не бывало, и строит из себя любящую мамашу? Зачем ты этой лицемерной женщине…
— Милана! — папа тоже редко повышает на меня голос. Но похоже, сегодня день удивительных исключений. — Когда успокоишься, тогда и поговорим.
Он, в отличие от Яны, выходя из комнаты, не хлопает дверью.
В нашей квартире воцаряется тишина. Поразительная и давящая.
Переодеваюсь в домашнюю одежду и снова ложусь на кровать. Какое-то время пытаюсь читать лекции, но, убив на это два часа, понимаю, что занятие совершенно бесполезно. Мне не удается вникнуть ни в одну строчку.
Опускаю тетрадь на голову, надеясь, что знания проникнут в меня новым, неопробованным ранее способом — благодаря соприкосновению лба с записями.
Только чуда не происходит и вместо расширения сознания, я неожиданно начинаю плакать.
Убираю с лица конспекты, стираю с глаз слезы, а телефон рядом сообщает о входящем сообщении.
На миг вспыхиваю, зпмечая от кого пришло письмо, поворачиваюсь на живот и открываю мессенджер.
Лошадь Возмездия: Чем занимаешься, Пандочка?
Не знаю зачем, но решаю в шутку написать: Плачу горючими слезами…
И даже роняю из рук телефон, получая его молниеносный ответ.
Лошадь Возмездия: Что-то случилось? Сейчас подъеду. Выходи через полчаса.
Спешно набираю: Да я пошутила. Все нормально.
Лошадь Возмездия: а я — нет. Выехал. Не люблю ждать.
Совсем больной, думаю я, вскакивая с места с колотящимся в груди сердцем.
И почему я вдруг улыбаюсь?