В какой-то момент я, нервозно взметавшись по квартире, опрокинула стакан с соком, в котором плавала муха, а потом я стояла, застыв в одном положении и удивлённо наблюдала, как сок стекает со стола, перемешиваясь с кровью. Я встрепенулась и начала пробовать сбивать с мест другую посуду… Снова — ничего. Это единственное, что произошло, возможно, из-за движения воздуха, который я взволновала (соединение с начальником я признала случайным, с каждым такое бывало, техника, что называется, глючила). После я так же в оцепенении наблюдала, как опрокинутый стакан очень медленно покатился на край стола, полежал, подумал и улетел вниз. Раздался звон. Теперь, помимо прочего кровавого хаоса, царящего на нашей, некогда отмытой до блеска, кухне, добавились осколки. Пришлось через них перешагивать — кто-то должен будет всё убирать.
Теперь я засомневалась в случайностях, и стакан уже был не единственной шаткой, не устойчивой, поддавшейся моим бестелесным усилиям материей, следом за ним в замедленном темпе прикрылась дверь — отражение кухни в зеркале исчезло. Исчез и залитый кровью натюрморт, я оказалась по ту сторону двери, больше она мне не поддавалась. Отрезанная от кухни, я стала ощущать себя в ограниченном пространстве. Зал-балкон-коридор — всё, что у меня осталось, дело не в малой площади, мне не хватало этих трупов, без них я считала себя неполноценной, только что отрезанной от пуповины. Я была привязана к ним, и кто знает — увижу ли их ещё, а если увижу — надолго ли…
Ближе к вечеру в дверь позвонили, не дождавшись ответа, вставили ключ в замочную скважину и начали вертеть туда-сюда. Я сразу напряглась. В дверях показалась Катя, наша двоюродная. Нет, только не она, разволновалась я. Катя — студентка сродни парниковой мимозе, я не могла представить, что будет, если она приблизится к месту бойни, войдёт и увидит нашу кухню.
— Ни-и-ка-а! — крикнула она, разуваясь. — Софья, Ника, вы дома?
Катя двинулась по коридору настороженно, не спеша. Ей никогда не приходилось пользоваться ключом, что мы ей дали на непредвиденные обстоятельства, и теперь это случилось, такие обстоятельства настали — мы не отвечали на звонки вторые сутки. Она заглянула в гостиную и убедившись, что там никого нет, вежливо постучала в дверь спальни.
— Софья, Ника! Ау!
На её лице, вызывающе накрашенном в молодёжном стиле, проявлялся лишь интерес, оно не выглядело обеспокоенным, встревоженным. Катя знала по себе, что существует масса причин, по которой люди молчат, не отвечают на звонки. Бьюсь об заклад — это родители надоумили её проехать через весь город, уставшую после работы и подготовки к новому семестру, проверить, почему мы не отвечаем, не случилось ли чего… Её мать, наша тётя, вечно сеяла панику и каждый раз по пустякам, созванивалась с кем-нибудь из нас ежедневно, и, если мы обе не отвечали поднимала шум. Для неё мы были сиротками, радо потерявшими мать (в какой-то степени и отцов), и её чрезмерная опека, начиная с моих девяти лет, до сих пор не прекращалась. Абсурд в данном случае состоял в том, что в этот раз она была права на все сто.
Во второй комнате Катя так же никого не обнаружила, тогда она направилась по коридору в сторону кухни, задержав внимание на Вероникином телефоне, стухшем на комоде.
— Остановись, не ходи туда! — наивно надеялась я, что она услышит, препятствовала движению, мельтешила, преграждая ей путь. — Тебе не надо этого видеть! Не надо на это смотреть!
Катя уже насторожилась, значит, что-то почувствовала, сморщилась, уловив неприятный запах. Шаг её замедлился, а дальше она просто толкнула дверь.
В первые секунды она замерла — Катя всегда долго соображала, и чем сложнее был случай, тем больше ей требовалось времени, чтобы мозг обработал полученную информацию. Но после я стояла и смотрела, как лицо двоюродной сестры искажается в гримасе величайшего ужаса, грудная клетка вбирает глубокий вдох и из лёгких вырывается истошный крик. Этот крик оказался подобием землетрясения: его услышал весь дом.
