- Я даже не знаю, что сказать. У нас журналисты, может, и не готовы трое суток не спать, трое суток шагать ради нескольких строчек в газете. И за сенсациями, особенно двоякими - за которые не то похвалят, не то уволят, - охотятся с ленцой. Но, по крайней мере, у нас в городе не принято открыто расписываться в том, что тебе, журналисту, начихать на сбор информации, что от скандальных происшествий и таинственных убийств тебя тошнит и что ты предпочитаешь кружку пива пенного священной пахоте на информационной делянке!
- Красиво говоришь! Прямо-таки Аркадий! - Лизавета и Глеб окончили среднюю школу, а после университет примерно в одно время и беседовали на одном языке. Неизвестно, как приняли бы представители следующего поколения цитату из Тургенева. Лизавета же поморщилась, она тоже читала произведения Ивана Сергеевича, в том числе и те, что включены в школьную программу.
- Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей Родины проще всего отречься от всего под предлогом "не говорить красиво"! Ты как хочешь, а я попытаюсь прорваться!
- Куда?
- В медпункт. Хотя бы для того, чтобы выяснить, жив этот человек или нет и как его зовут. А ты допивай! Идем, Славик! - Лизавета решительно направилась к выходу из буфета.
- Минуй нас пуще всех напастей и женский гнев, и женская любовь, пробормотал Глеб и двинулся следом.
Спустя несколько минут они добрались до входа в закрытую часть Дома парламентского политпросвета. Именно отсюда появилась бригада медиков, именно за этой дверью скрылись носилки с телом упавшего мужичка, именно тут висела сакраментальная табличка "Служебный вход".
Лизавета взялась за дверную ручку. Неожиданно рядом возник высокий комодообразный парень с мрачным, прыщеватым лицом. Привратник явился неведомо откуда. Как в сказке. И встал перед Глебом, Славиком и Лизаветой как лист перед травой.
- Это ход в служебные помещения, - решительно произнес он.
Лизавета покосилась на Славика с камерой. Над видоискателем мигнул красный огонек: Славик запустил пленку, не дожидаясь команды. Настоящий информационный волк.
- Мы хотели бы...
- Пройти в медпункт, - перебила Глеба Лизавета.
- А в чем дело? - Привратник говорил лениво, через губу, он заранее знал, что с легкостью турнет этих странных энтузиастов, вознамерившихся преодолеть границу, отделяющую чистых от нечистых.
- Предположим, я нуждаюсь в срочной медицинской помощи...
Комод уставился на болящую, оглядел ее с ног до головы.
Лизавета никак не походила на особу, измученную мигренью или коликами. Строгий серый брючный костюм мужского покроя, нежная белая блузка с нарядным кружевным жабо, изящные ботинки, как бы тоже мужские, незаметный макияж, копна рыжих волос и веселые искорки в глазах - все это делало ее похожей на тех не ведающих реальной жизни девочек, которых привратник видел только на глянцевых страницах журналов или в рекламе мыла и помады. Он не знал, что Лизавета хотя и была экранной девочкой, но девочкой с начинкой, девочкой наоборот. При всей внешней безмятежности и товарном виде она по долгу службы много знала и много помнила. Она хранила в кудрявой головке подробности всяческих скандалов и происшествий. Она умела цитировать высказывания официальных лиц трехлетней давности, причем вставляла их весьма кстати, например, когда кто-либо из них, поднявшись на две-три ступеньки по служебной лестнице, менял взгляды и спешил оповестить об этом весь мир.
К тому же слова унесенного в неизвестном направлении толстяка взбудоражили ее по-настоящему. За словосочетанием "школа двойников" ей мерещилась тайна, опасная тайна.
- Это тебе доктор нужен? - Комод держался развязно, разве что не сплюнул в угол - наверное, потому что угол был далековато.
