Стою под ледяным душем, пытаясь выбить из себя это чёртово наваждение, отрезвить, привести в чувства. Но холодная вода не помогает. Бесполезно, я слишком сильно и безвозвратно отравлен этим ядом. Он смешался с кровеносной системой, пустил метастазы по всему организму, отравил, уничтожил меня изнутри. Хотя бы самому себе я должен признаться в том, что со мной творится. Ещё какое-то время я пытался отрицать очевидное, уговаривал себя, что ничего особенного не происходит, старался не замечать своих чувств. Но то, что я испытал, увидев Катю в компании постороннего мужчины, то, как он смотрел на неё, как целовал её руку… В очередной раз воспроизведя в голове картинки сегодняшнего вечера, с силой ударяю кулаком об плитку, по которой тут же тонкими струйками начинает стекать моя кровь. Убью суку! Своими собственными руками переломаю твари хребет. Меня так сильно трясёт от неконтролируемой ярости, что в скором времени я, как конченый псих, со всей дури молочу кулаками по плитке, раздирая костяшки в мясо, представляя что разбиваю рожу бородатому хмырю, посмевшему дотронуться до моей малышки.
Когда это началось? Когда братская любовь превратилась в неправильную, испорченную, извращённую? Поднимаю голову на встречу ледяным потокам и вспоминаю каждое мгновение рядом с Катей, пытаюсь понять, какой момент стал решающим. Когда я целовал её заплаканное лицо на кухне? Или когда она испуганная грозой прибежала ко мне в поисках защиты? А может быть ещё раньше, когда умоляла меня остаться с ней на ночь, не оставлять одну после приступа? Нет, уже тогда я был отравлен, уже тогда моё сердце было пропитано её запахом, тело дрожало от каждого мимолётного прикосновения её тоненьких пальчиков к моей коже. Всё произошло гораздо, гораздо раньше. Ещё в детском доме, когда впервые увидел её после стольких лет разлуки. Хрупкую, нежную, ранимую, но в тоже время такую желанную, манящую, вызывающую непреодолимое желание защитить, спрятать, укрыть от всего мира, сделать своей.
А может быть это всегда жило во мне? Может быть моё нутро было изуродовано с самого начала? Ведь это же Катя — моя маленькая девочка. Только моя. Я всегда любил её. Всегда считал своей и ничьей больше. Даже родители не имели на неё тех прав, что были у меня. Конечно, когда она была ребёнком, я не испытывал к ней мужского желания. Может быть я и ублюдок, определённо так оно и есть, но не настолько, чтобы возбуждаться на маленькую девочку. Но всё же внутри всегда жила уверенность, что Катя принадлежит только мне. Просто раньше никогда не возникало мыслей, что кто-то сможет её коснуться. Даже я, чёрт возьми. Она была моей святыней, моим идолом на которого я молился, в которую верил, в которой черпал силы.
Воспалённый мозг услужливо подсовывает мне воспоминания об уроде, целующем Катину руку, смотрящем на неё с неприкрытым интересом. На неё. Мою девочку. Сестра слишком наивная и чистая, чтобы заметить в глазах своего шефа мужской интерес, моя маленькая невинная малышка. Такая чистая, не видящая вокруг себя грязи, пошлости, испорченности этого мира, даже после всего, что с ней произошло. И моё извращённое нутро она тоже не видит, не замечает, что со мной происходит. Не видит как учащается мой пульс, когда она просто проходит мимо, каким тяжёлым становится дыхание, когда слышу тонкую мелодию её голоса, как полыхает пожаром тело, когда она ненароком дотрагивается до меня. Ничего не замечает моя маленькая, невинная девочка. Вспоминаю её непонимающий взгляд, удивлённо распахнутые глазки, которыми она смотрела на меня в своей спальне, когда я едве не потерял остатки самокнтроля, усадив её на комод и развинув ноги. Малышке даже в голову не пришло, что я могу сделать с ней что-то запретное, выходящее за рамки братских чувств. Доверчиво хваталась за мои плечи, в то время как я едва сдерживался, чтобы не содрать с неё одежду, и не сделать девочку своей, чтобы никто больше не смел посягнуть на то, что принадлежит мне. С трудом заставил себя оторваться от неё, когда она в порыве благодарности запругнула мне на руки.
Совсем ещё ребёнок, ангел подаренный мне судьбой, не смотря на все грехи. Подарок, который я определённо не заслужил, и который не имею право распаковывать. Я не должен, не могу, не имею права её касаться. Не могу испортить её собой, отравить своим ядом, заразить этой болезнью. Но тогда что же? Просто быть рядом? Смотреть, как она взрослеет, как расцветает на моих глазах, превращается в женщину, а потом просто… что? Отпустить? Отойти в сторону? Отдать другому мужчине? От одной мысли о том, что кто-то прикоснётся к моей сестре, в висках набатом начинает стучать неконтролируемая ярость, которую не способен затушить ни один холодный душ, столкнувшись с которой разлетится вдребезги любой айсберг. До боли сжимаю кулаки, пытаясь успокоиться, побороть желание крушить, ломать, разрушать всё вокруг себя. Или того хуже, залететь в Катину комнату и сделать девочку своей по настоящему, заклеймить её собой, навсегда впечатать в неё свой запах, пропитать её плоть своими соками, поставить на ней метки, чтобы никто и никогда не смел к ней больше притронуться, даже просто посмотреть в её сторону не решился. Она моя! Всегда была моей! Не отдам, не позволю прикоснуться!
Поддавшись порыву, вылетаю из душа, обматываю бёдра полотенцем и, выскочив из комнаты, захожу в Катину спальню. В нерешительности замираю на пороге. Девочка свернулась клубочком под одеялом, по-детски сложив ладошки под щекой. Такая маленькая, чистая, совсем ещё ребёнок.
Нет! Нельзя! Нельзя её трогать! Что же ты делаешь, Андрей? Больной ублюдок. Я должен быть её опорой, поддержкой, давать защиту. Я же сам лично клялся сестре, что никто никогда больше её не обидит. И что теперь? Своими же руками решил её уничтожить? Не могу, не стану, никогда себе не прощу. Да и как ты себе это представляешь, долбаный ты сукин сын? Скинешь с малышки одеяло и возьмёшь силой? Изнасилуешь родную сестру, только чтобы другому не досталась? Потому что Катя никогда не станет моей добровольно. Она же видит во мне только старшего брата. Да я, блять, и есть её старший брат!
С чувством полного бессилия падаю на колени рядом со спящей сестрой. Не в силах побороть желание, дотрагиваюсь до её мягких волос. Легонько, чтобы не разбудить, провожу кончиками пальцев по бархатной коже, а потом наклоняюсь к ложбинке над левым ушком и втягиваю её аромат. Запах ванили и детского мыла заполняет всё моё нутро. Аромат, на который я подсел, как на наркотик, без которого меня ломает, как конченного героинщика. Уже чувствую как накатывает, как начинает гореть тело, от желания обладать моей девочкой. Голодный зверь внутри меня рычит, мечется, в маниакальном припадке, пытаясь сорваться с цепи. Нужно уходить отсюда, быстрее, сейчас же, пока не стало слишком поздно, пока не произошло непоправимое.