Кате стало дурно, она отпрянула назад и привалилась всем весом к мебели в коридоре. На площадке за дверью послышалась возня, кто-то начал звонить, затем стучать… Я не могла просто безучастно стоять, возможно, со временем привыкну, но сейчас я пыталась хлестать потерявшую сознание Катю по её бледным щекам. Когда она открыла глаза, мне показалось, что она смотрит именно на меня, а не водит растерянно зрачками по пространству. Затем её губы зашевелились:
— Сонь… ты…
В железную дверь звонко задолбили, теперь не костяшками пальцев, по звуку я определила — это бадик соседа. Катя уже не фокусировала на мне внимание, она цеплялась за одежду на вешалке, тянулась к двери, чтобы её открыть. Ручка поддалась, Катя на ней повисла. Сосед удивлённо уставился на неё, но девушка не могла объяснить ничего внятного. Он проковылял внутрь нашей квартиры. Экспозиция двух девушек, сидящих за обедом, вызвала в нём не такую шоковую реакцию. Сосед даже приблизился и заглянул в зрачки. Ему было неприятно, но не до обморока. Той же рукой он полез в карман за телефоном, сухо бросив Кате: ничего не трогай.
Я примостилась на спинку дивана, поджав под себя ноги, чтобы не мешать приехавшим на вызов оперативникам выполнять свою работу. Ещё никогда наша квартира не была такой оживлённой, ни в один праздник столько народу здесь не топталось. Они копались в наших вещах, разглядывали фотоальбомы, снимали отпечатки… Пару раз я в бешенстве соскакивала со спинки, когда брали в руки наши сугубо личные вещи, но потом возвращалась назад: моё разрешение, оказывается, никому не требовалось. Катя всхлипывала в спальне, её успокаивала соседка, жена хромого инвалида. Только сегодня я заметила, наблюдая за соседом, что он не так прост, увидела, что чувствует он себя в такой обстановке, как рыба в воде. Конечно я догадалась, кем он работал до отставки. Версии, выдвинутые им, были близки к истинному положению дел — кто-то из нас кому-то перешёл дорогу, но другие участники расследования склонялись к тёмному прошлому в нашей семейке, правда, к какому я понятия не имела.
По коридору понесли накрытые тела. Не помню, почему я побежала вслед за носильщиками, вероятно считала себя привязанной к этим бренным пустым оболочкам. Меня порадовало, что я могу спокойно передвигаться, если двери передо мной открывали живые люди. Пока я сидела на спинке дивана размышляя, то вдруг подумала, что мне придётся жить в этом месте целую вечность: я буду душить по ночам новых жильцов, греметь цепями, медленно открывать со скрипом двери, сбивать со столов посуду… Но то, с какой лёгкостью я оказалась на улице прояснило: в это место я не вернусь. Мне нужно разобраться: на что способны такие, как я, могут ли они влиять на жизнь живых?
Я чуть было не запрыгнула с телами в служебную машину, хорошо, что помедлила — дверцы закрыли прямо перед носом. Тела отвезут в морг — это хуже нашей квартиры, делать там абсолютно будет нечего. Я итак еле перетерпела ночь с двумя покойниками, а тут целое учреждение для жмуриков. А если придётся смотреть, как меня вскрывают, вытаскивают внутренности, которые я так берегла… Как оказалось, напрасно. Мне не легко далось решение бросить курить — я беспокоилась о сохранении здоровья, а не для того, чтобы наблюдать после смерти, как, раздвинув рёбра, достают мои качественные лёгкие. Когда машина удалялась, я заплакала. Не думала, что это будет так болезненно, будто меня рвут на части. Умирать не советую…
Столпившиеся зеваки начали расходиться, оставив меня стоять в одиночестве посреди дороги. Свет на улице был другим, не таким, как при жизни. Мне казалось, я смотрю на мир сквозь солнечные очки, с лёгким затенением. Ветер, тот, что скручивал занавеску в моём доме, гулял и здесь. Люди проходили мимо, пытаясь удержать распахивающуюся одежду на груди, придерживали волосы, чтобы не разлетались, но меня ничто не теребило. Это был не мой ветер, не из моего мира… Погода вокруг портилась, а я всё время ощущала комфортную температуру — такая бывает летним вечером у моря в последние минуты заката. Отдалённый гул от автострады, расположенной за соседними домами, напоминал шум прибоя.
