Лес слал нам какие-то знаки.
На следующий день после нашествия тумана к Володе приходила молния.
Я своими глазами видел, как не пойми откуда появился огненный шар и крутился вокруг него в воздухе, а потом повис на расстоянии метра. После чего, вращаясь, медленно полетел к нему — вероятно, из-за движения воздуха.
— Не двигайся! — крикнул я.
Володя смотрел на шар как зачарованный. Молния упала на траву и громко взорвалась. Я вспомнил Володин сон про парализующий шар, вошедший ему в голову, а еще вспомнил, как однажды в детстве шел по нашей дачной улице, был вечер теплого, солнечного дня, — и меня гнала шаровая молния. Я не мог не идти, потому что она шла за мной. Было очень страшно, потому что если я от нее домой — то она в дом. До сих пор не знаю, приснилось, привиделось это мне или было на самом деле.
Володя опустился на траву и стал раскачиваться, как китайский болванчик. Я сходил за аптечкой и сунул ему под нос ватку с нашатырем. Он мотнул головой и словно проснулся.
— Что это было?
— Бог грома Айеке отметил тебя своим вниманием, — сказал я и, поскольку он продолжал таращиться на меня, добавил: — Природное явление, нередкое в этих краях.
Володя был потрясен и провел в трансе весь вечер. Он почти не разговаривал, залез в палатку и лежал там на животе. А мне в ту ночь приснилась женщина с рыбьим хвостом. В руках она держала двух хариусов. Я сразу понял, что это те самые рыбины, которых я поймал на Афанасии.
На подходе к заброшенному селу мы опять попали в жуткий, наводящий ужас туман. Он шел тугими, плотными клочками — мы не видели друг друга в байде. С третьей попытки удалось причалить. Действуя на ощупь, мы вытащили лодку на берег и решили ставить палатку и ложиться спать, раз такое дело. Володя отошел от меня на шаг, чтобы вбить колья, и пропал. Я ничего не видел. В этом чертовом тумане я не мог найти ни где река, ни где вещи, ни где Володя… Попробовал звать его — и понял, что не слышу своего голоса. Я открывал рот, как рыба, но звук не шел. Страх погнал меня кругами, петлями, я метался по берегу, или это был уже не берег, беспорядочно бегал, натыкаясь на камни, у меня кружилась голова, как в детстве от американских горок, под ногой поехали камни, и тут небо слилось с землей, и я отключился.
Открыв глаза, я увидел крашенные голубой потрескавшейся краской стены и невысокий белый потолок. Рядом с моей кроватью стояло еще несколько коек, все они были пусты, кроме одной, которую занимал древний, наверное столетний, дед. Он читал газету. Мне показалось, что “Спид-Инфо”. Я отметил, что у него настоящее пенсне — два круглых окуляра с защелкой на переносице, — вещица, приобретенная, вне всякого сомнения, до революции.
— Больница? — спросил я, хотя было и так ясно.
— Амбулатория районная, — отозвался дед.
— А район какой?
— Краснощелье, какие тут еще районы. В Чальмны Варэ тебя нашли, с вертолета заметили. Таможенников с Мурманска на охоту забрасывали — а там ты на берегу валяешься. Врач говорил. Повезло тебе, парень.
— Где-где меня нашли? — переспросил я.
— В Чальмны Варэ. Плохое место, недоброе. Кладбище там, старый лопарский погост. Я сам однажды чуть не пропал — погнал колхозных оленей и заблудился. Дорогу, лес знал как свои пять пальцев, однако духи взяли и поменяли все вокруг на незнакомое. Еле выбрался, с месяц плутал, стадо почти все к дикарю ушло… Хорошо, что всех оттуда выселили.
— Почему?
— Затапливать собирались в советское время. ГЭС хотели строить на Поное. Так и не построили — кончился коммунизм… — Он перелистнул страницу.
Услышав наш разговор, в палату заглянул врач.
— Очнулся?
Я кивнул.
— Молодец. Как зовут? Имя, фамилия?
Я назвал.
— Ну ты даешь, Непомнящий, — врач покачал головой. — Не помнишь, конечно же, ничего?
Но кое-что я вспомнил. Я прямо встрепенулся, когда до меня дошло, что я один.
— А где Володька?!
— Какой Володька?
— Друг. Мы вместе были. Вдвоем.
— Нашли тебя одного. Народ опытный, понимали, что в одиночку на Поной не ходят, — час еще летали вдоль реки.
— Может, в лесу он? — я посмотрел на доктора с надеждой. — Надо искать!
— Ищут уже. Знакомый ваш с Ловозера узнал, отправился с мужиками. Забросились тем же вертолетом, который таможенников забирал. Только теперь им самим выбираться — вниз, наверное, пойдут, до пограничников.
— Какое сегодня число?
— Двадцать шестое.
Получалось, что я выпал из реальности на девять дней. Я силился вспомнить хоть что-нибудь — и проснулся.
Иван пошевелился, протер глаза, повернулся на звук телевизора и уставился на меня удивленно.
— Что смотришь?
— Всякую ерунду. Включил со скуки.
— А-а-а… — Иван взглянул на часы. — В такую рань не спишь.
— Привык.
— Я тоже жаворонок — если бы не вчерашний загул. Как самочувствие? А то айран стоит в холодильнике. Там, над овощным отсеком.
Я налил нам по стакану антипохмелина. Иван подсолил, приперчил и с жадностью выпил до дна — видать, ему чудесный напиток был нужнее, чем мне.
— Слушай, друг, — попросил я. — Можешь в Питер отвезти? Без твоей помощи никак, пропаду. Паспорта нет, ни одна проводница после этих терактов не посадит.
— Друзья, как говорят, познаются. А мы с тобой теперь вообще как братья — в одних ботинках ходили. Успеешь за час собраться?
— А что собираться, у меня нет ничего.
— Ах, ну да… Я в смысле — может, душ принять, побриться…
— Поехали, Вань. Скорей домой — одно только желание. Нет, еще есть. Заскочим во вчерашний кабак по дороге? Мыл руки, забыл кольцо в туалете. На раковину положил, наверное. Оно мне ценно как память. Брат перед армией подарил, с тех пор вот ношу… носил.
— Братские чувства — святое. Заедем, недалеко. Позавтракаем тогда. Заодно в дорогу что-нибудь возьмем. Пельмени у них хорошие… в горшочках, с укропом… — произнес Иван мечтательно.
Бар “Сирена” снова встретил нас полумраком и умиротворяющей музыкой. Тотчас подлетела знакомая официантка в белоснежном переднике, протянула папку меню.