Вопрос — «Кто этот человек?» — нелегал задает чаще всего перед зеркалом. Ничто в его облике, ни одна мелочь не будет принята на веру. Охотники, ловцы шпионов по определению — ядовитые скептики. Такой же и он. Всякая вещь и всякая личность, не выявленные окончательно и полностью, под нарастающим подозрением.
Член правительства, председатель парламентской комиссии, помощник или секретарь директора банка, отказывающиеся отвечать на вопросы под полиграфом — «детектором лжи», могут поступать так из принципа, а, может, и от непомерного чувства собственного достоинства или руководствуясь правилом «коммерческой тайны». А с другой стороны…
Шпионам за шпионами присуще свойство аудиторов. Неудовлетворенность загрызет их, если не будет досконального подтверждения мельчайшему факту. Однако, главное в их ремесле — устройство ловушек, заманивание в западню.
Ловушка для шпиона может оказаться крохотной, словно комар или такой же огромной как Ваганьковское кладбище. Временами капкан имеет отчетливо материализованную форму, а временами и, пожалуй, чаще — не осязаем, лишен овеществленности. Это набор самых невероятных и практически незначительных вещей, людей и явлений, угодив в окружение которых, разведчик становится заметен подобно дичи в инфракрасном прицеле ночного охотника. Набор этот имеет знак математической бесконечности и всемогущ как воля Господа нашего. Его составляют мелочи, сыпучая масса мелочей: давно отмененные предметы в школе, которую вы якобы заканчивали, имя нескромной девушки, обесчещенной на первом курсе университета, количество ламп над бильярдным столом в клубе этого университета, родинка на щеке тетушки и мощность её слухового аппарата, а также точная дата, когда вы возили на кастрацию любимого кота жены ротного командира, и как его звали, не командира, конечно, а кота, поскольку на котов послужных списков, в которых это можно подсмотреть, не составляется…
Охотник за шпионом вооружится всем этим. И поинтересуется в непринужденной обстановке, за пивом: «Ну, как там дело было, старина?» А затем, после импровизаций и очной ставки с портретом, скажем, тоже нескромной, но другой девушки, которую шпион, конечно же, опознает, в официальной обстановке тот же человек задаст вопросы иного, формального характера. Затем — заслуженная оценка профессионального мастерства в закрытом судебном заседании и соответствующее повышение на завершающем этапе разведывательной карьеры: на одну или пару ступень на подиум к электрическому стулу. Или, если угодно, выдвижение: к стенке перед расстрельным взводом. В рассуждении пенсии для своей вдовы шпион провозглашает здравицу в честь нанимателя, то бишь вождя, правого дела или Родины, наконец, и кричит либо — «Включай ток, палач! Да здравствует бессмертное дело Ильича-Рамиреса! Ура!», либо, если пенсия не волнует, «Целься в сердце, ребята! Прощай, Гваделупа и лоснящиеся мулатки! Огонь!»
Дело вкуса…
Случается, конечно, назначают и пожизненный, а то и многократно пожизненный отдых за решеткой, а потом, глядишь, обменивают. Но обменивают исключительных. А большинство людей шпионского ремесла — серые мыши, чья порода выведена для размножения и жизни исключительно в затхлых подпольях.
Столь весело скорее проповедовал, чем преподавал, на Алексеевских информационных курсах имени профессора А. В. Карташева под Брюсселем уже упоминавшийся Николас Боткин, бывший специальный агент ФБР, читавший курс, формально называвшийся «Теория и практика идентификации».
На первое место в качестве эффективного метода идентификации Боткин ставил предательство. Предательство, поучал он, представляется позором только любителям. Добровольцам. Энтузиастам. Молодогвардейцам. Профессионалу плевать на моральные оценки. Он обязан выиграть. Обязан, и все. Это шахматная партия, в которой не выдают только короля. Попался в западню, отдавай любые фигуры, жертвуй без сомнений и угрызений совести, выдавай хоть всех, кого знаешь, ради спасения короля, то есть своего хозяина. «Разведка не армия, — выкрикивал Николас свое любимое поучение. Перерыва в боевых действиях не знает, не до гарнизонных вечеринок со стихами «Жди меня» или застолий в тесной землянке с печуркой, в которой огонь, и тостами насчет того, что сам погибай, а товарища выручай. Выручать приказано шефа, и только, товарищи обойдутся…Операция продолжается!»
Если шпион за шпионами не обзавелся предателем, он начинает раскопки.
Подноготная всех людей засыпана под щебнем их собственных историй, говорил Боткин. А всякий шпион — враль. Так что, разгребайте подвернувшуюся на служебном или жизненном пути личность из-под историй, которые она о себе рассказывает, и обрящите, если с тщанием будете обсасывать всякую мелочевку по выгребным ямам прошлого. Всегда есть кого и из-под чего выкапывать. Шпионы всюду. Даже среди друзей, один уж непременно, а то и пара. И Боткин, широко разводя руками, обводил ими аудиторию.
Думаю, что многим хотелось в этот момент швырнуть в него, например, снятым ботинком. Но, как говорится, чем громче осел орет, тем он породистей. Терпеть было интересно. И полезно.