Я и сама не заметила, шагая босиком, как очутилась далеко от дома, всё время куда-то шла. Глянув на свои босые ноги, вдруг ощутила себя разутой, умалишённой, сбежавшей из клиники, но ноги не жаловались, им было нормально, они нисколько не запылились. Мне стало интересно, и при этом я усмехнулась: мой внешний вид оставался тот, что был застигнут в момент расправы, значит, ворвись убийца часом раньше, когда я принимала душ, мой фантом бродил бы по улицам голым? Может поэтому в народе ходят разные байки, что мёртвого надо хоронить правильно одетым. Безногим и то вкладывают в гроб тапочки, а бывает, что передают через другого мертвеца, дескать, ему или ей забыли положить, пускай передаст. Разные слышала истории. Хотела бы я сейчас получить свои кроссовки, не привыкла я ещё без них, не освоилась должным образом.
Мост был бесконечно длинным, внизу блестела вода. Я только тешила себя иллюзией, будто иду вдоль берега лазурного моря, на самом деле понимала — это плескающаяся промеж свай грязная речная вода. От неё разило запахом тухлых водорослей вперемешку с илом — не той прозрачной рекой, что шумит течением в лоне природы, а именно городской рекой в мрачных бесцветных тонах. Резким порывом ветра понесло над водой пустой целлофановый пакет, на миг он взметнулся и прилип к её зыбкой поверхности. Люди закончились, их распугал накрапывающий дождь. Остались одни автомобили с зажжёнными фарами. Я даже не заметила, как зашло солнце.
В середине моста я остановилась. Идти было некуда. Мне стало нестерпимо больно от одиночества, я была совершенно одна, пленницей на свободе. Былой мир по чужой воле обернулся проекцией, теперь ты — зритель и не больше: смотреть можно, пользоваться нельзя. Мне стало больно и от отсутствия рядом Вероники, мои друзья мне больше не смогут составить компанию за бокалом коктейля, родной отец — не Вероникин, мой, с которым у меня были вечные разногласия, не сможет поучать меня — это я так считала, я осознала, что не поучал, он только пытался уберечь от опасностей. А я была упряма, как ослица, огрызалась, вдалбливала ему, что жизнь теперь другая, в которой он ничего не смыслит, одним словом, устарел. Сейчас мне захотелось ему набрать, посетовать на случившееся, рассказать всё, как было и донести до него: я по-прежнему рядом, я живу…
Больше всего я не понимала, почему до конца не умерла. Моя сестра, или её астральное тело куда-то переместилась, а я до сих пор пребываю здесь, среди людей, и кроме меня, по крайней мере в диапазоне трёх микрорайонов, такие, как я, не скитались. Мне бы не составило особого труда отличить нормального человека, несущегося по улице с телефоном под ухом, от зомби в одежде не по погоде, с пустыми обвислыми руками и глазами ошалелого туриста, которого водят по экскурсионному Бухенвальду.
В момент этой острой душевной боли я, склонившись над чёрной водой, решила попробовать добить себя до конца и перелезла через ограждение. Пальцы сжимали грязный от выхлопов парапет, мышцы ног и рук деревенели, а я колебалась, взвешивала последствия. Куда попадают самоубийцы из мира мёртвых? В небытие, в определённый таксон самоубийц второго ранга? В любом случае терять мне было нечего. Раздосадованная, что сделала выбор не в пользу мести — наверно, не верила в возможность её осуществления, я всё-таки разжала пальцы. Падение превратилось в парение. Гравитация существовала только в моём сознании — в моём новом мире законы физики уже не действовали. Невидимое тело, которым я управляла неумело, как на первом уроке вождения, коснулось воды без малейшего плеска, после чего провалилось в глубину.
В конце августа вода должна быть прохладной, но не для меня. Я парила под водой с открытыми глазами: кадр был однообразным — тёмная муть. Теперь я так же успешно существовала в водной среде, словно Русалка, и ничего не менялось. Потеряв терпение, я начала двигаться вверх, всплыла на поверхность и взяла курс к ближайшему берегу.
Под мостом было темно. Сколько я здесь просидела сказать сложно. Одежда, которая по ощущениям по-прежнему прикрывала моё тело, даже не намокла и не налипла на него. Внезапно за спиной я услышала шорох и тихие голоса. Два наркомана шарились в темноте, подыскивая место поудобнее. Они прошли вплотную мимо меня — я отпрянула от их зловония. Это ещё одна появившаяся способность, то, что я стала остро улавливать все запахи, будто хищник, чья жизнь состоит из ежедневной охоты.
Изучая новый мир я слишком увлеклась и отбросила на дальний план причину своего нынешнего состояния, забылась. Возмездие — вот, что задержало меня на этом свете и казалось единственным, что могло утешить. Пора перестать уничтожать себя, заняться делом и довести его до конца.
