Глава 11
жывых видать в деревне нету
сказал вполголоса тарас
и избы страшно покосились
на нас
© Vo_One
Утром Костя принес из кустов дохлую ондатру. Сказал, что попалась в его самолов-давилку. Я не стала уточнять, была ли она еще жива, когда он ее нашел. Он велел мне отвернуться и начал разделывать. Я и не подумала отвести взгляда и смотрела на то, как он снимает шкурку и разделывает тушку. Он увидел, что я смотрю, и усмехнулся, мол, дело твое.
Тушку он сложил в воду и придавил камнем прямо к песчаному дну, чтобы не унесло течением и не склевали рыбы. А сам разгреб нашу теплую «постель» до самых углей. Осторожно разворошил верхний слой и, поводив над ними рукой, обнаружил еще не погасшие подернутые пеплом и присыпанные песком угольки. Натащив сухих веток, сложив их горкой над самым теплым местом, он осторожно подул. Из-под маленького сухого шалашика сначала разлетелись пепел и песок, потом пошел дымок, а с третьего вдоха вспыхнул и огонек. Довольный Костя, протирая запорошенные глаза, послал меня за сухими толстыми ветками, наказав, чтобы я далеко не отходила, а сам, к моему удивлению, отправился купаться.
Я побродила вокруг, нашла пару сухих ивовых коряг на большом песчаном «пляже», притащила их к костру.
Костя, только вылезший из воды, нагреб углей, наложил принесенных мной веток, наломав их о колено, и снова ушел к воде.
Я, не видя надобности следить за костром, который и без меня отлично горел, последовала за ним, прихватив свою зубную щетку и пасту.
Костя плескался и фыркал, как конь, и звал меня присоединиться. Ночь была теплой (местами даже жаркой), и день, судя по легкой утренней дымке, обещал отнюдь не августовский зной, и я, подумав, приняла любезное Костино приглашение. Вода в этой речке была намного теплее, чем в той, которую мы оставили позади. Мой спутник объяснил, что в ней меньше ледяных ключей. И течение слабее.
Накупавшись, он вылез из воды, коротко встряхнул головой, как пес, выловил мясо из воды и понес к костру.
Я, желая быть полезной и не зная, чем помочь, предложила свои свободные рабочие руки, и он послал меня наломать крепких ивовых прутьев для шашлыка. Я наломала целый ворох разнокалиберных палок, из которых он выбрал и заточил несколько самых крепких. Надел на них, как на шампуры, кусочки мяса, воткнул одним концом глубоко в песок, разровнял и подгреб угли так, чтобы нависающее над ними мясо равномерно прожаривалось. Я сидела и глотала слюни. И если честно, готова была сожрать эти куски сырьем, не дожидаясь красивой поджаренной корочки.
Костя послал меня самостоятельно добыть и выстругать корешки рогоза, и я, чтобы отвлечься от созерцания жарящегося мяса и голодного сглатывания, бросилась исполнять поручение.
Добытые мной свежеоструганные корешки мы на этот раз тоже слегка запекли на палочках, и они оказались вполне себе изысканным гарниром к нашему основному мясному блюду. Я даже смирилась с отсутствием соли и специй. Костя, правда, смачно похрумкивая и тыкая палочкой куда-то себе за плечо, невнятно намекнул на какую-то пряную травку, которую я могла бы пойти и поискать в лесу. Но я, уплетая свой завтрак и жалея, что не будет добавки, пренебрежительно взмахнула своей палочкой в том смысле, что мне и так сойдет.
Все следы нашего пребывания на этом пляжике, с которым я уже почти сроднилась, мы тщательно сожгли и закопали. Консервная банка больше не годилась для повторного использования, ее мы зарыли прямо в горячих углях, которые сверху закидали песком и заровняли. А вот стеклянную бутылку из-под водки наполнили речной водой, завинтили крышечку и бережно сунули в рюкзак рядом с пластиковой полторашкой, тоже заботливо заполненной.