Человек, утверждал Боткин, как биологически индивидуальное существо от рождения обладает немногими постоянными отличительными чертами. Быстрее всего стареет или, другими словами, изменяется его облик между эмбрионом и шестнадцатью годами. Попробуйте с уверенностью опознать в подростке дитя, с которым вы играли в солдатики, когда ему было, скажем, восемь лет… Затем до сорока, сорока пяти лет личность переходит в состояние собственной мумии, которая в последующем может толстеть или высыхать, но вполне узнаваема вплоть до эксгумации. Так, где же шпиону-нелегалу, если мы берем за основу данное наблюдение, взять искусственную, выдаваемую не природой, а обществом, идентификацию для себя? Другими словами: легенду-биографию, новые документы, вообще липовое прошлое, да и будущее?
Ответ: в детстве, а именно до шестнадцати лет другого биологически индивидуального от рождения человеческого существа.
И Николас Боткин принимался прокручивать фильмоскопом на киноэкране, поскольку широкоэкранные мониторы в эпоху его просветительской деятельности ещё изобретались, собранную им картотеку якобы-шпионов. «Якобы», поскольку не были изобличены. Опыт изобличенных Николаса не интересовал. Он не хотел сеять среди слушателей Алексеевских курсов плевелы…
Примером высшего пилотажа подмены идентификации Боткин считал «подвиг» пекинского нелегала в Париже. Китаец, формально считавшийся оперным певцом, завербовал сотрудника французского министерства иностранных дел, выдавая себя за женщину. Француз не сомневался, что имеет потрясающую связь с молодой яванкой.
В отдельную группу Боткин выделял «сумевших» родиться в бывших колониях, например, во французском Индокитае или британской Африке. Поди проверь в наши дни тогдашние да ещё тамошние метрики… Особенно урожайными на искусственные идентификации считаются 50-е и 60-е годы, когда новые государства объявлялись десятками. Боткин не мог, конечно, предвидеть совсем уж безграничных возможностей, которые откроются в этом плане после развала горбачевского имперского хозяйства. 90-е годы и начало третьего тысячелетия стали временем поистине неисчерпаемых источников обретения новых идентификаций на бывшем пространстве СССР, а также в объединенной Европе, да и в Америке до 11 сентября 2001 года, когда над Нью-Йорком оседали облака пластиковых идентификаторов. Некоторый урожай дали пожары в лесах Австралии на новый 2002 год… Есть сведения, что за пределами России остались 15 миллионов чистых паспортных бланков «гражданина СССР».
В Лондоне, Франкфурте-на-Майне, Париже, Москве, Бангкоке и многих других городах есть места, где сделают пластическую операцию лица, тела и конечностей, включая ликвидацию последствий обрезания крайней плоти, а когда надрезы заживут, снабдят подлинным паспортом и не обязательно на прежнее имя. Кстати, пол тоже можно варьировать, и не раз. В общем-то не дорого, принимая во внимание развитие лазерной хирургии. Хотя, впрочем, уже появляются возможности обходиться и без операционного стола. Направленная подкожная инъекция выпускаемого с 2001 года фирмой «Элан Формасьютикалс» препарата «миоблок», например, через несколько часов вызывает так называемый «эффект Дориана Грея» — изменение или, если угодно, омоложение лица на 20 или 30 лет с возвращением в исходное состояние спустя несколько месяцев.
Особо выделяется идентификация по религиозной принадлежности. Бывает, что перехода из одного вероисповедания в другое вполне достаточно для обретения полного доверия влиятельных лиц, что называется, совершенно из другого мира. На этот счет существует пример, обошедший многие книги о спецслужбах.
20 ноября 1979 года 50 тысяч паломников оказались захваченными врасплох боевиками моджахеда Джухеймана аль-Отайби в Мекке. Две сотни его «братьев» появились на семи минаретах Большой мечети с «калашниковыми» и потребовали признать Хазратом Махди, то есть мессией, пришествия которого ждут мусульмане, одного из головорезов. Осада Святого места затянулась на две недели. Прорвали её вызванные наемные агенты французского спецназа. Перед тем, как проникнуть через подземелье в мечеть, вход в которую не мусульманам категорически запрещен, агенты-христиане приняли ислам…
Существует удивительное наслаждение в обретении нового имени, новых документов, нового прошлого и, соответственно, нового будущего. Ребята, взломавшие на глазах автора в апреле 1975 года стальные шкафы, где хранились удостоверения личности заключенных в сайгонской тюрьме Тихоа, существовали на выручку от продажи этих документов несколько лет. Чем стародавнее делалось удостоверение, то есть, чем труднее было найти ему подтверждение в регистрационных книгах старого режима, тем больше оно дорожало словно марочный коньяк.
Обычно от шпиона, исчезнувшего однажды из виду, ничего не остается, кроме имени, которое к тому же, вполне возможно, некогда досталось ему ещё от кого-то.
Можно наугад, например, открыть справочник «Кто руководил НКВД в 1934–41 гг.», достоинством которого являются приведенные там послужные списки, и прочитать:
«Сорокин Иван Григорьевич, 1902–1939. Родился в семье приказчика маслобойного завода. Русский. В компартии с марта 1920 г. Член РЛКСМ 1920–25. Образование: 4 класса городского начального училища, школа первой ступени. Саратов 1918–19, восьмимесячные курсы РККА, школа РККА май-сентябрь 1922 г. Санитар в эпидемическом госпитале — ноябрь 1919 февраль 1920. В РККА: рядовой, зав. библиотекой, секретарь партколлектива отдельного карательного батальона — март-октябрь 1920 г. В органах ВЧК-ОГПУ-НКВД: сотрудник Саратовского губЧК, замзав Отделом агитации Саратовского губполитпросвета; с сентября по декабрь 1922 г. слушатель курсов ГПУ, Москва; сотрудник Севастопольского окротдела ГПУ, затем уполномоченный Саратовского губернского отдела ГПУ, сотрудник ГПУ г. Куляб, работа в Таджикистане, Крыму, в Московской и Тверской областях, последняя должность с июня по сентябрь 1937 г. — начальник управления НКВД Уссурийской области. 18 сентября 1938 г арестован. 13 августа 1939 г. приговорен военным трибуналом войск НКВД Московского округа к ВМН расстрелу, не реабилитирован. Звания — старший лейтенант ГБ, декабрь 1935 г.; капитан ГБ — апрель 1937 г. Награды — знак «Почетный работник ВЧК-ОГПУ», август 1937 г.»
