Вскакиваю с колен и вылетаю из комнаты сестры. Тяжело дыша приваливаюсь к стене, пытаясь унять возбуждение, такое сильное, какое я не испытывал никогда в своей жизни. Никогда ни одну женщину я не желал так, как Катю. Да мне, блять, противно даже сравнивать её с другой, потому что моя девочка самая лучшая, особенная, не такая как все эти шлюхи, виляющие задом, как шавки хвостом.
Нельзя. Нельзя думать о ней как о женщине. Она моя сестра. Моя МАЛЕНЬКА, НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНЯЯ РОДНАЯ СЕСТРА! А я… я просто больной извращенец. Я должен заботиться о ней, воспитывать, заменить для неё мать и отца, оберегать от ошибок. А я вместо этого мечтаю о том, как она окажется в моей постели, как я сделаю её своей. Представляю, как она будет стонать, ловить пухлыми сочными губками воздух, извиваться подо мной, пока я буду брать её, доводить до изнеможения, ласкать её тело… Чёрт! Меня надо лечить, изолировать от общества, запереть в одиночной камере и никогда…никогда не подпускать к Кате. Такому больному ублюдку, как я не место рядом с ней, с моей чистой невинной малышкой. И не будь я таким конченым уродом, я бы так и сделал. Отселил бы сестру подальше от себя, снял бы ей квартиру, приставил охрану, Марию Ивановна, в конце концов, с ней поселил, чтобы заботилась о моём Котёнке. Но я настолько жалок и эгоистичен, что не смогу этого сделать. Мне невыносима даже мысль о том, что её не будет рядом со мной. Что я не буду видеть её безупречного лица, слышать её мелодичный голос. Я просто умру без этого. Я и так не понимаю, как не подох за эти одиннадцать лет вдали от моей малышки.
Но всё же я должен в первую очередь думать о сестре. О том, как будет лучше для неё. Кате не нужно всё это дерьмо, не нужно знать о моём уродстве. Пусть это останется во мне, со мной, я запрячу это так далеко, как только возможно, она никогда не узнает о том, на сколько непоправимо я болен. Ей нужен рядом заботливый любящий брат, и я им стану. Сделаю всё для счастья моей малышки. Буду её плечом, когда ей нужна будет опора, жилеткой, в которую она сможет спрятать свои слёзы, хотя я не допущу их появления. Стану её верным псом, цербером, охраняющим ото всех, кто может навредить ей, от себя в первую очередь…
Да, я определённо дам Кате всё это, всё, что ей будет нужно для счастья. Но мне необходимо время. Время, чтобы успокоиться, прийти в себя, принять то, что есть и смириться с тем, как должно быть. Мне нужно время, а значит пока что необходимо ограничить наше с Катей общение. Дать себе возможность успокоиться, научиться общаться с младшей сестрой так, как подобает старшему брату, как должен общаться опекун со своей подопечной.
Лёгкие начинают гореть, требуя восполнить недостаток никотина, поэтому я захожу в спальню, одеваю спортивные штаны и футболку и выхожу на балкон. Совсем скоро лето передаст эстафетную палку осени, и ночи становятся довольно прохладными. Но сейчас это как раз то, что мне нужно. Хотя, кого я обманываю, ледяной душ не помог, и холодный воздух тоже не поможет. Не без наслаждения делаю первую затяжку, заполняя лёгкие тягучим дымом и выдыхаю белое облако в пустоту, стараясь не думать о сестре, мирно спящей в соседней комнате. В кармане начинает вибрировать телефон. Вытаскиваю и вижу, как на дисплее загорается «Сивый». Странно… Игорь никогда не звонит в такое время без необходимости.
— Да — бросаю в трубку, прижимая к уху телефон.
— Сокол, тут такое дело… — начинает издалека — я конечно арабов нахуй-то послал, как ты мне и сказал… Но они по ходу по-русски не поняли, а по-турецки я матом, прости, не умею.
— Ты чё, обдолбался чтоли? — начинаю злиться, потому что Игорь порит какую-то откровенную хуйню.
— Да блять, если бы обдолбался… — начинает раздражаться друг — Тут Рашид со своими шестёрками приехал. Базарить сказал будет только с тобой.
Блять… ну что эти ёбаные турки не понятливые-то такие, а? Я уже в сотый раз отклоняю предложение по сбыту оружия, но Рашид, сука, настойчивый оказался. Никак понимать не хочет.
— Пол часа — отвечаю коротко и скидываю звонок.
***