Джалил Мамедгулузаде
ШКОЛА СЕЛЕНИЯ ДАНАБАШ
События, о которых я собираюсь рассказать, - дела давно минувших лет. Правда, не могу сказать определенно, сколько минуло, но одно помню хорошо, что событие это произошло спустя семь лет после взятия русскими Карса. Вот и считай, сколько тому годов!
Эх, дни-то приходят и уходят! Где те времена, где тот день, ;когда русские взяли Каре? А будто все это было вчера. Хоть и был я тогда мал, но помню все подробности. Помню даже то, что было самое начало молотьбы, то есть самая страда.
Я не знаю, как в других деревнях, но у нас в Данабаше в это время года никого в деревне не найдешь: все население бывает в поле. В деревне остаются лишь женщины и собаки, потому что им-то в поле нечего делать.
В тот день, когда произошло все это, я и сам был на току. Сказали, что приехали в село начальник, кази, следователь, врач, мировой судья и ушкол1. И принес это известие не кто-нибудь, а наш сосед по току Кербалай-Мирзали. И если бы принес это известие один Кербалай-Мирзали, то мы, может, и не поверили бы, потому что трудно поверить, чтобы в село приехало сразу столько народу. К чему? Зачем? Не разорять же село! Что за важное дело случилось, чтобы понаехало столь-ко людей в один и тот же день?
Я говорю совершенно серьезно, что в начале мы не сразу по-верили Кербалай-Мнрзали, но потом и другие подтвердили его слова. И не только подтвердили, но еще дополнили новыми подробностями. Так, после Кербалай-Мирзали пришел дядя Гасым. Покойный отец (да благословит аллах память и ваших дорогих покойников) стал расспрашивать его, и дядя Гасым поклялся аллахом и начал перечислять тех, кто прибыл в село: начальник, его помощник, казачий офицер, следователь и миро-вой судья.
За дядей Гасымом прибежал Мешади-Ярмамед. Этот на-звал приехавших в село совсем иначе. Мешади-Ярмамед поклял-ся аллахом и даже пророком, что в село приехали начальник, губернатор, шейх-уль-ислам, секретарь, лекарь, ушкол.
Одним словом, многое я позабыл, но мне помнится, что он называл всех возможных начальников, которые только су-ществуют на земле.
Это сообщение совсем сбило нас с толку. Мало того, оста-новило нашу работу. Мы молотили на досках. Услышав о при-езде начальства, мы забыли о волах, запряженных в молотиль-ные доски, и занялись разговорами и пересудами. А волы при-нялись пожирать разбросанные на току колосья.
За короткое время собралось возле нас человек шесть или семь, потому что каждый, кто приходил с новыми известиями, опускался тут же на корточки в тени навеса, а мы все собира-лись вокруг него, чтобы послушать.
Несколько раз пересчитав приехавших по пальцам, кресть-яне перевели разговор на другое: а для чего, собственно, при-ехали все эти начальники в наше село? Это не легкий вопрос. Кто может сказать, по какому делу приехали в село началь-ник, кази, ушкол, казак, стражник и прочие начальники? Сколько у нас в селении пожилых людей ни один из них за всю жизнь не видел такого события и не слышал о чем-нибудь по-добном.
Правда, приезжали к нам и начальник, и следователь, и лекарь, и кази, и даже губернатор приезжал, но не все сразу. Вот поэтому-то, сколько ни судили, ни рядили Кербалай-Мир-зали, дядя Гасым, Мешади-Ярмамед, покойный мой отец (пусть благословит аллах память и ваших дорогих покойников!), так ни к чему и не могли прийти.
Что до Мешади-Ярмамеда, так тот полагал, что все эти на-чальники понаехали в деревню, чтобы набрать солдат. Однако другие с ним не соглашались, говоря, что, если все эти начальники приехали из-за солдат, то для чего приехал кази? Ну ладно, допустим, что его привез начальник, чтобы уговорил наших крестьян, помог провести это дело миром, без шума, пусть так, тогда зачем приехал ушкол, зачем мировой судья приехал? А покойный мой отец высказывал такое соображение, что на-чальники приехали в наше селение выяснить, спокойно ли в крае, посмотреть, мирно ли живет народ.