Сухие анкетные данные, за которыми скрылись драмы и фигуранта, и его подельщиков, и его жертв, о которых никто и ничего никогда не узнает.
Есть в справочнике упоминания ещё более короткие, при этом о персонажах намного более экзотических, чем И. Г. Сорокин. Скажем, об эсере и террористе Яше Серебрянском.
В советское время по рекомендации товарища Блюмкина, другого эсера-террориста и чекиста-разведчика, Яшу привлекли к работе загранотдела ОГПУ, проводившего похищение из Парижа генерала Кутепова, стоявшего, возможно, и возле «колыбели» Алексеевских информационных курсов. Серебрянский дослужился до звания полковника ГБ и скончался в 1956 году в Бутырке во время следствия по его, как сказано в справочнике, «очередному» делу.
Вот и все. Остальное в послужном списке Яши Серебрянского, помещенном в справочнике, опущено. Ничего нет, например, о деятельности группы Серебрянского по организации за рубежом ликвидаций противников Сталина. Ни слова не сказано и о том, что Яков Исаакович также мастерски развертывал нелегальные сети шпионажа в Палестине и Франции, в Бельгии и США, а также о том, как в 1937 году, проявляя недюжинные организаторские и финансовые способности, он осуществлял секретные закупки тяжелого оружия и самолетов для республиканской Испании. Не прочтем мы в справочнике, как в 1938 году из «фашистского шпиона Серебрянского» выбивал признания бывший грузчик и будущий начальник СМЕРШа Абакумов, позже тоже привлеченный, однако, только за взяточничество. Не говорится в справочнике за что Серебрянского приговорили в 1941 году к смертной казни, а через месяц реабилитировали, почему в 1944 году его наградили за партизанскую деятельность, а в 1945-м снова вышибли из органов, но в 1953 году вместе с другими заслуженными разведчиками вернули на высокие должности в расширенном Девятом отделе МВД. Четыре месяца спустя после ареста Берии Серебрянского в который раз отконвоировали в тюрьму, где он и умер своей смертью, видимо, от расстройства после секретного хрущевского выступления на ХХ съезде КПСС.
В отличие от Сорокина И. Г. товарища Серебрянского Я. И. реабилитировали. У него было много имен и биографий, пестрый набор идентификаций, в том числе и одна, под которой он оказался арестованным и привлекался к суду за взяточничество в канцелярии «Москватопа», то есть топливной организации столицы. С биографией советского взяточника было намного легче начинать очередную «новую жизнь» нелегала на Западе.
Яркая иллюстрация талантливого шпиона второй категории. Гениально разыгрываемые идентификации. Ничего и никогда не выдающее «нутро». Наверняка Абакумов задавал Серебрянскому вопрос, когда бил его: «На кого действительно работаешь, Яков?» Наверное, несколько позже никто из следователей такой же вопрос самому Абакумову не задавал. Относительно туповатого Виктора Семеновича, шефа всемогущего СМЕРША, им это и в голову не приходило…
Считается, что жертвами внутренних разборок пали около 20 тысяч «чекистов». Но в аппарате советской госбезопасности в годы репрессий работало около 25 тысяч офицеров. Скосить их в такой пропорции было бы невозможно. В действительности погибли от рук сотоварищей 1800 человек и не за предательство, а по таким обвинениям как халатность или недостойное поведение в быту. За пределами же центрального аппарата в системе советской госбезопасности с 1934 по 1940 год репрессировано было и на самом деле 20 тысяч человек. Сюда входят и милиционеры, и работники ЗАГСов, и работники ГУЛАГа, включая лагерных начальников, а также офицеры пограничных и внутренних войск. И из этих подавляющее большинство трудно считать репрессированными. Они пострадали за растраты, пьянки, изнасилования, убийства, хищения, многое другое. Реабилитации по таким делам и не делались, потому что дел этих не находят и, видимо, не найдут.
Министр внутренних дел Игнатьев однажды спросил Сталина: «Куда я должен убрать (имярек) из центрального аппарата?» Сталин ответил: «Я не предлагаю вам выгнать его на улицу. Чекист, болтающийся на улице, Сталину совсем не нужен. Он должен либо расти, либо его следует спрятать куда подальше».
Известно, что вождь изрекал вечные истины. О шпионах тоже.
Шпионаж построен на доступах. Чтобы выполнить подряд, шпион по найму должен выйти на рубеж, с которого, что называется, сможет дотянутся до информации или вещи, изымет или скопирует её, то есть добудет требуемое, или завербует кого-то, а возможно и повлияет на какие-то события.
