В одном доме с Максом Лысенко поселился торговец «планом». Макс его хорошо знал, и покупал подешевке. На переменах в туалете отчетливо пахло анашой и валялись пачки из-под «беломора». Техничка, которую мы за глуповатость дразнили «оленем», недоумевала, как мы можем курить такие гадкие папиросы.
Появлялись в расписании странные предметы. Факультативы по русскому языку, где Бельцева объясняла написание гласных в корнях слов. Считалось, что это сильно поможет при поступлении в гуманитарные вузы. Культура родного края, где учительница Соколова читала нам книжки якутских писателей. Причем, выбирала их явно по своему вкусу — все они были исторические и про любовь. Любовь там разворачивалась на фоне заснеженных гор, ледников, оленьих стад и незаконной добычи алмазов и золота.
Была еще история мировой культуры, где мы доводили пожилую интеллигентную тетеньку-учительницу до истерик, со швырянием классного журнала и приемом нитроглицерина.
Новый год. Мы с Кешей и Максом Лысенко договорились встретиться полпервого ночи.
Кеша приволок в спортивной сумке большой магнитофон с СД-проигрывателем. Макс — в пакете с надписью «С новым годом!» — три бутылки водки и одну шампанского. Я организовал закуску в виде копченого сала и рыбы.
И когда мы уже собрались вместе идти, выяснилось, что идти некуда. Потому что родители Кеши вдруг решили не ходить в гости.
Макс предложил пойти к Катьке Самолововой. Мне этого очень не хотелось. А Кеша, напротив, был очень за. Он рассчитывал в пылу новогоднего празднества лишиться девственности. И Катька, по его мнению, подходила для этого как нельзя лучше.
— Катьки не будет, — сказал Макс, — Но у меня есть ключ от ее квартиры.
Мы не стали особо интересоваться, откуда у него взялся ключ. Расходиться по домам было глупо. И мы пошли к Катьке.
Я впервые попал к ней домой. В квартире пахло не так, как должно пахнуть в доме, где живут люди. Какой-то совершенно неживой запах. Стены с облезлыми коричневыми обоями. Пыльные лампочки без абажуров. Растерзанные постели с несвежим бельем. Липкий пол.
В зале, в углу, в эмалированном ведре с водой стояла разлапистая лиственница. Ее слишком поздно принесли в тепло и она едва начала распускаться. На хрупких веточках нежно зеленели недавно лопнувшие почки. Чуть заметный аромат свежей хвои казался жалким и ненужным.
На ветках болтались редкие игрушки и куски новогодней мишуры.
Мы прошли на кухню. Там летали мухи.
— Откуда мухи среди зимы? — спросил Кеша.
— От грязи, — ответил Макс.
— На улице минус сорок!
— Дались тебе эти мухи! Доставай магнитофон!
Кеша достал магнитофон, поставил его на стол, воткнул шнур в розетку и включил «Металлику». Хриплые звуки музыки немного рассеяли общую тоскливость обстановки.
Я открыл бутылку водки и принялся разливать по рюмкам. Макс резал копченую рыбу.
Сели, поздравили друг друга с новым годом и выпили. Водка оказалась на удивление хорошей. Но продолжать ее пить не хотелось. Мы посидели немного, обсуждая музыку. Быстро пришли к тому, что «Металлика» — вещь, а «Пет шоп бойс» — дерьмо, — и замолчали. Мне все время казалось, что вот-вот войдет Катька. И будет стараться не смотреть мне в глаза, и при этом зло говорить, чтобы я уходил, пока не получил по морде, или еще что-нибудь в этом духе…
Вдруг я обнаружил, что на водочной этикетке напечатан очень мелким шрифтом рассказ Зощенко. Я думал — это какой-то рекламный текст. Оказалось — литературная классика. Я с большим трудом прочитал половину, когда Макс сказал:
— Может, чаю попьем? Если он тут найдется.
Он включил плиту, поставил на нее чайник в облупившейся эмали. Кеша полез в кухонные шкафчики — искать чай. Но там были только мухи.
Я взял с полки над столом сахарницу, чтобы посмотреть, сколько там сахара. И обнаружил в ней вместо сахара плотную пачку небольших бумажных листков, согнутых почти в трубку. Я вытащил их. Это оказались любительские порноснимки. С Катькой в главной роли. На фотографиях она выглядела пьяной и довольной. На снимок, который я смотрел, села муха. Я взмахнул рукой, чтобы согнать насекомое, и сбил со стола бутылку водки.
Кеша с Максом начали меня материть, но тут же замолкли. Хлопнула входная дверь. И на кухню вошел удивленный пожилой мужик, с лицом хронического алкоголика, на удивление трезвый. Очередной любовник катькиной мамы.
Он не знал, откуда у нас ключ, и сказал, чтобы мы убирались. Что мы и сделали.
