— Тебе пора.
Я поцеловал её в щеку. Спи, моя маленькая девочка. Взял свои вещи и собрался идти в свою спальную. Анусин голос прозвучал даже немного испуганно.
— Ты уже уходишь? Не уходи. Побудь еще немного.
Об этом меня можно было и не просить. До пятницы мы с Пятачком совершенно свободны. А для моей принцессы я свободен всегда. И с удовольствием побуду еще немного рядом. Всю свою оставшуюся жизнь.
Ануся любила засыпать, когда я находился рядом. Я перебирал её волосы, гладил её плечи. Больше всего на свете мне хотелось уснуть рядом с нею. И проснуться тоже рядом. Но она так сладко спала, что я не хотел ей мешать. Я выключил свет в комнате и пошел в свою спальную.
— Спи, моё солнышко. Спи, моя любимая…
Уснул я быстро, но буквально через мгновение кто-то стремительно ворвался в мою комнату. Раздвинул шторы.
— Просыпайся, соня! Смотри, какое утро!
Я посмотрел. Утро было действительно замечательным. Оно называлось Анусей. Но я недовольно засопел и перевернулся на другой бок.
— Не будить. При пожаре выносить в первую очередь.
Все это было лишь маскировкой. Я давно проснулся и уже догадывался, что будет дальше. Конечно же, меня начнут тормошить и расталкивать. Я был не против, но виду не показывал. Мне главное было заманить её поближе. Перейти на ближнюю дистанцию, а там посмотрим, кто кого начнет тормошить.
Я не ошибся. Ануся налетела на меня подобно смерчу. Запрыгнула на мою кровать. Стала стаскивать с меня одеяло. И сразу же угодила в мои объятия. Я провел перекат. Подсечку. И пару других изощренных приемов. Из этих двух приемов, как минимум десяток, были поцелуями. И прочими провокациями. Ануся смеялась. У неё сегодня было такое солнечное настроение. Она с удовольствием возилась со мной, целовала меня и была прежней Светланкой. Которую я знал раньше. И которую любил.
Через пару часов мы вылезли из постели. Ануся сбегала к журнальному столику. Что-то на нем взяла и принесла мне.
— Это за массаж.
В её руках был маленький зеленый дракончик. Все было правильно. Есть такая примета, когда вам дарят нож, вы должны подарить что-либо в ответ. Или просто дать какую-нибудь монетку взамен.
Массаж, которому меня обучил Шафи был сродни хорошему клинку. Он мог спасти, но мог принести и неприятности. Ибо в нем было слишком много мистики и волшебства. Слишком много духов и добрых ангелов было задействовано в нем. А их нужно было задобрить. Чтобы массаж помог, нужно было обязательно что-то оставить им взамен за будущее покровительство. Неважно что, но оставить. Ануся это прекрасно понимала.
После завтрака она отвезла меня к училищу. Я по привычке продолжал называть высшую офицерскую школу Вроцлава военным училищем. Мы договорились встретиться с Анусей в четыре часа у городской ратуши. Сегодня мы собирались сходить в кино. И сегодня у неё не было тренировок вечером. Кроме одной. На которой она хотела проверить, не забыл ли я её уроки. И потренировать меня. В случае необходимости.
Сегодня с курсантами мы отрабатывали методику снятия часовых. Попутно я потренировал их использованию для этого подручных предметов. В училище я занимался военным троеборьем, в которое входило, кроме прочего, и метание учебных гранат Ф-1 на точность. Навыки, полученные в училище, позднее мне здорово пригодились. В частности, я убедился, что граната Ф-1 даже без запала была лучшим средством для снятия часовых. И не важно, куда она попадала. В каску, бронежилет, в руку. Её веса вполне хватало, чтобы гарантированно отключить часового.
Неплохо подходили для этих целей и металлические пластины из армейского бронежилета. В Афганистане пару раз мне приходилось их использовать. Но у них был один существенный недостаток. После их применения часовые уже не могли давать какую-либо информацию. Но если информация была вам не особенно нужна, вы могли работать с ними совершенно спокойно. Тяжелые, примерно десяти сантиметровые, квадратные пластины были куда эффективнее японских сюрикенов.