Переход, как сказал Костя, тоже будет довольно долгий, но к вечеру мы должны выйти к его землянке и там заночевать. А уж потом отправиться в очередной марш-бросок до деревни. Я вздохнула, обернула стертые пальцы листьями мать-и-мачехи (подорожник больше бы подошел, но его поблизости не нашлось) и отправилась вслед за мужчиной, который без сожаления, ни разу не оглянувшись, покинул это уютное местечко.
В этот раз он не гнал, шли мы, можно сказать, не спеша, делали привалы. Он порывался осмотреть мои ноги, но я, не чувствуя особого дискомфорта и не желая лишний раз тревожить зеленые «портянки», сок от которых намертво въелся в носки, убедила его, что пока все в порядке, и я могу продолжать путь.
Он долго всматривался в меня, наверное, решая для себя, насколько сильно я преуменьшаю собственные страдания, но, я сделала, как могла, максимально беспечное лицо и, надеюсь, убедила. Он ободряюще похлопал меня по коленке и кивком «разрешил» идти дальше.
Несколько раз над нами пролетали вертолеты. Или один и тот же. Я тревожно посматривала на реакцию моего спутника, но он оставался спокоен, объяснив мне, что это дежурный противопожарный облет. Сейчас, когда уже пару месяцев в лесу стоит сушь, велика опасность лесных пожаров. Случается, что от попадания молнии загораются деревья, грозя верховыми пожарами, самыми страшными, быстро распространяющимися со скоростью ветра. А бывает, что самовозгораются торфяники. Горят, или, вернее, тлеют, долго, медленно, бывает, что на несколько метров в глубину. Провалиться в такой тлеющий торфяник тоже было бы весьма неприятно.
Мы пересекали совершенно заросшие травой просеки, по которым, вероятно, всего пару раз в год проезжали лесовозы или лесничие на каком-нибудь древнем «УАЗике».
Но вскоре нам попалась вполне приличная дорога.
К моему удивлению, Костя пошел лесной чащей параллельно ей, оставив ее в зоне видимости. Шагая за ним по непролазному подлеску, я задавалась вопросом, почему бы нам хоть какое-то время не идти по удобной дороге, до тех пор, пока впереди не показался высоченный бетонный забор. Костя сразу же забрал еще больше в сторонку и обошел его по такой широкой дуге, что я не выдержала, догнала его и прицепилась с расспросами. Оказалось, что это вполне себе действующая военная часть.
— На туристических картах, — нехотя сообщил он, — такие места не обозначены вообще никак. Якобы пустое место в лесу, куда ведут несколько дорог. Ну, со спутника еще можно разглядеть парочку строений… Это если знать, куда смотреть, и приблизить так, чтобы видеть тень от каждой елки.
— А что будет, если они нас заметят?
— Ну, если у нас хватит ума не соваться к ним через забор и не перелезать через колючую проволоку, то ничего нам не будет.
Военная часть, как оказалось, была для него ориентиром, что мы на верном пути. После нее Костя уверенно вывел меня на очередную просеку, по которой мы и пошли, заметно увеличив темп ходьбы.
На одном из привалов он, оставив меня отдыхать и охранять рюкзак, как обычно, растворился в лесу, и я, как ни старалась различить меж деревьев мелькание его светлой рубахи, вскоре потеряла его из виду. Я решила не терять время даром и, пристроив рюкзак под голову, слегка вздремнула. И, конечно же, проморгала его возвращение. Встрепенулась я уже тогда, когда он, по пояс голый, потрепал меня по плечу и показал узелок из своей рубашки, который он бережно держал на весу в вытянутой руке.
Когда он аккуратно развернул его у себя на коленях, оказалось, что там у него целая куча зеленых лесных орешков.