Короче говоря, крестьяне были заняты этими разговорами, когда из деревни выехал всадник и поскакал прямо к нам. Все мы сильно перепугались; впрочем, насчет других не знаю, но сам я испугался здорово. Однако аллах пожалел нас, и всад-ник повернул в сторону. Мы стали следить за ним, чтобы уз-нать, куда он едет. Всадник мчался во всю мочь, и мы заклю-чили, что дело тут не простое, есть нечто важное.
Долго мы следили за всадником, не спуская с него глаз, по-ка тот, проехав много участков, перемахнув через несколько арыков, достиг наконец тока Гаджи-Намазали. Не задержива-ясь там ни минуты, он повернул обратно, но был уже не один, а вел кого-то за собой. Хотя они были на порядочном расстоя-нии, но и по фигуре и по высоте шапки мы узнали в пешем Гаджи-Намазали.
- Да, пропал бедняга, пусть накажет аллах лиходеев! - подумали мы и глубоко вздохнули.
Если за всю жизнь я дважды был поражен сильнейшим стра-хом, то первый раз это произошло именно в тот день, когда всадник увел Гаджи-Намазали с его тока к начальнику. Да, в тот день ужас, меня охвативший, достиг высшей точки. Я пом-ню даже, что как-то собака наша разрыла скирду с теневой стороны и устроила себе нечто вроде логова. Днем она спаса-лась там от невыносимой жары. И вот, когда всадник уводил Гаджи-Намазали, я перепугался настолько, что побежал и спрятался в этой норе. Но не успел я расположиться там, как мужчины на нашем току перешли на теневую сторону. В пер-вую минуту мне показалось, что они ищут меня. Однако все они прекрасно меня видели, но никто даже не спросил, зачем я влез в собачью конуру.
В то время я еще не понимал, слишком был мал, но теперь не сомневаюсь, что они сами тоже боялись. Хорошо помню, как Кербалай-Мирзали высовывал голову из-за снопов, точно нашкодивший кот, и поглядывал на дорогу, чтобы увидеть, добрались до деревни стражник и Гаджи-Намазали или нет.
Теперь меня одно удивляет. Меня удивляет то, что я тогда был мал и, если боялся, то имел какое-то оправдание. Но я и тогда не понимал, и теперь не понимаю, чего же боялись эти взрослые мужчины? Прекрасно помню, что и Кербалай-Мирза-ли боялся, и дядя Гасым боялся, и покойный мой отец боялся. Были там еще два-три молодых, и они тоже боялись.
До тех пор, пока всадник и Гаджи-Намазали не вошли в деревню, Кербалай-Мирзали, как я уже докладывал вам, стоял, согнувшись в три погибели и оперевшись руками о свои коле-ни, опасливо и внимательно смотрел на дорогу. Только тогда, когда всадник и Гаджи-Намазали скрылись в деревне, Керба-лай-Мирзали выпрямился, сделал два шага вперед и произнес:
- Да поможет аллах!..
Крестьяне, что собрались у нас на току, стояли растерянные и, как ни старались, ничего не могли понять. Споры затянулись. Больше всех говорили Кербалай-Мирзали и покойный мой отец, а меньше всех дядя Гасым и молодые крестьяне. Пуще всех перепугались я, дядя Гасым и молодые сельчане. Больше всех недоумевали я и Кербалай-Мирзали; бедняга то и дело беспо-мощно разводил руками.
Нет слов, всякие сомнения были бы быстро рассеяны, если бы кто-нибудь из собравшихся на току крестьян сбегал в се-ление и, выяснив положение, принес верные сведения. Не могу припомнить, почему никто не соглашался идти в село. В памяти сохранилось только, что покойный мой отец предло-жил дяде Гасыму сходить в село и разузнать в чем дело, но на это дядя Гасым ответил тем, что замотал головой и, отойдя в сторону, опустился на корточки в тени скирды.