Под этим углом зрения нелегалов можно поделить на две категории. Первая — заранее и законно обретающиеся на «линии атаки», то есть имеющие доступ к информации по должности, от рождения, в силу таланта, научных и иных достижений или каких-то привилегий. Вторые появляются на этой же линии тайком, незаконно, с помощью обмана или серии обманов, а возможно и с применением насилия.
Первая категория состоит из людей коррумпированных или склонных к коррупции на правительственных, корпоративных, научных или общественно-политических должностях или, напротив, на скромных, незаметных рабочих местах, представляющих интерес для изъятия или перехвата, в том числе и постоянного, секретной информации. Шпионское ремесло этих нелегалов наглухо скрыто занавесом персонального положения или высокой должности. Такие зачастую не снимаемы с постов из-за поддержки общественности, прессы, друзей или потому, что «повязаны» с вышестоящими родственниками, однокашниками, защищены партией, «семьей», кланом, политической бандой, а то и замазаны густым «слоем» неприкосновенности в силу нетрадиционной сексуальной ориентации. Никто не вправе усомниться в их порядочности, честности и правдивости, а тем более предположить, чем в действительности они занимаются.
Для таких личностей шпионаж не требует фабрикации новой идентификации. Их все знают, они на виду и на слуху окружающих с давних пор, изначально. Они действуют под подлинными именами, гордятся своим положением, пользуются соответствующим уважением и властью. Их единственный изъян надругательство над доверием и своими обязанностями. Иногда, но все же весьма редко, такое оказывается квалифицированным по суду изменой, в том числе и «государственной».
Вторая категория состоит из самозванцев, поддельных, насквозь фальшивых личностей, оборотней, проникающих в нужные им правительственные или частные структуры под всевозможными обличьями. Хотя повод для их внедрения может полностью совпадать с тем же, который «обслуживают» предатели первой категории, агенты этой подбираются к целям с совершенно другой стороны. Прежде всего, такому агенту приходиться собирать «реквизит», чтобы слепить из него идентификацию, которая даст признание в качестве того, за кого предстоит себя выдавать. С помощью этого «реквизита» нелегал выстроит цепочку отношений с ранее незнакомыми, неожиданными для него людьми и в чужих, враждебных изначально, чреватых серьезными проверками местах. Он внедряется, вживается в определенную обстановку, что и является по существу его выходом на «рубеж атаки», с которого «хватит рук» дотянуться до добычи.
Обе категории, таким образом, различаются сортом лжи.
Люди первой прикрывают свою вредоносную сущность неподдельной идентичностью. Эти шпионы изначально являются тем, кем родились, и кто они есть. Бренная плоть и сопутствующие ей документы подлинны. Семейные, общественные, рабочие и иные связи — тоже. Но в жизни этих людей была предрасположенность к тому, чтобы сбиться с пути истинного и стать общественной фальшивкой, прогнить под видимостью здоровой оболочки.
Люди второй категории — поддельны, что называется насквозь и самого начала. И нутро, и общественная их оболочка — диверсии в равной степени.
Необходимость подразделять шпионов на эти две категории вызвана особенностями охоты за нелегалами, относящимися к каждой из них. И различиями в исходах такой охоты.
Не трудно понять почему шпион по найму из первой категории, даже выявленный службой контрразведки, сможет спокойно продолжать работу во всех её смыслах. Службе безопасности заявят на определенном уровне: «Так нужно» или «Пока не трогать». И она подчинится в силу информационной субординации. Наверху ведь знают больше. Такое хорошо срабатывает в закрытых и полузакрытых, а также коррумпированных обществах. Охотник за шпионом рискует не только карьерой, если не внемлет строгому — «Есть мнение считать (имярек) достойным гражданином».
По иной причине выпустят из ловушки попавшегося нелегала второй категории, если он «замазал» своими контактами лиц, должностное или общественное крушение которых в случае шпионского скандала вызовет эффект «падающего домино» на чувствительных, скажем так, для системы политических или экономических пространствах.
Шпион по найму просчитывает подобные варианты. Это его капитал на перспективу. Возможно и такой, который провал сделает даже прибыльней. Вероятность информационных, в виде влияния на решения или события, а то и напрямую денежных прибылей будет тем реальней, чем успешней нелегал разберется в настроениях, положении и властных полномочиях тех, кто за ним может начать охоту. Степень зависимости и подчиненности службы контрразведки внутри определенной системы или структуры имеет огромное значение. Мысленно нелегал постоянно ставит себя на место шпиона за шпионами, чтобы предугадать его возможности и ходы. Или воздержание от них.
Начиная примерно с 60-х годов нелегалов, внедрившихся в жизненно важные службы и структуры противника, в том числе специальные, сделавших карьеру и добившихся прочного положения в них, в обиходе называют «кротами». Всякое сравнение — натяжка, а в данном случае оно кажется совершенно чрезмерным. Беззащитное полуслепое создание, роющееся между корнями в поисках съедобных личинок, не представляет угрозы ни для огородников «шести соток», ни для любителей холить лужайки перед дорогим коттеджем. Насекомоядное из семейства talpidae легко выследить ипоймать, поскольку, вылезая на поверхность, оно оставляет заметные дыры и горки земли. Да и не слишком бережется за ненадобностью.
Иное «крот», обитающий в мире шпионажа. Внешне — он нечто совершенно неброское в среде, в которую однажды проникает, не оставляя следов. Такая тварь — паразит по призванию. Ей бы больше подошло название «солитер», который отсасывает секреты и планы тех организаций, где заводится, да ещё тянет жалованье и привилегии из бюджета по сути дела в пользу противника.