Достав свой неизменный нож, он аккуратно снял с орешка зеленую «обертку», которую он обозвал плюской, раздавил мягкую белую скорлупу пальцами и выколупал оттуда белоснежное содержимое. Я как могла помогала ему лущить орешки, и только потом мы все разделили и схрумкали нежные и мягкие молочные зернышки.
Мало ему, наверное, такому здоровому лбу, этих орешков, даже мой голод этим не утолить. Но это лучше, чем совсем ничего, тут я была с ним согласна.
К вечеру он, как и обещал, вывел меня к землянке.
Даже выйдя на полянку, я не сразу ее разглядела, пока он не ткнул меня носом в небольшое углубление в корнях дерева. В этот раз первым в дыру в земле полез он. Я не спускалась, пока он меня не позвал.
Извиваясь, как змея, я спустилась в лаз ногами вперед, присела на корточки и наощупь двинулась вперед на четвереньках. Костя чиркнул зажигалкой, и я увидела, что он, стоя на коленях, уже отодвинул в сторону массивную деревянную заслонку с прибитыми к ней по обе стороны дверными ручками. Он погасил зажигалку и нырнул в темноту, открывшуюся за заслонкой. Я снова наощупь двинулась за ним, проползла мимо прислоненной к стенке лаза заслонке, ощупывая ее руками и стараясь не уронить, и ткнулась лбом в его спину. Он отполз куда-то в сторону, а я осталась сидеть неподвижно, пытаясь разглядеть хоть что-то в кромешной тьме и слыша, как Константин где-то рядом со мной пыхтит и возится, что-то ощупывает, что-то роняет. Наконец, он снова чиркнул зажигалкой и зажег толстую оплывшую свечу в старом, давно потерявшем прозрачность граненом стакане, облепленном потеками воска.
Я огляделась. Это была настоящая берлога. Бревенчатый потолок, закопченный за много десятков лет дочерна, был сделан, прямо скажем, довольно невысоко. Костя, стоя на коленях, еще и пригибал голову, чтобы не стукаться макушкой. Окон не было. Зато в самой дальней стене, подпертой сложенными друг на друга булыжниками, был вырыт очаг. А над ним сквозь землю на поверхность выходила ржавая железная труба. Пахло здесь землей и грибами, но по мере нашего пребывания небольшой сквознячок, прошедшийся от самого входа и до трубы-отдушины, довольно скоро выветрил почти все посторонние запахи. А может, я просто быстро притерпелась.
Слева от входа в землянку всю стену занимал топчан: несколько бревен лежали прямо на полу. Поверх них наложены несколько досок, на которые были накиданы ветхие древние тряпки, служившие хозяевам то ли подстилкой, то ли одеялом. С другой стороны от входа в стену были вделаны несколько полок, самая нижняя из которых, больше остальных выдающаяся из стены, служила, по-видимому, столом. На ней-то и стоял стакан со свечой.
— Миленько тут, — оценила я, — а поесть ничего не заныкано?
— Поесть ничего, — хозяин берлоги с сожалением мотнул головой и плавным движением переместил свой зад на топчан. — Щас я маленько отдохну и пойду сеть поставлю.
Он откинулся на топчан и вытянулся там со стоном облегчения. Мы и правда прошли достаточно долгий и тяжелый путь, и я чувствовала себя вымотанной. Наверное, и он тоже, хоть и бодрился и виду не показывал.
Я последовала его примеру и пристроилась с краю у него под боком. Пока я возилась, вытаскивая куртку из рюкзака и приспосабливая ее себе вместо подушки, Костя уже был в отключке. Я дунула на свечу, устроилась как могла поудобнее и тоже провалилась в сон.
Проснулись мы в полной темноте. Я чувствовала себя, как в могиле, хотя и ощущала носом струйку свежего воздуха. Долго лежала во тьме неподвижно, слушая дыхание спящего рядом мужчины и гадая, который теперь час там, на поверхности земли. Скорее всего, ночь, решила я. Или раннее утро. Организм настойчиво напомнил мне, что какое бы ни было сейчас время, пора выбираться на свет божий. Пусть даже это будет свет звезд и луны. Я осторожно села, скинув с себя тяжеленную Костину руку, он тоже проснулся и сел, треснувшись макушкой о потолок и сдавленно ойкнув.