В моей памяти наиболее решительным из всех оказался все-таки мой покойный отец. Я могу поклясться, что не будь отец занят молотьбой, он никогда не обратился бы к дяде Гасыму с просьбой сходить за верными сведениями. Если бы отец пошел в деревню сам, то работа бы на току остановилась, и волы ос-тались бы без присмотра, а мы без дела. Вот сущая правда, что я говорю.
Отец выкурил трубку, постучал ею об землю, вытряхнул пепел и, заткнув ее за кушак, поднялся и сердито крикнул на меня, чтобы я вылез из собачьей ямы и стал на молотильную доску. Я вылез из своего убежища, а крестьяне поднялись, чтобы пойти каждый по своему делу.
Я побежал и, став на молотильную доску, погнал волов по разбросанным на току колосьям, направляя их тростинкой. Отец вытер полой пот с лица, поднял вилы и принялся пере-ворачивать колосья. Волы сделали всего три или четыре круга по току, когда из-за нашей скирды внезапно появился весто-вой нашего главы Джалил-бек. Я страшно испугался, тотчас сообразив, что Джалил-бек явился за моим отцом, чтобы отвес-ти его к начальнику.
В конце концов так и оказалось. Джалил-бек двинулся к моему отцу и высоко поднял свою плетку, но не опустил ее, вернее говоря, не смог опустить. Потому что, как только он под-нял свою плетку, отец мой быстро вытянул правую руку и ух-ватился за ручку плетки, а левой обнял Джалил-бека и стал просить его объяснить, в чем он, то есть мой отец, виноват. О виновности моего отца Джалил-бек ничего не сказал, только приказал ему взять меня и сейчас же отправляться к началь-нику.
Услышав это, я совсем растерялся и уже не помню, что слу-жилось дальше. Опомнился я тогда, когда увидел, что отец мой крепко держит меня за правую руку и тащит в сторону деревни.
Я был очень испуган. И как было мне не испугаться. Только теперь я стал понимать, что если человек будет поступать по закону, то начальник ничего с ним не сделает. А тогда, идя за отцом, я все твердил ему, чтобы он не водил меня к начальни-ку, что начальник мне голову оторвет.
Еще одно: не будь моего отца, я бы не так уж боялся на-чальника. Что я боялся за себя, это само собой, но еще боль-ше пугал меня отец. То есть, не то чтобы нарочно нагонял на меня страх, нет, он и не понимал, что пугает меня. Когда он вел меня за руку в деревню, я, не переставая, спрашивал его, по-чему меня требует начальник, а отец в ответ на это начал обвинять меня, что, может, я подрался с сыном главы, а тот пожа-ловался начальнику.
Словом, добрались мы до площадки Гаджи-Намазали. Сколь-ко было народу в селе, весь был здесь. А начальник вместе с приехавшими с ним гостями был, оказывается, в доме Гаджи-Намазали.
Я еще не понимал, в чем дело, не знал, что будет дальше, и не мог набраться смелости, чтобы спросить кого-нибудь, что тут происходит. Раза два я порывался спросить отца, крестьяне вокруг так галдели, что ни отец не мог услышать моего воп-роса, ни я его ответа. Наконец мы кое-как пробились через плотную толпу крестьян и вышли к середине площади.
Кто-то сказал, что идет начальник. Словно в болото с ля-гушками кинули камень. Все повернулись к воротам Гаджи-На-мазали, и стало совсем тихо. Ворота отворились, и вышел оттуда сам Гаджи-Намазали. Бросая людям: "Расступись, рас-ступись!" - он прошел вперед и остановился в стороне.
За ним вышел какой-то мужчина; он был в краской шапке и белой чохе, и я решил, что это и есть начальник, ко после мне разъяснили, что то был помощник начальника. За помощником появился вестовой главы Джалил-бек. И он со словами: "По-сторонитесь, посторонитесь!" - и, размахивая плеткой во все стороны, прошел вперед и стал в стороне.
