В комнате с лоцманской картой, макетом многомачтового парусника, фотографиями на стенах находилось четыре человека: Владислав Константинович Спивак сидел в своей коляске, которую подкатили к открытой двери балкона, рядом с ним, вокруг журнального столика, расположились Очкарик, Дуля и Костя. Дуля был в тельняшке, которая выглядывала из-под ковбойки. Вид у Дули был напряженный и печальный.
Владислав Константинович посмотрел на макет парусника «Меркурий», вздохнул. И нарушил молчание:
— Знаете, что я однажды прочитал у Бальзака? Примерно так: ничего на свете нет прекраснее, чем скачущая лошадь, танцующая женщина и фрегат, плывущий под парусами.
— Накрылись мои паруса,— понуро сказал Дуля.
— Нет, я не понимаю! — воскликнул Костя,— Как он может все за тебя решать?
— Может,— сказал Дуля.
— Ты заранее не расстраивайся,— посоветовал Владислав Константинович.— Поговорим.
И в это время в передней требовательно зазвенел звонок.
— Он...— произнес Дуля.
Очкарик быстро пошел открывать дверь и вернулся в комнату с мужчиной могучего сложения.
— Проходите, пожалуйста! — пригласил Очкарик.
Мужчина стоял в дверях, пристально осматривал комнату.
— Здравствуйте,— сказал он наконец довольно.-. хмуро.— У вас прямо, как в музее.
— Здравствуйте,— дружелюбно откликнулся Владислав Константинович.— Что же вы стоите? Вот.— Он показал на кресло рядом со своей коляской.— Садитесь.
Мужчина прошел к креслу, грузно сел, побарабанил сильными пальцами по подлокотникам. Взглянул на старика в коляске.
— Я вас представлял...— начал он и остановил себя.— Это, значит, вы нашего Георгия к морским делам пристрастили?
— Давайте для начала познакомимся,— предложил старик.— Меня зовут Владиславом Константиновичем. Я бывший моряк.
— Никита Иванович Гусаков,— представился мужчина.— Отчим этого оболтуса.— Он кивнул на Дулю.— По профессии слесарь-инструментальщик.
— Отличная профессия,— сказал Владислав Константинович.
— Я тоже так считаю,— твердо и угрюмо согласился Гусаков.— Позвольте, Владислав Константинович, сказать вам прямо, по-рабочему. Задурили вы нашему Гарьке голову. У нас с матерью на его счет план вот какой: с осени пойдет в ПТУ при нашем заводе, мою профессию освоит.— Гусаков усмехнулся.— Может, я династию начну. И для жизни... Ничего, как-нибудь две с половиной имею. Плюс премиальные раз в квартал. И его натаскаю. У нас семья — еще двое, Гарьки помладше, и сейчас супруга тяжелая ходит, к осени ждем пополнение. Так что второй работник очень даже к месту придется.
— Я хочу корабли строить! — отчаянно крикнул Дуля.
— А я хочу быть китайским императором,— зло отрезал Гусаков.— Мало ли кто чего хочет.
— Подождите, Никита Иванович.— На щеках Владислава Константиновича выступил румянец. Говорил он с одышкой.— Давайте все обсудим спокойно.
— Что обсуждать? — начал горячиться Гусаков.— Вы тут все за нас с матерью решили: заканчивать ему десятилетку, институт выбрали. А с нами вы посоветовались? С родителями?
— Для этого я и попросил Гарика пригласить вас,— устало сказал старик.— Ничего мы за вас не решали. Вы решать будете. И уже вижу, как. Вы, Никита Иванович, собираетесь совершать нравственное преступление!
— Не понял.
— Вы хотите убить в вашем сыне самое главное, основу будущей жизни — мечту! Крылья подрубить перед, полетом.
— Вы на меня высокими словами не давите...
— И знаете, что за сим последует? — продолжал Владислав Константинович.— Вы толкаете Гарика на старую дорожку...
— Опять не понял! — перебил Гусаков.
— Вы считаете...— Старик начинал задыхаться.
— Дед!
— Ладно, ладно. Вы считаете, будет лучше, если ваш сын опять вернется в подъезды, в какую-нибудь новую компанию, подобную той...
— Ничего! — перебил Гусаков.— Все мы через подъезды и компании прошли. Как видите, живем не хуже других. Дурь с годами слетит, и я из Гарьки рабочего человека сделаю. Или вы против?
— Да разве об этом разговор? — Очкарик подал Владиславу Константиновичу стаканчик с лекарством, и он быстро, казалось, не заметив, выпил содержимое.— Демагогией занимаетесь, Никита Иванович! Поймите, у Гарика блестящие способности! Он, может быть, родился для... А! — Старик безнадежно уронил руки.
— Владислав Константинович! — Костя вскочил.— Покажем? Витя, давай!