«Кроты» второго плана, то есть выходящие на «рубеж атаки» скрытно, под личиной, лживые насквозь и во всем, относятся к разряду избранных наиболее подготовленных, изворотливых и храбрых нелегалов, поднимающихся в ремесле разведки до высот подлинного искусства. Они решаются (или это решают за них) не только, образно говоря, проникнуть в гадючье гнездо, но и трансформироваться в гадюку на длительное время, а бывает и пожизненно. Зверек, при нормальных обстоятельствах составляющий лакомство рептилий, отправляется в гадюшник, работает и ведет себя, даже на уровне физиологии, «на равных», завоевывает доверие непредсказуемых гадин и становится у них «своим»…
В конторе противника «крот» этого сорта дебютирует обычно на низком служебном уровне. Оформление на второстепенную работу предполагает невысокий порог проверки идентификационного «реквизита» и в дальнейшем, по мере служебного роста, позволит считаться «самим себя сделавшим», то есть приглушить требовательность будущих, более глубоких контрольных раскопок своего прошлого и связей, если вообще не отделаться от всяких проверок, а то и получить полномочия проводить их в отношении других.
Истинный хозяин «крота», запустивший его, терпеливо ждет, пока серая креатура проходит стадии трансформации в «своего среди чужих». А «крот» старательно и с тщанием добивается влиятельного положения, годами копит знакомства, связи и друзей, удачно женится и расширяет, получая повышения, свои служебные обязанности до уровня, который дает реальную власть узнавать и передавать секретную информацию или оказывать влияние на ход тех или иных событий.
Процесс превращения в «своего среди чужих» не следует представлять как рутинный должностной рост или автоматическое наращивание служебной зрелости в гадюшнике. «Крот», если собирается выжить, должен и внутри, «в душе» проходить через глубинные, радикальные изменения, чтобы органично соответствовать тому образу, который он воплощает. Сложность такой «работы» в том, что «крот», внешне подделываясь под окружение, должен проделывать такое же и внутренне, чтобы на уровне подсознательного иметь реакции, адекватные его положению в «гадюшнике», и все же, становясь качественной гадюкой, всегда и неизменно в глубине своей натуры оставаться чужим, именно «кротом». 24 часа в сутки он — преданный, упорный и заинтересованный в успехе «гадюшной» конторы трудяга. И те же 24 часа в сутки ежеминутно он привнесенный извне, чуждый организм, принадлежащий смертельному врагу организации или системы, в которой работает, и управляемый этим смертельным врагом.
Николас Боткин, излагая теорию и практику искусства быть «кротом», утверждал, что формула выявления такого агента требует включения в неё элементов, с которыми чистая математика или чистая химия и, тем более, психология или формальная логика не имеют ничего общего. Эта формула, как он говорил, применяется на уровне онтологического и биологического «предощущения крота».
Искусству «крота» выживать контрразведчик противопоставляет свое искусство растревожить эту тварь и навязать ей нужное ему ощущение «оперативного времени и пространства». «Крот» поведет себя не совсем обычно, если преднамеренно приоткрыть ему дополнительный «лакомый» источник информации. От контрразведчика требуется расчетливое, почти интуитивное предвидение: когда и где «крот», заглатывая неожиданную «приманку», то есть, новую информацию, будет торопиться и когда и где медлить, с одной стороны, и какой урон он может нанести, получая такую информацию вплоть до своего захвата, с другой.
Далее следовали разъяснения относительно замены в формуле «иксов» и «игреков» на конкретные обстоятельства для получения вывода, который «и требовалось доказать».
В охоте на предателя, считал Боткин, следует сознательно жертвовать какими-то секретами, намеренно допуская их «отклонение» в несанкционированную сторону во внутреннем информационном поле организации или системы, то есть утечку сведений по заранее намеченным должностным направлениям и уровням, поддающимся тайной проверке. Если «крот» засел в структуре или системе, то прежде чем вернуть по назначению, он скопирует «случайно забредшие» к нему данные. Возможность копирования предусматривается при условии, что оно оставит след, выявляемый исключительно тем, кто запускает механизм преднамеренной утечки.
Утечкой очередных порций достоверных данных через контролируемый источник агент контрразведки и дальше подогревает уверенность «крота» в безопасности работы в новом информационном поле. Действительная уверенность «крота» в своей безопасности, таким образом, подменяется её субститутом. Дозировка объема и регулярности утечки информации на основе интуитивного предощущения внутреннего состояния «крота» и его действий и составляет суть контрразведывательного мастерства нащупывать «серую тварь» в пораженной ею структуре…
«Крота», считал Боткин, вообще-то не следует брать.
— Дайте шпиону достойно доработать! — распалялся Николас на кафедре. Вообще не подходите к «кроту» вплотную. Лучше и не знать, кто он такой, и смаковать подозрения, распространяемые на нескольких лиц… Ваша задача от этого только вкуснее! Все, что требуется от вас, это на полшага опережать «крота» с информацией, то есть не ждать, когда он её заполучит нормальной скоростью, а подпихивать её к нему. Но это получится у вас только в том случае, если вы и ваши начальники будете готовы взвалить на себя ответственность за решение об утечке… Однако, ни вы, ни тем более ваши начальники, конечно, этого не сделаете!