После этого вышел глава Пирверди-бек и, расталкивая людей и повторяя: "Отойдите, отойдите!" - прошел вперед и остановился там.
За главой появился какой-то русский начальник, за ним другой. Потом еще один и еще. После них вышел молла, за ним второй молла, а после этого второго моллы наш молла селения Данабаш Молла-Хазратгулу. Позже мне рассказали, что один из молл был кази. После молл со двора Гаджи-Намазали вышли еще разные люди. Но все мое внимание было приковано к русским начальникам, поэтому я уж не запомнил, кто вышел со двора Гаджи-Намазали после молл.
Все эти господа, перечисленные мною, перешли на середину площадки и стали в один ряд. Перед ними стоял стол, покрытый скатертью. Первым выступил вперед кази, положил на стол какую-то книгу в ветхом переплете и обратился к толпе кре-стьян:
- Эй, жители селения Данабаш! Слушайте, что я вам ска-жу. Внимательно слушайте!
После этих слов кази, оба моллы воскликнули:
- Аминь творцу вселенной!
- Люди! - продолжал кази. - Знаете ли вы, по какому поводу сегодня пожаловал в селение Данабаш господин на-чальник? Дошло до слуха господина начальника, что вы, то есть жители селения Данабаш, все еще пребываете во мраке неве-жества. Поэтому господину начальнику стало жаль вас, и он, взяв на себя огромный труд, пожаловал сегодня в селение Данабаш с целью открыть здесь школу, дабы этим путем как-нибудь вызволить вас из мира темноты и ввести в мир света. И знаете, сколько ни создал господь бог городов и весей, сколько ни создал он иных краев, все они до единого вышли в светлый мир. Осталось лишь одно-единственное селение Данабаш. Иншаллах, по изволению аллаха, сегодня господин начальник откроет школу и здесь, дабы и вы испили шербет просвещения! Оба других моллы опять произнесли "аминь", после чего кази вынул из кармана и нацепил на нос очки, поднял обеими руками Коран, поцеловал его, приложил ко лбу, и открыв на какой-то странице, принялся громко читать.
Прочитав из Корана несколько заповедей,, кази закрыл кни-гу и, когда оба моллы воскликнули: "Аминь творцу вселен-ной!" - положил Коран на стол и опять обратился к кре-стьянам:
- Люди! Да не онемеют уста, произнесшие "аминь"!
После этого обращения кази первыми воскликнули: "аминь" оба моллы; затем несколько крестьян, вторя им, тоже произ-несли "аминь". Тогда кази поднял обе руки вверх и, держа их перед своим лицом, начал молить аллаха о ниспослании благо-дати, во-первых, обожаемому монарху, а затем его августей-шей супруге и всем членам царской семьи.
Все собравшиеся, вторя друг другу, произнесли: "аминь". И кази перешел к начальнику. Он стал расхваливать его, пере-числяя все имеющиеся на арабском языке похвальные слова. Потом он снова принялся молиться за господина начальника. Одним словом, кази долго говорил, говорил, говорил без конца и заключил свою речь словами:
- Эй, жители селения Данабаш! Нам всем надлежит ден-но и нощно во время молитвы благодарить господа бога за то, что он даровал нам великое счастье, послав в наш край такого правителя, как наш господин начальник. Это не что иное, как благоволение и милость великого творца к нам, его греш-ным рабам! Аминь!
Собравшиеся, вторя кази, воскликнули: "аминь!" Когда кази кончил свою речь, один из русских начальников, невысокого роста и с седеющей бородой, выступил вперед и, повернувшись к крестьянам, начал говорить что-то на своем языке. После мы узнали, что это и был начальник. Когда на-чальник кончил свою речь, вперед выступил еще один русский начальник и обернулся к крестьянам. Все враз воскликнули:
- Да продлит аллах жизнь господину!