В конце занятия несколько минут мы поработали над техникой связывания пленных. Понятно, что наиболее простой способ связывания, это надрез бедра в сторону ягодицы при захвате. Во время захвата это выглядит вполне естественным и разумным. Перед вами вооруженный противник (или совершенно безоружный, какая разница!), в процессе захвата вы можете работать с ним довольно жестко. После захвата, вы окажете ему первую медицинскую помощь. Ведь теперь перед вами уже не враг, а всего лишь раненный. И его рана всего лишь результат досадного недоразумения. Поднял бы он руки вовремя, тогда бы вам не пришлось использовать свой нож. Ну, да не беда, дело прошлое. Теперь пусть лежит спокойно, и не двигается. До свадьбы всё заживет.
К тому же оказание первой медицинской помощи раненому позволит вам скорее найти с ним общий язык. И получить нужную вам информацию.
Есть у этой раны две небольших особенности. Во-первых, здесь довольно сложно зафиксировать повязку. А во-вторых, здесь очень много капилляров и крупных кровеносных сосудов. И остановить кровотечение довольно сложно. Все вместе это означает, что раненый доживет до свадьбы. Если будет лежать спокойно. И если вы ему дадите до свадьбы дожить. Хотя это едва ли возможно.
Если же он попытается бежать, шансов выжить у него не будет. Ни малейших. Он непременно умрет. От потери крови.
Понятно, что такие надрезы являются визитной карточкой спецподразделений. И оставлять их можно только при условии, что тело, на котором они появились, никогда не будет обнаружено противником.
Если же вы хотите, чтобы раненый еще и заговорил, тут уж понадобятся веревки. Лучше две. Для начала нужно связать руки. Для этого, как правило, используют наручники из веревки. Их не сложно связать, если вы знакомы с альпинистским узлом «Стремя». Вы связываете руки сзади и коленом поднимаете их как можно выше к шее. Из второй веревки делается повязка на голову поверх ушей и глаз. Затем, любым самым простеньким узлом, привязываете первую веревку к этой повязке.
Пытать пленных нельзя. Это не гуманно. Связывать можно. А можно и не связывать. Минут через десять можно объяснить это связанному. Если он вам все расскажет, вы можете его и развязать. Поверьте на слово, он расскажет.
Однажды в детстве я увидел один фильм о гражданской войне. Белогвардейцы поймали партизана, подвесили на веревке за руки и пытали. Мне хотелось плакать от жалости.
Мама безуспешно пыталась меня успокоить.
— Все это понарошку. На самом деле он остался жив.
— Да, нет, мам. Я не об этом. Ну, как они его пытают?! Зачем они его подвесили на веревке? Кто же так вешает?! У него же теперь сдавлена грудная клетка. Захочет он им что-нибудь сказать, а не сможет.
Я плакал от жалости. К партизану, который не мог выдать военную тайну. К белогвардейцам, из-за гражданской войны вынужденным досрочно покинуть школьную скамью. Так и не узнавшим, как же правильно связывать пленных. А ведь в старших классах этому учат. Хотя, быть может, и не во всех старших классах.
А мама растерянно разводила руками…
К счастью сегодня никакой спешки у нас не было, и я успел показать курсантам еще несколько способов «пеленания». Пеленание немного отличается от связывания. Связывают обычно для того, чтобы люди развязывались. Детей же пеленают не только для того, чтобы им было сухо. Но и для того, чтобы они не плакали. А так же, чтобы не развязывались. Поэтому термин «пеленание» в спецназе используется гораздо чаще. Ибо в отличие от связывания имеет еще несколько дополнительных функций.
О том, как разговорить пленных мы уже говорили. При правильной фиксации веревки на некоторых частях тела можно было добиться целого ряда необратимых физиологических изменений. Которые могли быть вами использованы.
К концу занятия Джуниор и Миша выглядели немного подавленными. Представили себя пленными? А кто вам говорил, что в плену легко?! После обеда они немного повеселели. Видели бы вы, как повеселел я?!
Я всегда после обеда очень весел. Особенно, когда сплю. Вы же прекрасно знаете, что после обеда больше всего на свете я люблю поспать. С любимой девушкой.
Но сегодня после обеда мы собирались с Анусей пойти в кино. Хорошо еще, что после кино не нужно было идти ни на какую тренировку. После обеда настроение у меня было совсем даже не спортивное, скорее лирическое.