Костя и Очкарик ринулись в другую комнату и вернулись с макетами яхты, многомачтового парусника, военного корабля.
Мальчики выстроили на журнальном столике перед Гусаковым целую игрушечную флотилию.
— Вот! —сказал Костя.— Это все Дуля.
— Сам? — удивленно спросил Гусаков.
— Конечно, сам! — подтвердил Костя.
— Я у него в подручных был,— добавил Очкарик.— То подать, это подержать.
Гусаков осторожно взял макет трехмачтовой шхуны, стал ее рассматривать со всех сторон.
— Гарик прекрасно читает чертежи,— сказал Владислав Константинович.— У него природная смекалка, он рожден кораблестроителем.
— Для поступления в кораблестроительный институт,— сказал Костя,— надо уже сейчас готовиться. У меня в девятом по всем математикам — годовые пятерки. Я Дуле помогу. А по физике... Есть у меня приятель, он по физике прямо профессор.
— Когда у вас в семье родится еще один ребенок,— вставил Очкарик,— мы все будем помогать: что надо по хозяйству, по дому. Лишь бы Дуля учился, в институт готовился.
Гусаков теперь внимательно рассматривал макет эсминца. Однако лицо его оставалось хмурым. Наконец, он сказал:
— И все одно: блажь. Раз, два — и судьбу переменили парню.
— Да эту судьбу-то,— опять заволновался Владислав Константинович,— вы ему придумали. И не спросили у парня, нравится ли она ему.
— Зато верное дело. Ошибки не будет. А тут... Одно дело — игрушки городить, а настоящие корабли...
В дверь снова позвонили.
— Наконец-то! — вырвалось у Кости.
Очкарик убежал в переднюю и вернулся с Владимиром Георгиевичем.
— Всем общий привет! — сказал учитель школы каратэ.— Немного опоздал? Извините! Как всегда, транспорт,— Он подошел к Гусакову.— Никита Иванович, не так ли? — Он протянул руку.— Будем знакомы: Владимир Георгиевич Говорухин.
— Гусаков,— ответил отчим Дули.
— Так вы! отпускаете нашего капитана? — бодро спросил Владимир Георгиевич.
— Куда это еще отпускаю? — изумился Гусаков.
— Как?— в свою очередь, удивленно воскликнул учитель школы каратэ.— Я подумал, вы уже обо всем договорились. Ведь в июле мы идем под парусами по Клязьме, сейчас разгар подготовки и тренировок.
— Кто это мы? — мрачно спросил Гусаков.
— Мы — это вот я и они.— Владимир Георгиевич показал на Костю и Дулю.— Восемнадцать человек их у меня.
— Ничего не понимаю,— сказал Гусаков.
— В общем, история такая. Я веду занятия в школе каратэ. Летом с начальной группой я обычно отправляюсь в десятидневный поход. Там и тренировки, там и разговоры о жизни, что, уверяю вас, Никита Иванович, очень важно. Потом походный быт, костер... Что сильнее может объединить мужчин? — Владимир Георгиевич подмигнул Косте.— А в этом году... Нашего участкового Николая Павловича Воробьева знаете?
— Дон Кихота,— улыбнулся Костя.
— Знаком,— коротко ответил Гусаков.
— Так вот,— продолжал Владимир Георгиевич.— Николай Павлович подал мне идею под парусами с ребятами пойти. Есть у него дружба с речниками. Правда, поставил условие: взять с собой шестерых гавриков из разных дворов. Ну, ребятишки, сами понимаете. Среди этой шестерки ваш сын. О нем ничего плохого сказать не могу. Скорее, наоборот. Короче говоря... Кладу на сей поход половину своего отпуска. Имеем мы три посудины. А флагман «Сатурн» из старья ваш сын переоборудовал. Вернее, работы шли под его руководством.
— Папа! — перебил Дуля.— Поедем на водохранилище, и мы тебе покажем!
— Зрелище того стоит,— сказал Владимир Георгиевич.— Особенно когда ветер наполняет паруса «Сатурна».
— Вы по мне,— сказал Гусаков,— прямо тяжелой артиллерией.
— Полно, Никита Иванович,— успокоил Владислав Константинович.— Правда, для вас все это несколько неожиданно.
— Потому и держали от родителей в тайне,— сказал учитель школы каратэ.— До поры. Готовили сюрприз: все три парусника — на плаву.
— Думали,— опустил голову Дуля,— увидят корабли — не откажут.
— Понимаете, Никита Иванович,— сказал Владимир Георгиевич.— Для ребят эти паруса — экзамен на достойное будущее.
— Доконали,— усмехнулся Гусаков.— Покажите свой «Сатурн»...
— Да хоть сейчас! — перебил Дуля.
Из открытой на балкон двери прилетел легкий ветер, паруса макетов туго наполнялись им, и показалось, что флотилия Гарика Таркова двинулась в плавание.