Наркоманы устроились возле бетонной опоры. Я решила испытать на них: как у меня теперь получится физически влиять на живых людей. Обычные движения, с помощью которых я пыталась к ним прикоснуться: удары, пинки, толкание, не приводили ни к чему, и я осознала свою беспомощность. Торчки раскурились, а я всё пыжилась, гвоздила их ногами и орала одному из них прямо в ухо:
— Я убью тебя, сволочь! Я доберусь до всех вас! Ненавижу тебя, тварь!
На месте того наркомана я представляла человека, чьего имени даже не знала. В мою память намертво врезались его лицо и автомобиль, номера которого я к счастью успела запомнить. Торчки над чем-то посмеивались, им было хорошо в сухой тени бетонного моста: за его пределами уже вовсю тарабанил дождь. Они поочерёдно затягивались: в темноте то и дело загорался огонёк от набитого косяка. Глядя на них, я начала философствовать: кем лучше быть — живым торчком или полумёртвым трупом? Прыщавый продолжал едко посмеиваться над пенсионеркой, у которой он выдернул из рук сумку с хорошим уловом.
— Ушлёпок! — крикнула я со злости, в этот раз не экспериментируя, а обращаясь именно к прыщавому. Выражение лица того, в отношении кого я сейчас распалялась, изменилось… Сначала он протянул корешу косяк и, когда тот его принял, вдруг внезапно набросился на него, схватив за горло. Я наблюдала, как он его душит не удивляясь. В таких кругах под воздействием допинга может перемкнуть в любой момент. Но прыщавый, сдавливая горло приятеля, произнёс слова, основательно перевернувшие моё сознание:
— Как ты меня назвал?
— Ты чего-о, Каба-ан? — хрипел кореш.
— Ты сказал: ушлёпок? — Прыщавый стискивал зубы с пеной у рта. — Ты обозвал меня ушлёпком, сука?
Второму удалось из последних сил отбросить нападавшего.
— Что за дерьмо?! — Тот уставился на прыщавого, пытаясь отдышаться и откашляться. — Кабан, тебя реально клинит! Чуть не задушил!
Я больше не могла составлять им компанию и решила покинуть это место, карабкаясь вверх по скользкой тропинке. Мне хотелось взлететь, но моё сознание помнило, что мне не позволит это сделать гравитация, оно же вбивало мне: раз льёт дождь — значит под ногами должно быть скользко. Поднявшись на дорогу, я запыхалась. Странно наверно выглядит запыхавшийся призрак…
Прямо по курсу горел заманчивыми огнями новый многоэтажный дом в красивом архитектурном исполнении — всегда мечтала побывать внутри, ещё на этапе строительства. Мечтала, чтобы мы с Вероникой когда-нибудь поселились в нём, я даже интересовалась планировкой и метражом, хотя прекрасно знала: жильё в этом доме нам не потянуть — слишком заоблачные цены. Здание меня примагнитило к себе, я уже стояла прямо перед ним и рассматривала окна — горела малая часть, дом только заселялся. Должно быть, в каждой заселённой квартире свой интерьер, один шикарней другого. Зайти бы взглянуть…
У первого подъезда припарковалось авто: дворники стихли, погасли фары. В темпе выскочил молодой мужчина, лет тридцати, пикнул сигнализацией, затем, съёжившись от ливня, устремился в подъезд — я не упустила такую возможность и юркнула вместе с ним. Дверь за нами плавно закрылась. Только он хотел нажать кнопку лифта, как погас свет — мой спутник выплеснул проклятия на матерном диалекте, от которых у меня сразу завяли уши.
Пока мы ждали с ним в темноте налаживания ситуации, я стояла и гадала: не на меня ли отреагировала электрика, может я источаю особые волны, из-за которых она выходит из строя? Если бы я умела, запустила бы электричество снова, только не знала как… Он достал телефон, начал подсвечивать. Я удивлялась его утомительному ожиданию — ведь молодой, давно бы поднялся по лестнице… Оказывается, речь шла о последнем этаже. Со страшной неохотой он всё-таки начал подниматься, тяжко вздыхая и проклиная виновных, бормоча себе под нос недовольства. Я поднималась вместе с ним, мне было не сложно, я не ощущала и капли физической нагрузки, моментами поджидала, когда он меня нагонит.
Жилец наконец добрался до своего этажа, достал ключи, постоянно подсвечивая телефоном, вошёл — я вместе с ним. В эту секунду подали свет — он выругался и по этой причине, психованно ударил в стенку шкафа, жалея напрасно потраченные при подъёме усилия, злился, что не стал дожидаться, затем скинул куртку, разулся. Мои глаза начали изучать интерьер — да, сбылась мечта идиотки, я оказалась внутри, но теперь-то мне нафиг было надо… Я видела, как он толкает дверь спальни и откровенно удивляется — пришлось подойти к нему, чтобы узнать — чему.