Мы встретились в четыре часа у городской ратуши. Времени до начала сеанса у нас было целое море. Мы зашли в небольшое кафе. Сели за столик в самом дальнем углу. Ануся предложила мне попробовать польское мороженое. Сказала, что мороженое в Польше очень вкусное. Кто бы сомневался! Если в Польше живут такие потрясающе красивые девушки, как Ануся, то и мороженое у них должно быть самого высокого качества. Неожиданно я подумал о Москве. Нет, Москва совсем другое дело! В ней живут такие красивые девушки, что качество мороженного уже не играет абсолютно никакой роли. Рядом с такими девушками любое мороженое будет слаще меда.
К нам подошла официантка. Она готова была принять наш заказ.
— Чы сон лёды (Мороженое есть)? — Спросила её Ануся.
— Яке паньстфо собе жичон мамы лёды ванилиовэ, малиновэ и чэколядовэ? (Какое мороженое вы желаете: ванильное, малиновое или шоколадное)?
Я выбрал шоколадное. Больше мне ничего не хотелось. Недавний обед давал о себе знать. Кроме шоколадного мороженого едва ли в меня могло еще что-нибудь вместиться.
— Для мне хэрбата с румэм и цястко. — Себе Ануся заказала чай с ромом и пирожное. Пока официантка не принесла наш заказ Ануся вышла в дамскую комнату. Я тем временем осмотрелся по сторонам. Кафе было маленьким и очень уютным. Людей было не много. В послеобеденные часы Вроцлав вообще выглядел довольно пустынным. Но в кафе постоянно кто-то входил, кто-то выходил из него. Колокольчик, висевший над дверью, постоянно возвещал об этом. И казалось, что вся жизнь на площади возле городской ратуши кипела днем только здесь. В углу барной стойки я увидел огромную вазу с чайными розами.
Я подошел к бармену и спросил, могу ли купить эти розы? Бармен не мог не обратить внимания на Анусю. Мужчины вообще редко не замечают красивых девушек. А Анусю не заметить было вообще невозможно. Потому что она была не просто красива, а ослепительно красива. Поэтому он сразу же догадался, кому предназначается этот букет. Интернациональным жестом бармен объяснил мне, что нет ничего невозможного для людей. Для людей, у которых в кармане есть злотые. В моем кармане злотые были. Я заплатил за цветы и объяснил, что возьму их позднее, когда буду уходить. Бармен кивнул в знак согласия.
За моей спиной в очередной раз тихо звякнул колокольчик. В кафе вошли новые посетители. По их шумным голосам я понял, что они были уже слегка навеселе. Чем-то они привлекли внимание бармена. Я тоже обернулся. Совершенно невзрачный мужчина средних лет и яркая высокая шатенка. Бармена привлек глубокий разрез её блузки. Я равнодушно отвернулся. Разрез, как разрез. Лето. Сейчас многие девушки ничего не одевают под блузки. Им не так жарко. Да и барменам приятно. И не только им.
Я себя обманывал. Разрез на блузке и то, что было за ним, мне тоже понравились. Но глазеть на девушку, рядом с которой был спутник, я посчитал бестактным. Тем более, что это был не просто спутник. Это был Он. Оборотень! Сколько раз я рассматривал это лицо на фотографии. Что оно уже начинало мне сниться по ночам. Это был он.
Они прошли рядом в шаге от меня. Как я понял, зашли в кафе купить сигарет. Это заняло ровно минуту. Мне столько времени не понадобилось. Когда они проходили мимо, я засмотрелся на шатенку и, споткнувшись, налетел на её спутника. Они рассмеялись, и что-то сказали друг другу по-французски. Видимо, я был не первым, кто засматривался на эту девушку. Я попытался загладить неловкость.
— Excuse me (Извините меня. Англ.). — Но они уже прошли мимо. Я для них просто не существовал.
Я вернулся на свое место. Из-за столика было хорошо видно, как они поймали такси и уехали. Да, Ануся в этот раз не сможет показать его мне. Она рассчитывала, что он появится сегодня в кинотеатре, но видимо, что-то в его планах изменилось. Я догадывался, что? И тоже с удовольствием кое-что изменил бы в наших с Анусей планах. И тоже взял бы такси и укатил бы вместе с нею домой, чтобы заняться там, ну хотя бы, игрой в карты. На раздевание. Помнится, когда мы играли в карты первый раз, Ануся уточнила в начале игры: