Роман “Большие пожары” был опубликован в 1927 году в журнале “Огонек” и, по словам Дмитрия Быкова, стал одним из примеров вожделенного коллективного подхода к творчеству. Идея такого произведения пришла в голову Михаилу Кольцову — советскому писателю и журналисту, о ту пору главному редактору “Огонька”, который Кольцов же и возродил четырьмя годами ранее. Для чего это было нужно “Огоньку”, очевидно. Фамилии авторов “Больших пожаров” были сплошь на слуху, а журнал нуждался в укреплении своего авторитета как — в том числе — литературной трибуны. Поэтому Кольцов уговорил таких известных писателей, как Бабель, Грин, Зощенко, Каверин,
Л. Леонов, Новиков-Прибой, А.Толстой и многие другие, поучаствовать в этой художественной авантюре — коллективном романе. Суть — “буримешная”: авторы пишут по одной главе друг за другом, продолжая прежнюю сюжетную линию и при необходимости вводя новых героев или ликвидируя прежних. Кольцов, однако, будучи сам человеком творческим, понимал, что вдохновение особо не регламентируешь, а новую главу нужно публиковать каждую неделю — в очередном номере “Огонька”. Поэтому он платил авторам довольно серьезные гонорары, а они ему отвечали пунктуальностью. К сожалению, это не всегда гарантирует хороший, приемлемый результат. Многие главы “Больших пожаров” оказались, выразимся вежливо, не самого высокого качества, хотя как исторический документ читать роман — сплошное удовольствие. Но как бы то ни было, “Пожары” доказали, что нет ничего невозможного и у романа может быть не два, не три, а двадцать пять авторов.
Как отмечается в “Википедии” (и это тот случай, когда ей вполне можно верить, потому что речь идет не о фактах, а о безусловной тенденции), роман не мог быть издан в случае ареста хотя бы одного участника, а репрессиям в итоге подверглись многие. Вероятно, именно поэтому “Большие пожары” отдельной книгой вышли только в 2009 году (изд. “Книжный клуб 36.6”).
В предисловии к этому изданию Быков высказал мысль, что, дескать, было бы забавно “собрать нынешних писателей и задать им написать роман”, назвав ряд фамилий, которые, по его мнению, вполне могли бы поучаствовать в сочинении романа-буриме XXI века. По прочтении всего этого — в том же 2009 году, в конце лета — автора настоящей заметки неодолимо охватило желание непременно сорганизовать нечто схожее. Впрочем, он понимал с самого начала, что его авторитета не хватит, дабы уговорить живых классиков взяться за такое предприятие. Но наряду с классиками, да продлятся их дни, существуют также и молодые авторы, которым это может быть ничуть не менее интересно. Поэтому инициатор нового коллективного романа обратился с предложением к тем авторам, которых знал лично или чьи электронные адреса сумел отыскать. Переговоры были непростыми. Многие отказались сразу, мотивировав это априорной неспособностью работать “в коллективе”. Некоторые пошли на попятную, прочитав уже написанное, сказав, что им сложно (с точки зрения автора) въехать в сюжет. Но были и те, кто согласился, — их имена вы видите сразу за этой заметкой. А многие и помогали — предлагали свои идеи, рекомендовали следующих авторов и так далее.
Договоренность о публикации романа в “Урале” была достигнута сразу, но солидный гонорарный фонд отсутствовал по определению, поэтому рассчитывать приходилось исключительно на энтузиазм и заинтересованность авторов в самой идее. Зеркальность финансовой ситуации (относительно “Пожаров”) провоцировала порой слишком длительные размышления автора очередной главы — до трех месяцев, но как же настаивать на ускорении процесса, если автор работает только за идею? Никак. Поэтому-то роман, который получил название “Шестнадцать карт” (по количеству авторов), и сочинялся не год, а почти два. Тем, впрочем, ценнее была пунктуальность тех, кто присылал свою часть в срок, и тем приятнее была мысль, появившаяся примерно на десятой главе, что уж теперь-то вся затея точно не загнется (как некоторые полагали), а будет доведена до победного конца.
Инициатор романа безмерно благодарен абсолютно всем своим соавторам и, деликатности ради, упомянет лишь одного, без которого вообще ничего бы не случилось: Германа Садулаева. Именно Герман весьма благожелательно отнесся к предложению написать первую главу и отлично сделал это, завязав ряд интриг и оставив после себя очень плодотворную почву, которую успешно взрыхлили и засеяли другие писатели. Сам же инициатор романа, в отличие от Михаила Кольцова, взял себе не последнюю главу, а четырнадцатую, поскольку его, инициатора, прадед написал именно такую же — третью от конца — главу “Больших пожаров”. К слову, отыскать автора для резюмирующей главы было, пожалуй, даже сложнее, чем найти закоперщика…
Осмелимся предположить, что роман “Шестнадцать карт” получился не хуже “Пожаров”. По меньшей мере он гораздо складнее, и в нем нет таких смешных несоответствий, какие наблюдаются у старшего брата. Хотя, конечно, авторитет Бабеля, Грина и прочих никто сомнению не подвергает. Новый роман являет собой, на наш взгляд, характерный срез нашего времени: авторы живут в разных городах (и даже странах), обладают различными точками зрения, вращаются, что логично, в разных профессиональных и культурных сферах, в конце концов, самого старшего и самого младшего автора разделяют двадцать лет, но их всех волнуют схожие вопросы и проблемы, связанные со страной, где мы живем, — Россией. А от конкретики позвольте уклониться, чтобы не раскрывать раньше времени сюжетных линий.
Впрочем, ясно и другое: это, безусловно, не шедевр словесности. Одним резко бросится в глаза различие стилей и писательского опыта соавторов. Другим не понравится трактовка темы. Третьим — что-либо еще. Ничего не поделаешь — великие творения не пишутся вшестнадцатером. Зато благодаря “Шестнадцати картам” можно убедиться сразу как минимум в том, что молодая российская литература обладает неплохим резервом и что есть еще люди, готовые работать за голую идею. Ну, а что героем нашего времени сейчас может стать кто угодно (ибо протагонистом романа становится именно абы кто), доказывать не надо.
Григорий Аросев
Герман Садулаев (1973) — живет в Санкт-Петербурге. Писатель, юрист. Автор книг “Я — чеченец”, “Пурга, или Миф о конце света”, “Таблетка”, “Шалинский рейд”, “Бич божий”, “AD”. Публикации в журналах “Знамя”, “Континент”, “Дружба народов” и др. Роман “Таблетка” вошел в шорт-лист “Русского Букера” 2008 г. Роман “Шалинский рейд” вошел в шорт-лист “Русского Букера” 2010 г. Лауреат премии журнала “Знамя” 2010 г. за роман “Шалинский рейд”.
Если бы только знать. Если бы только знать, к чему все приведет, — может, я не взялся бы за это задание, не купил бы билет на фирменный поезд “Смена” Санкт-Петербург — Москва, в купейный вагон, — оплачено редакцией. Я ведь мог отказаться. Например, заболеть. Страшным гриппом — свиным, птичьим или моллюсковым, все равно. Я ведь жил, как моллюск в своей уютной раковине, и, знаете, меня вполне устраивало!
У меня были молодая жена, крошка-дочка, работа, образование, родители и еще куча всяких родственников, друзья и любимая футбольная команда. У меня был дом. По крайней мере, я так о себе думал. И я хотел бы думать так до самой смерти. Мне вовсе не обязательно было знать. То есть мне не обязательно было знать ничего другого. Если бы я знал, что выйдет из одной обычной поездки, я, может, никогда бы не поехал.
Клянусь, я смог бы дать обет: никогда не выезжать за пределы города. Даже на курорты или в гости, даже на экскурсии. Устраиваясь на работу, я писал бы в анкете: не готов к командировкам. К переезду на другое место жительства: не готов. Потому что я не готов. Все уже случилось, но я не готов, я до сих пор не готов оказаться там, где я оказался.
Все это не для меня. Тайные общества, конкурирующие спецслужбы, интересы крупного бизнеса, подковерная политическая борьба, чемоданы с миллионами денег, погони, перестрелки, конспиративные квартиры — об этом интересно читать. Еще бывает занятно смотреть об этом по телевизору, когда у тебя самого есть свой, обычный, не конспиративный дом, своя раковина, работа с девяти до пяти, жена и ребенок. Хорошо, Господи, как хорошо смотреть на тропический ливень, на вьюгу и снегопад в окно, сидя в сухом, хорошо отапливаемом помещении. Плохо пробираться через пургу, через заносы, не видя ни одного живого огонька.
Меня зовут Антон Непомнящий. Только не подумайте, что в моей фамилии зашифрован какой-то тайный смысл, — я так устал от этих “тайных смыслов”! Это, строго говоря, даже не моя фамилия, а жены. Моя настоящая фамилия слишком неблагозвучна. То есть буквально. Она звучит практически как ругательство. Поэтому после регистрации брака я взял фамилию супруги. В истории ее семьи тоже нет ничего мистического. Дед был беспризорником, фамилии своей не помнил. В детском доме его так и записали — Непомнящий. В России тысячи людей с такой фамилией, но моей жене они не родственники, а просто однофамильцы.
И я не еврей. Это так, к слову. И чтобы у вас не было завышенных ожиданий чего-то философского или эзотерического. И писателем я никогда не собирался становиться. Посвящать себя такому сомнительному в плане заработка ремеслу, по-моему, совершенная чушь. Я не хотел быть даже журналистом. Так получилось.
Да, я поступил на факультет журналистики в Петербургском университете. Но — заметьте! — на специальность “связи с общественностью”. Тогда это было очень модно. PR-специалисты казались могущественными колдунами, жрецами вуду, обладателями тайного знания о сокровенной сути богатства и власти. К тому же у них были хорошие костюмы и машины. О них сочиняли критические, но увлекательные художественные произведения.
Нет, я не хотел стать героем очередного романа или современным жрецом. Я просто думал, что для меня это хороший шанс устроиться в жизни. Я вполне адекватного мнения о себе. Мои способности весьма средние, даже ниже. Все, что я могу, — это создавать глубокомысленную видимость. Я понял это еще в школе. Все мои контрольные и сочинения были на тройку, но учителя натягивали хорошие оценки в четверти вечным авансом, полагая без всякого на то основания, что я мальчик “умный”, просто “слишком задумчивый”, интроверт. Им казалось, что я размышляю над основами мироздания, в то время как я просто прислушивался к тому, как ворочаются мои кишки, делая при этом самое глубокомысленное выражение лица. Я просто корчил рожицы.
На бюджетное отделение факультета журналистики я бы никогда не поступил, но мои родители смогли оплачивать учебу. Они тоже считали меня умным, просто слегка рассеянным. На платное отделение конкурс был невелик, так я попал в вуз и худо-бедно его закончил. Видит Бог, я не мечтал стать звездой и персонажем светской хроники! Все, чего я хотел, — это получить место в теплом офисе со стабильной зарплатой и неопределенным кругом должностных обязанностей.
Я, например, читал Толкиена. И мне очень нравились хоббиты. Но то, как они путешествовали туда и обратно, как таскали за собой магическое кольцо, — нет, это меня не привлекало. А вот описания их домиков с запасами еды, их заячьи лапы, словно бы с рождения обутые в мягкие домашние туфли, их принципы — никогда не покидать пределов Шира! — это было мне понятно и близко.
На третьем курсе я женился на Алене. Очень милой и скромной девушке. Родители организовали обмен, разъезд, съезд, и мы оказались одни в своей крохотной однокомнатной квартире на окраине города. После получения диплома мы родили ребеночка, как и планировали заранее. Все шло по плану.
Правда, мечтам о синекуре в офисе большой компании не суждено было сбыться. К году моего выпуска “специалистов по связям с общественностью” наплодилось, как кроликов в Австралии, а сама профессия перестала быть нужной. Вдобавок грянул очередной кризис, PR-бюджеты сокращались, PR-менеджеров выкидывали на улицу. Найти себе работу по специальности оказалось практически невозможно.
Куда я мог пойти с дипломом факультета журналистики? Выбор был небольшой. Меня приютила редакция газеты “Невская звезда”. Хотя, повторяю, журналистом я быть не хотел, тем более писателем. У меня для этого не было опций.
На первой полосе “Невской звезды” указано: издается с 1954 года. Так принято — подчеркивать свою респектабельность ссылкой на солидный возраст. Но это блеф. Старая “Невская звезда” была обыкновенным городским листком, повествовавшим о локальных успехах социалистического строительства. Новое издание не имело с ней ничего общего. Несколько лет газета совсем не издавалась, а потом начала выходить как обыкновенная бульварная подтирка. На материалы о скандалах со звездами у редакции денег не хватало, поэтому основными темами стали всякие суеверия, мистика и псевдонаучные откровения. В каждом номере обязательно выдвигалась новая гипотеза об Атлантиде, печатались сообщения очевидцев о снежном человеке, помещались фотографии НЛО и все такое прочее.