Я наощупь стала пробираться к выходу и услышала позади себя Костино бормотание — он выбирался вслед за мной.
Снаружи была ночь. Прохладная, свежая, уже очень глубокая. Задрав голову, я увидела в просвет между соснами звезды и росчерк метеора. Желание загадать не успела, но оно напомнило о себе само. Я, приплясывая, сиганула в ближайшие кусты. Услышала, как из берлоги выбрался мой сосед, прислушался к окружающему миру и направился в противоположную от меня сторону.
Потом мы долго стояли возле норы, всматриваясь в лес. Мне просто не хотелось лезть под землю, а он, похоже, решал в уме непростую задачку, что нам делать дальше.
Наконец он сунул руки в карманы штанов и решительно повернулся ко мне.
— Слушай, я тут подумал, — нерешительно начал он…
— Нет, — отрезала я. — ты неправильно подумал. — Я тут одна не останусь и без тебя тоже никуда не пойду.
Он поскреб щеку.
— Ну просто там у меня тайник, а я…
— А ты мне не доверяешь. Понимаю. Я отвернусь, копайся в своем тайнике сколько хочешь. Но мы пойдем туда вместе.
Он молчал.
— Я все равно без тебя отсюда не выберусь, а потом… если что… я ведь даже не найду это место! Ни землянку эту, ни речку…
— Туда идти долго и трудно. Подожди меня здесь. Я заберу патроны, деньги и документы. И вернусь сразу же за тобой. Потом мы пойдем в город.
— В какой?
— В ближайший.
— А потом? Что будет со мной?
— Ничего. Когда придет время, ты сама решишь, оставаться тебе со мной или уйти.
Я помолчала, обдумывая перспективы.
— Ладно. Пойду сеть поставлю.
— Тут что, речка поблизости?
— Озеро.
— Тебе помочь?
Он скептически глянул на меня, на небо.
— Да нет, спасибо, лучше не надо. Сам справлюсь. Холодно, замерзнешь.
— Я пойду с тобой, — упрямо заявила я.
Он усмехнулся:
— Да, я уже понял…
Он нырнул под землю, я стояла возле входа, обхватив себя руками.
— Куртку мою прихвати! — гаркнула я в нору. Оттуда слышалась невнятная возня, бормотание. Минут через пять вылез Костя. Швырнул мне мою куртку, вылез сам, держа в руках увесистый спутанный клубок.
Когда мы вышли к озеру, которое оказалось минутах в пяти ходьбы от землянки, небо уже заметно посветлело. Тропы к озеру не было. Берег был заболочен. Он сел на твердую землю, размотал сеть, долго с ней возился, что-то распутывая, разрезая и снова связывая леску. Я сидела рядом, молча помогала, когда он просил что-то подержать, натянуть, теперь повыше, теперь немного на себя…
Потом он разделся до трусов, аккуратно сгреб сеть и пошел с ней в воду. Сначала он брел по болоту, увязая в илистом дне, потом дошел до чистой воды, где ему было по грудь, там возился и тихонько плескался возле кустов, иногда погружаясь в воду с головой. Потом прошелся до других кустов, натягивая сеть, и я заметила возле кустов на поверхности воды небольшие поплавки.
Потом он вылез, сел на землю рядом со мной. Долго сидел, не вытираясь, мелко дрожа, пока не высохли капли воды на покрытой мурашками коже.
— Чего не одеваешься? — спросила я, протягивая ему рубаху.
Он взял ее у меня из рук, вытер лицо и вернул мне.
— Скоро обратно лезть…
Он сунул в рот травинку, откинулся на траву, опираясь на локти, скрестил длинные ноги. Как будто не на болоте довольно холодной ночью, а на морском берегу.