- А если мне, то что? - Лизавета еще раз незаметно посмотрела на своего оператора. Славик молча работал. Охранник же этого не замечал. Лизавета ринулась в атаку, перешла на особый язык. Она по опыту знала, какие слова и выражения действуют на таких вот ретивых граждан "при исполнении", как красный плащ тореро на быка. Она пустила в ход "красную тряпку":
- Я что-то не пойму, когда мы с вами перешли на "ты"?
- Чего?
- Дама просит вас держаться в рамках, - подключился Глеб. Он тоже знал и любил такого рода игры.
- Чего?
- Я спрашиваю, почему я, имея аккредитацию, не могу пройти в медпункт...
- У вас нет пропуска.
- А это что? - Глеб и Лизавета синхронно протянули комоду свои аккредитационные карточки.
- Это пропуск в парламентский пресс-центр, - солидно ответил тот.
- А здесь что?
- А здесь... - Охранник обернулся и вслух прочитал табличку: Служебный вход. Русским же языком написано.
Он, как многие приставленные к государевой службе люди, любил высокопарно изрекать прописные истины. Хорошо не спросил, умеют ли приставшие к нему журналисты писать. Лизавете поведение охранника показалось странным. Он их не пропускал - это полбеды. У нас любят тащить и не пущать. Но он "не пущал" людей в медпункт и при этом подозревал их. Самыми черными подозрениями были наполнены все ящички огромного комода - сверху донизу. Это бросалось в глаза. А в чем он их подозревал? Ведь они просто хотели пройти в медпункт, что само по себе вовсе не предосудительно. Значит, охранник знал нечто, что делало журналистов персонами "нон грата". И очень может быть, что нежелание пропустить журналистов напрямую связано с пропавшим за этими дверьми толстяком.
- Мы здесь именно по долгу службы. Я работаю в журнале "Огонек", а моя спутница из Петербурга, с телевидения. - Теперь Глеб старался говорить ласково, но убедительно.
Сразу стало ясно, что при слове "телевидение" в охранном подразделении, где служил данный конкретный охранник (их в России нынче много, и не просто много, а более чем достаточно), было принято хвататься за пистолет. Во всяком случае, комод недвусмысленно опустил руку в карман, а чтобы ни у кого не осталось никаких сомнений, угрюмо пригрозил:
- Не напирай! Кому говорю, не напирай!
- Господи, о чем вы? Мне просто нужен врач!
- Вот и звоните ноль-три!
- На каком основании вы нас не пропускаете? - Лизавета мастерски чередовала официальные, годные для эфира, и неофициальные, "разогревающие" вопросы.
- По инструкции! - насупился "комод".
- Ай-яй-яй, как не стыдно использовать скрытую камеру. Я думал, вы знаете, что в соответствии с законом о печати вести запись разговора можно лишь с разрешения собеседника.
Лизавета подпрыгнула и сиганула в сторону - так поступают искушенные герои триллеров, почувствовав спиной холодное дыхание пистолетного дула. Разумеется, никакого пистолета за ее спиной не было. Там стоял Валерий Леонтьевич и, радостно улыбаясь, продолжал:
- Почему вы здесь скандалите?
- Вас ищем! - улыбнулась в ответ Лизавета.
Глеб почтительно промолчал.
- А в чем дело? - Валерий Леонтьевич скорчил удивленную мину.
- Как в чем? Вы же обещали разузнать, как там несчастный любитель водочки из буфета. - Лизавета старалась говорить обиженно и в то же время кокетливо, в стиле, приятном для уха постаревших покорителей сердец.
Валерий Леонтьевич немедленно откликнулся:
- Да, да, помню, вот только замотался. Здесь... - Он возвел глаза к потолку, чтобы кто-нибудь, не дай Бог, не подумал, будто "здесь" - это просто здесь, а не в эшелонах власти. - Здесь такое творится... Немудрено забыть обо всем.
- Так как он?
- Вы были правы. Инфаркт. Спасти не удалось. Не берег свое сердце. Такие дела.
- А кто он? Что он здесь делал?