— Ты зачем пришла?! — Он вопросительно уставился на девушку, поднимающуюся с кровати, заспанную, в одежде, видимо, она прилегла в ожидании. Хозяин включил в спальне свет, отчего она прикрыла рукой глаза. — Я просил тебя кинуть ключи в почтовый ящик, а не открывать ими! И не надо было здесь хозяйничать! — Последнее он произнёс оказавшись в кухне, где обнаружил накрытую тарелками еду, приготовленную девушкой.
Свет погас снова.
— Как вы задолбали уже! — Хозяин полез в шкафы, через минуту щёлкнула зажигалка и начала разгораться свеча — он разместил её посреди стола.
— Сделать тебе чай? — Непрошеная гостья, разозлившая его своим появлением, пыталась быть максимально любезной.
— Не тупи! — рявкнул он в ответ. — У нас дом на электричестве.
Оба присели за кухонный стол напротив друг друга — мне это напомнило нашу недавнюю кухню, лишённую жизни, в которую я больше не вернусь.
— Ну что, так и будем сидеть?! — каждое его слово с самого начала было дерзким, как у той свиньи, и, разумеется, началось выяснение отношений, из которого я мало чего поняла. Девушка за время отношений делала всё не так, сейчас она пыталась оправдывать свои поступки, за что-то извиняться, умолять, обещать… Но я уловила главное: она его бесила сама по себе, что бы она не делала, просто бесила. Мне захотелось бежать из этого дома, я успела устать от его жителей. Откройте мне дверь, выпустите меня наружу!
— Да не нужна ты ему! — подошла я к ней и крикнула в ухо, которым она всё равно не слышала. Она не слышала не только меня, но и себя. — Не нужна говорю! Беги от него, забудь, и он тебе не нужен… козёл такой! Ты на него посмотри — хам! Слышала, как он тебя обозвал — овца тупая?! И чего ты от него ждёшь? Вызывай такси, да вали отсюда!
— Где ключи? Давай сюда! — Он вынудил её достать ключи из сумочки и положить на полку, затем распахнул перед ней входную дверь. Пара стояла в полумраке в прихожей, довольствуясь тем светом, что им давала свеча, оставшаяся на столе.
— Лифт не работает, — предупредил он в последний момент, считая её недалёкой, раз не сообразила, что чай вскипятить не получится. Девушка медленно вышла, морально убитая, потерянная. И я вместе с ней.
Куда она пойдёт? Довольно-таки поздно, дождь продолжается — я слышу его за стенами. Девушка начала спускаться по лестнице, споткнулась, чуть не упала… Держась за перила, постояла, подумала, снова двинулась вниз. Мы обе очутились на улице.
Она всё время шла впереди, без зонта, поливаемая дождём, и я испытывала к ней жалость. По дороге я думала ещё об одном: при жизни я становилась свидетелем чьей-то частной жизни только тогда, когда её участники сами того хотели, когда они нуждались в помощи, совете или им не терпелось выговориться. В новом состоянии я могла вторгнуться в любую семью и узнать самые сокровенные тайны, любые пикантные подробности, я могла собрать информацию о каждом — тут снова перед глазами возник мой кровный враг… Новая возможность давала мне преимущества. Мне стало импонировать моё теперешнее состояние.
Спутница прибавила шаг и куда-то улизнула, пока я, задрав голову, сквозь завесу ливня изучала вывеску ночного заведения. Достаточно дорогой стрип-клуб, всегда хотела в нём побывать, но женщин сюда не жаловали, для них даже вход был платным и недешёвым. Я вошла с посетителем абсолютно бесплатно, начала прогуливаться от столика к столику, разглядывая присутствующих.
В стрип-клубе я провела всю ночь. Устроившись на сцене в тёмном углу, я скучая наблюдала за танцовщицами, периодически продолжая рассматривать посетителей в поисках определённого лица. Нет, не лица — медвежьей морды, лишившей меня полноценной жизни, отнявшей у меня самое дорогое…
Я пропустила ещё шесть таблеток для бросающих курить. За столиками дымили, а меня совершенно не тянуло, несмотря на то, что я в сущности успела выпить только одну единственную… незадолго до смерти. Чтобы легко и быстро избавиться от пагубных привычек, надо всего лишь умереть.