“Изюминка” была в том, что набившие оскомину сюжеты подавались на местном, городском, материале. То есть Атлантиду находили под акваторией Невы, снежного человека видели в Таврическом саду, летающие тарелки висели над Дворцовой площадью и так далее, до тошноты. Я, конечно, утрирую. Были и весьма оригинальные материалы.
О могильнике радиоактивных отходов под университетом. О банде каннибалов из Красного Села. И про страшных рыб-мутантов, обитающих в городской канализации, — это тоже к нам.
И вот стали строить Башню. Этого повода мы никак не могли пропустить. Все, кто мог, уже высказались относительно вреда проекта для архитектурного облика города, о коррупционной составляющей и засилии корпораций. Но наша специфика диктовала другой взгляд.
Редактор вызвал меня в свою каморку и долго тряс мобильным телефоном, на который в ужасном качестве были сфотографированы археологические раскопки и вскрытые захоронения. У него появилась idйe fixe.
— Антон, это не просто так! Никакого рационального основания, почему именно в этом месте необходимо возвести 400-метровый небоскреб, нет и быть не может! Офисы? В городе полно пустующих офисных площадей! Депрессивный район? Ну уж всяко не такой депрессивный, как любой из пригородов! Зато смотри: именно в этом месте была шведская крепость Ниеншанц. Но не только! Археологи вскрыли несколько пластов. Оказывается, век за веком, какие бы народы ни приходили на это безлюдное в общем-то место, они закладывали поселение именно здесь!
— Ничего удивительного. Гидрология.
— Что ты сказал? Гидра? Место обитания огромной доисторической змеи вроде лох-несского чудовища?
— Нет, я про науку о реках и вообще водных объектах. Левый берег устья реки Охты — единственное место, не затопляемое во время наводнений.
— Нет… нет… — Редактор в задумчивости постучал ручкой по столу. — Это нам не подойдет, слишком слабо. Лучше так: место силы! Особая энергетическая точка. Наверняка кроме поселений там были культовые сооружения. Древние знали: кто владеет этой мистической точкой — тот властвует над всем регионом! А может, даже и над миром. Тогда понятно, зачем они хотят поставить такую высокую башню, — на ней замкнутся силовые линии септаграммы сталинских высоток!
— Сталинские высотки в Москве.
— Да! Вот в Москву ты и поедешь.
— Станислав Львович, может, не надо? Про силовые линии я и так могу написать. В Интернете пороюсь, найду пару идей на форумах каких-нибудь диггеров и прочих придурков.
— Вторично, необоснованно. Нам нужно мнение эксперта и доказательства.
— Опять к какому-нибудь шарлатану направите? К магистру белой и черной магии или парапсихологу? Может, к бабке-ведунье с сертификатом международного конгресса бабок-ведуний?
— Антон, твой сарказм тут совершенно неуместен. На этот раз у меня есть контактные данные одного настоящего ученого. Он картограф. И коллекционер. В его собрании наверняка найдутся исторические карты Москвы и Петербурга; поройся, найди зацепку, старик наверняка поможет.
Уже через день я был в Москве. Квартира картографа была недалеко от станции метро “Баррикадная”. Я покружил сравнительно недолго, всего час, и наконец нашел нужный дом по Большому Тишинскому переулку. Дом был старый, предназначенный под снос и уже наполовину расселенный. Рядом шла грандиозная стройка. На двери подъезда не было даже домофона. Я поднялся на нужный этаж и позвонил.
“Старик”-картограф оказался вовсе даже и не стариком. На вид ему было не больше пятидесяти.
— Здравствуйте, я Антон Непомнящий из газеты “Невская звезда”. Вам мой редактор звонил.
— Да, входите. Как вы меня нашли?!
В тоне картографа слышалось искреннее недоумение, как будто я достал его в засекреченном бункере, спрятанном в далеком, глухом лесу. Я растерялся и протянул листок, на котором редактор ручкой нацарапал координаты.
— По адресу…
Картограф выхватил листок из моих рук и долго изучал его, вертел так и эдак, словно в первый раз увидел свой собственный адрес.
— Мммда… Картой пользовались?
— Нет. Я так, интуитивно…
— Ах, интуитивно! Это правильно, правильно. Ну, проходите в комнату!