Боткин объяснял, что всякий передающий закодированную информацию, в том числе и электронную, отлично знает: любой код будет взломан, если у дешифровщика достаточно времени на работу. Таким образом, победа или поражение зависят от скорости действий противников. У охотника на «крота» эта скорость зависит от двух величин: от быстроты перехвата и быстроты расшифровки. Отставание с этим, говоря коммерческим языком, и есть маржа «крота». Задача в том, чтобы уменьшить маржу до такого уровня, когда «крот» почувствует — а он это непременно почувствует, что его догоняют… «Крот» занервничает, наделает ошибок. Если не он, то помощники. После чего, вычислив на основе расшифрованных перехватов позицию «крота» и кто он такой, плотно садятся ему на хвост и не отстают…
Теперь, как в игре в шахматы с самим собой, перевернем игральную доску.
В отличие от своего безобидного и безоружного тезки шпионский «крот» не работает в темноте. С высокой служебной позиции, на которую он поднялся, можно осматриваться по всем секторам оперативной обстановки. Знание есть власть, а владение оперативной обстановкой структуры, где сидит «крот», вооружает экстраординарной властью.
Реальные операторы «крота», то есть его работодатели, получают благодаря ему доступ к наиболее чувствительной информации относительно планов и проводимых операций противника. И, разумеется, увязывают с такими сведениями собственные действия, в том числе и по всемерной поддержке агента извне.
Действительный хозяин «крота» может снабдить его информацией относительно идентификации и операций другого нелегала, даже разрешить «поймать» своего и подменить им себя в качестве цели охоты, стать мнимым охотником за мнимым собой. «Крот» в этой ситуации может снова отличиться, завербовав и превратив в двойника этого «своего», преданного собственной конторой. Говоря подпольным языком, на пути преследователей «кладется бревно» — выдают «дешевого» нелегала, которого исподволь подготовят для допросов так, что он и сойдет за «крота», не подозревая подставы своими же.
«Крот» также может оказаться на должности, которая дает возможность и единолично срывать усилия, направленные на его выявление. Состряпав фальшивые улики, он отведет подозрения от себя, подставив под них других. Он может уничтожить свидетельства, указывающие на его преступную активность, или «потерять» их. Он может подменить архивные досье так, что компьютерная «память» окажется подпорченной и окончательно скроет его подлинную историю.
Наконец, если обстановка складываются совсем уж тревожно и риск становится чрезмерным, «крот» убирает тех, кто в состоянии указать на него. А указать могут, прежде всего, перебежчики из структуры или системы его собственного хозяина, которые что-то знают, хотя бы немного, относительно его положения, оперативных целей или личности. «Крот» в этом случае принимает меры для перехвата что-то знающего о нем до того, как доносчик окажется в состоянии дать показания.
В качестве наглядных пособий Боткин принес однажды в свой мастер-класс цветные фотографические панно с изображением покойников, которых триста или четыреста лет назад раскатали в плоские ковры, высушили и покрыли позолотой монгольские ламы. Трудно представить, где Николас раздобыл их. Мог сделать снимки и исподтишка — скажем, в парижском Музее человека. Фотографии, по мнению профессора, давали возможность курсантам с азиатской внешностью опробовать свой дар импровизации при изобретении легенд, начиная с далеких предков.
Но главное предназначение панно состояло в другом. Боткин демонстрировал действие «закона законов идентификации». А именно: идентификация любой личности может считаться до конца подлинной, только если мы полностью делали её сами.
Как достигшие в этом абсолютного мастерства монгольские ламы, например. Они произвели идентификацию путем раскатки, вяления и соответствующего орнаментального оформления самой плоти идентифицируемых. Плоть превратили в документ. О таком службы безопасности и контроля могут только грезить!
Намек был более чем прозрачен. Идентифицируют человека не то, что он о себе заявляет, не регистрационные записи, не свидетели, не муж, не жена и не дети, идентифицирует тот агент безопасности, который проверяет подлинность индивидуума, делает с ним для этого все, что захочет, включая и сдирание шкуры, и берет на себя ответственность заявить: «Этот человек имеет имя и все признаки того, кому это имя и эти признаки принадлежали от рождения. Этот человек тот, за кого он себя выдает».
Любая не проверенная на ощупь идентичность — социальная конструкция, трансцендентная фикция, выстроенная на наборе условных предположений.
Приносил Боткин и многое другое в этом роде. Скажем, старинные семейные альбомы, на снимках из которых можно было отрабатывать навыки подборки подходящего для собственных данных «биологического прототипа идентификационной подделки». Затем разыгрывались «защиты» подделок каждого. Например, Боткин предложил мне однажды описать свои действия, если в пятьдесят лет я столкнусь с личностью, которая близко знала человека, за которого я себя выдаю, когда им было по двадцать. Затягивая время на обдумывание, я попросил уточнить: это будет мужчина или женщина?
Боткин выпалил:
— Прекрасная вводная! Допустим, вы оба были голубыми и испытывали незабываемые переживания, когда вместе покупали исподнее в магазине для лиц не традиционной сексуальной ориентации… Но вам в момент неожиданной встречи это ещё неизвестно! И вы потрясены поцелуями, которыми вас осыпают ни с того, ни с сего… Вас корежит от омерзения!
Меня действительно корежило от чувства гадливости. Скорее к самому себе за выбор образования.
Боткин же считал, что лучший «крот» — тот, который испытывает искреннее, органичное отвращение к окружающей его «рабочей» среде и противника, и собственного хозяина. В качестве примеров приводились две личности — «Четвертый человек» и «Цилиндр».