Идти по домам все еще было глупо. И мы просто стали обходить своих знакомых. Сумку с водкой и магнитофоном тащили по очереди. Пришли к Егору Грузчику. Но он нас к себе не пустил, сказал — и так народу много. Мы посидели в подъезде, выпили по рюмочке и пошли дальше. У Макса Кашина народу тоже было много. Но мы не стали напрашиваться. Только попросили, чтобы он вытянул на лестничную клетку удлинитель. Тут стоял маленький столик и деревянная скамеечка. Мы сели, включили магнитофон, разлили водку и разложили закуску. Через пару минут вокруг уже толпились любопытные. Всем казалось очень необычным, что мы ходим по гостям со своей выпивкой и едой, не просимся в квартиру и скоро уйдем.
Выпили мы немало, но из-за мороза и долгих периодов пешей ходьбы не пьянели. Побывали подъездах в десяти. Чем больше мы уставали, тем больше хотелось смеяться. Макс даже удивлялся:
— Я по обкурке так не смеюсь!
В очередной подъезд зашли уже просто погреться. Идти было не к кому. Кеша зачем-то достал магнитофон и поставил его на большой деревянный ящик, стоящий на лестничной площадке.
Из-за ближайшей двери доносилась негромкая музыка. Минут через пять из-за этой двери вышла на площадку немного пьяная девушка, в накинутой на плечи дубленке и с сигаретой во рту.
— Привет, парни! — сказала она.
— Привет, — сказали мы.
— Хороший у вас магнитофон, — сказала она, — А у меня плохой.
— Да, — согласились мы, — Плохо, когда магнитофон плохой.
— А пойдемте ко мне, — предложила она, бросила в лестничный пролет сигарету и толкнула дверь.
Первое, что мы увидели, когда вошли в квартиру — был Паша Панченко. Он стоял, покачиваясь посреди прихожей и смотрел, улыбаясь, прямо перед собой. Увидев меня, он подошел осторожным зигзагом, взял меня за пуговицу куртки и заговорил голосом восторженным до дрожи:
— Батон, я понял, почему в России так много бухают! Потому что, как встретишь новый год — так его и проведешь! Ты понял, да?
Потом не помню точно, что было — в тепле вдруг начала действовать вся выпитая водка. Помню только, кто-то пролил на мою куртку флакон духов. И потом, дома, мама спрашивала, почему от меня так пахнет духами.
Странно я встретил новый год. И странно он проходит передо мной. И я себя в нем чувствую наблюдателем, который все видит, но мало что понимает.
Глубокая июньская ночь. Я сижу на куче теплых замшелых камней, над полукилометровым обрывом, почти на вершине сопки. Солнце висит над горной грядой, в закате, горячее, красное. И я чувствую на лице мягкое тепло. Я всегда любил смотреть бесконечные июньские закаты.
А завтра я улетаю отсюда и, наверное, уже никогда не увижу ночного солнца. Потому что сегодня был выпускной бал. И на завтра уже куплены билеты.
Я смотрю на часы и вижу, что сейчас половина четвертого. Кстати, отсюда видно ресторан, в котором все еще продолжается гулянье. Большое некрасивое здание зеленого цвета. Называется «Кэскилл» — что значит «цветок».
Паша очень красиво танцевал с Надькой «ча-ча-ча» в самом начале вечера. Все хлопали. Потом выпускники лазили под здание ресторана и пили там водку из общего стакана. Потом вылезали оттуда и шли танцевать и пить вино с родителями и друг с другом. Я сидел и смотрел на танцующих.
В час ночи кто-то из родителей захотел, чтобы Паша с Надей снова станцевали. На первых тактах мелодии Паша еще что-то спешно дожевывал. Надька улыбалась и сверкала ногами. Я все время сидел на диванчике, у стенки, и смотрел по сторонам. Даже слазил разок под ресторан и выпил полстакана откровенно «паленой» водки. Но она на меня как-то не подействовала. Только походка изменилась. После второго Надькиного и Пашиного танца мне надоело сидеть. Я встал и ушел. Никто и не заметил.
На улице было очень хорошо. Немного душновато, но дул порывами прохладный ветерок. Из недалекой тундры доносился густой аромат меда.
— Тундра цветет. — подумал я.
И пошел не домой, а на окраину поселка, мимо недостроенного здания дома культуры «Березка». Мы называли его «Колизей», и играли там в вампиров.
Я сначала хотел забраться на вершину сопки. Но минут через сорок подъема устал. Склон здесь был пологим, да, видимо, сказались те полстакана. Нашел кучу камней, положил сверху еще один — большой и плоский кусок древней лавы, весь в серых трещинах. Так удобнее сидеть. Хотя тут нельзя сидеть на камнях. Они только кажутся теплыми. На самом деле они холодные. Потому что в полуметре под ними начинается лед.