«Четвертого» звали сэр Энтони Фредерик Блант. Сын священника, знаток французского искусства, в конце жизни — один из руководителей британской Сикрет Интеллидженс Сервис, хранитель королевской картинной галереи, преподаватель Кембриджского, Оксфордского и Лондонского университетов, «англичанин до мозга костей», как говорили о нем друзья, был завербован советской внешней разведкой в начале 1930-х. Привлек его один из друзей, с которым Бланта связывали увлечение марксизмом и сексуальная ориентация, которую в наши дни и принято называть не традиционной. Став «кротом», Блант проделал карьеру в британской разведке от младшего сотрудника до одного из её руководителей. Явившаяся в 1938 году в Лондон из Москвы бригада контрразведчиков чуть было не испортила всю его игру. Она подвергла бесценного агента перекрестному допросу, разумеется, на конспиративной квартире относительно подлинности его веры в идеи Сталина. Чекисты, толковые бюрократы, сами, видимо, такой верности, да ещё в Лондоне, поражались…
В течение «кротовьего» существования Блант отправил в Москву 1771 донесение со сведениями высочайшей пробы. Качество информации было подлинно английским. Рядом с ней донесения из-под официальных «крыш» выглядели «малявами». И, вероятно, именно поэтому кремлевскому «пахану» нравились больше. Сообщения Бланта на Лубянке квалифицировались как… «не заслуживающие доверия». Платить за них не приходилось, лорд работал «за идею», а такое уж совсем не укладывалось в понимание второго поколения джентльменов-потомков членов комбедов. Донесения сэра Энтони не использовались, а большинство, как недавно стало известно, вообще остались не прочитанными.
«Четвертым» Блант назывался потому, что под таким порядковым номером после Гая Берджеса, Дональда Мак-Лина и Гарольда (Кима) Филби, бежавших в СССР, он оказался разоблаченным в 1964 году. Бланта лишили рыцарского звания, изгнали из британской Академии наук и умер он в 1983 году, как сообщалось, «в одиночестве и социальном вакууме».
Блант, в сущности, не изменял никому, кроме собственной ненависти и презрения, которые испытывал сначала к британскому окружению и позже ко всему советскому. Он вполне мог, но не бежал в СССР после предупреждения, переданного ему его советским контролером относительно вероятности разоблачения. Получив от британского прокурора обещание не привлекать его к суду в обмен на откровенные показания, сэр Энтони, судя по всему, с плохо скрываемым удовольствием разоблачал и поливал грязью предателей как в британской, так и советской конторах.
«Цилиндр» — генерал-лейтенант Поляков Дмитрий Федорович, сотрудник советской военной разведки, начал карьеру «крота» ЦРУ США в январе 1962 года, будучи сотрудником миссии СССР при ООН. Он сам связался с американцами и предложил свои услуги. Как считали в Ленгли, из-за ненависти ко всему советскому. Под оперативным именем «Цилиндр» он 18 лет безвозмездно, как и сэр Энтони Блант, принимая лишь незначительные подарки, передавал секретные сведения из Рангуна и Дели, куда назначался военным атташе, а после присвоения ему генеральского звания — из Москвы. Провалил Полякова в 1986 году американский перебежчик, «крот» КГБ в ЦРУ Олдрич Эймс.
Официально «Цилиндр» был расстрелян в том же году, но в действительности приговор привели в исполнение пятью годами позже. По мнению Боткина, если бы у Полякова «хватило ума и характера ненавидеть Америку так же, как и СССР», он мог бы и выторговать себе жизнь… Впрочем, некоторые в ЦРУ придерживались все-таки мнения, что «Цилиндр» был двойник и выжил.
Эти две истории, только подменив имена фигурантов, Николас Боткин попросил прокомментировать психоаналитиков, приглашенных в мастер-класс независимо друг от друга и в разные дни. Все они, однако, предложили практически схожие аналитические версии: «Четвертый» и «Цилиндр» вели личные войны против всех; «свои» и «чужие» им были в равной степени ненавистны; не предавали оба «крота» только самих себя, то есть свою ненависть и презрение к людям, которые отравляли их души и помыслы…
«Крот» — изначально представляет тяжелую психологическую загадку для хозяина, который его внедрил к противнику. Взаимное недоверие между ними достигает иногда «критической массы». Не выдержав пытки сомнениями, хозяин, случается, сдает «крота», если не противнику, то «третьей» стороне. Существует объективный закон: «крот» выживает, выбирается из «гадюшника»» и избегает уничтожения «родной» конторой, только если завершает свою игру уходом в припасенное заранее и только ему известное убежище.
История шпионажа знает и такие случаи, когда кротоподобные твари вырастали, делая карьеру в «гадюшниках», до рангов министра, члена правления крупной корпорации, а то и руководителя секретной службы. И становились неуправляемыми. Хозяина «крота» терзали уже не сомнения, а страхи перед его политическим, финансовым или иным могуществом. Связи просто-напросто обрывались будто ничего и не было.
Но это — крайности. Большинство «кротов» остается невидимками и после выполнения миссии исчезают также незаметно и тихо, как и появляются.
«Кроты» в качестве агентов, заполучивших служебное и имущественное положение в той или иной организации или системе при внешней поддержке, враждебной этой организации или системе, являются капиталовложениями в долгосрочное зло. Поэтому индикатор активизировавшегося «крота» — это то, что дела начинают идти плохо, проекты разваливаются, хотя по логике вещей, то есть внутренней динамике рабочего процесса, такое не должно бы происходить. Становится очевидным, что подобный оборот дела возможен лишь при содействии изнутри организации или системы. Тогда встает вопрос: может ли такое совершаться по умыслу и, если да, то кто реализует злой умысел внутри организации или системы? Недавний пришелец? Или это последствие долгосрочного внедрения и некто, угнездившийся и набравший влияние, начал действовать, поскольку почувствовал себя в достаточной безопасности?
Исход дуэли между охотником за шпионом и шпионом в такой обстановке не всегда предсказуем. Для контрразведчика она вообще становится вопросом жизни или смерти. «Крот», почувствовав опасность, вне сомнения, уничтожит его при первой подходящей возможности, подключив, например, потайной резерв, давно приготовленный на этот случай.
И здесь необходимо выделить третий, довольно распространенный тип шпиона по найму, который, не внедряясь ни в одну организацию или систему, ждет своего часа в резерве. Это так называемый «спящий агент» или «спящая ячейка» агентов. Последний случай характерен в основном для террористического подполья.
«Спящий» засылается для того, чтобы полностью и незаметно вжиться в среду, на которую ему указал наниматель, и настолько органично, насколько это позволят обстоятельства. И затем абсолютно бездействовать. С годами «спящая куколка» шпиона становится частью общественной «ткани», в которую его вживили, частью, ничем не отличающейся ото всех остальных её компонентов. Агент имеет не броскую работу, он — обыватель, который наслаждается всеми благами жизни человека, ни в чем «таком» не замешанного. Главное же ему предписано избегать любых ситуаций, могущих по той или иной причине вызвать любую, даже поверхностную проверку.
Существенным отличием «спящего агента» от «крота» является то, что с самого начала появления во вражеском окружении он не будет пользоваться никакой поддержкой работодателя, полностью и без всяких исключений останется предоставленным самому себе. Никаких контактов. Его не задействуют даже при крайней тактической оперативной необходимости до тех пор, пока однажды, может и через десять или даже двадцать лет, не наступит его звездный час.
От такого рода агентов требуется чрезвычайная преданность и дисциплина. В течение длительного одиночества со «спящим», как с любым другим смертным, многое может случится. Будут накатывать настроения исчезнуть из поля зрения нанимателя, порвать с ним, начать «новую жизнь с понедельника». Будут разочарования в собственной судьбе. Будет эйфория от влюбленности, поддельные, внезапные ощущения счастья. Или наоборот, глубокая депрессия, разочарование. Запои или приверженность к наркотикам, наконец. Известны случаи, когда у «спящих агентов» являлись навязчивые мысли о самоубийстве, которые не преодолеешь по совету из книги «Занимательный психоанализ» простым раздиранием на клочки собственных фотографий. Каким бы энтузиастом, каким бы подготовленным и преданным «спящий агент» ни был, трудно, временами невыносимо сохранять не подпорченным чувство долга, ответственности за выполнение предстоящей задачи. Люди меняются, бездеятельная жизнь разлагает и от неё трудно отречься вдруг и сразу, когда через пять или десять лет ожидания наконец-то раздастся телефонный звонок и прозвучит условный сигнал.
Операции со «спящими агентами» позволяют себе шпионские организации крупной ресурсной мощи, с перспективным видением будущего и непоколебимой уверенностью в длительном существовании организации или системы, которую они обслуживают. Потенциальные выгоды от операций со «спящими» всегда ощутимы, их результаты покрывают финансовые и человеческие расходы. И великое преимущество «спящего нелегала» — граничащая с абсолютной невозможность выявить и идентифицировать его, пока он не введен в действие.
Для контрразведчиков «спящие агенты» — самые неуловимые из подобного рода тварей. Такие призы — поистине удача, свалившаяся с неба. «Спящие» нелегалы способны до такой степени вписаться в среду, что признаков их присутствия не бывает. Охота на бездействующего «спящего агента» неблагодарна. Только информация из источника «на другой стороне» выводят на подобную добычу.
Однако, как только «спящий агент» переходит в разряд оперативно задействованных, он подвержен опасности в такой же степени, как и шпион любого другого сорта. Скорлупа, которую «спящий» наращивал долгие годы, становится хрупкой.
Хрупкость внешней защиты — удел нелегала по найму вне зависимости от образа, который он воплощает на сцене театра шпионского абсурда. Она в равной степени ненадежна и у агента краткосрочного проникновения, и у «крота», и у «спящего» нелегала. Операторам агентов это прекрасно известно, поскольку списывать такого рода «боевые потери» — их прямая обязанность.
Именно поэтому легальные разведчики, которым «светит» перспектива перехода в нелегалы, предпочитают сменить, как говорится, стезю на работу по коммерческой линии или, на худой конец, научной и технической. Отчасти по этой причине спецконтингент, как официально обозначаются нелегалы, готовится обычно из молодежи или в него «сливаются» кадры, перешедшие на положение частных детективов по найму.
Многие из кандидатов, выбирающих вторую древнюю профессию, обычно не имеют представления, что есть две разведки — легальная и нелегальная. А потом, когда специализация начинается, бросают учебу из-за несовместимости личных жизненных установок с практикой вербовочных и оперативных мероприятий. Главный аргумент: шпионаж и вербовка, обман и принуждение к предательству — работа для подонков.