Облака на небе порозовели, сверчки и птицы стали петь громче, над озером поплыл туман. Зеркальная гладь воды сморщилась и пошла кругами, когда поплавки начали поочередно отплясывать.
Костя лениво поднялся и не спеша побрел в воду. Спустя минут пять возни и плесков он выскочил на берег, держа за жабры увесистую рыбину, сверкнувшую крупной чешуей в свете отраженной от облаков утренней зари.
Уху мы сварили в землянке на очаге. В куче бесценного хлама на полках нашелся котелок и банка с солью. Уха, приправленная целым ворохом каких-то корешков и травок, показалась мне умопомрачительно вкусной, и я впервые за много дней наелась до отвала.
Сразу же после этого Костя собрался в путь.
Я была непреклонна в своем решении сопровождать его до деревни, но согласилась остаться там, где он мне скажет, и ждать, пока он в гордом одиночестве сходит к своему тайнику.
До деревни мы добрались часа за два. Солнце уже поднялось над верхушками сосен, и я, сбросив куртку, тащила ее на плече. Костя распотрошил свой рюкзак, вытряхнув из него все вещи на топчан в берлоге, и шагал теперь налегке, оставив в своем опустевшем рюкзаке только пластиковую бутылку с водой.
Он оставил меня в кустах на краю леса. Оттуда просматривалась практически вся деревня, но непонятно было, в каком именно из полуразрушенных домов он скрылся. Я как-то не особенно этим и интересовалась. Я устроилась поудобнее и стала ждать, когда он появится в поле зрения.
Дома в этой деревне были похожи один на другой: серые, полуразрушенные, без стекол, с провалившимися крышами. Во всей деревне не осталось ни одного целого забора, между домами все заросло молодыми деревцами.
Я не сразу обратила внимание на нарастающий шум мотора. А когда обратила, то застыла на месте, не в состоянии пошевелиться и придумать что-то путное.
К деревне откуда-то со стороны подъехал бежевый микроавтобус. Остановился у самого дальнего от меня дома, и я заметила у него спереди две широкие вертикальные зеленые полосы. Оттуда вышли два одетых в черное человека, и я внутренне съежилась и замерла. Однако они вели себя как-то странно: то ли спорили о чем-то, то ли ругались. Один махал руками, показывая на один из полуразрушенных домов.
Тысячи вопросов моментально возникли в моей голове, и некому было на них ответить. Это за нами? За Костей? Но как они узнали, что он именно сейчас он будет в этой заброшенной деревне? Мы могли задержаться еще на день-два. Они решили устроить тут засаду? Как предупредить Костю и не выдать себя?
Я, напрягала глаза, стараясь не упустить ни единого движения тех двоих, грызла костяшки пальцев. Пришельцы еще немного постояли, уперев руки в боки, и я, рассмотрев их, поняла, что они одеты в какую-то униформу и поверх — в толстые черные жилеты. Они посовещались, потом один из них, продолжая махать руками и в чем-то убеждать второго, залез в машину и вытащил из нее здоровенную черную сумку.
Вдруг тот, что стоял на стрёме, насторожился, потом ринулся к машине и выскочил оттуда с автоматом наперевес. Я зажала себе рот обеими руками, чтобы не вскрикнуть. Привлекать к себе внимание мне было ни к чему, а Костя… Заметил ли он чужаков?
Костя не показывался, и я по-прежнему не догадывалась, в каком доме он скрывался. Черт, как же его предупредить?
От судорожного поиска правильного решения меня отвлекли сухие автоматные выстрелы. Две трескучие очереди. Я едва не сорвалась с места. Чужаки с двух сторон, прижимаясь к стенам соседних домов, подобрались к дому, где, очевидно, прятался Костя, один из них поднял руку, и они по команде ворвались в дом. Раздалась еще одна автоматная очередь, самая длинная.
У меня в глазах потемнело. Сквозь черно-красную пелену и ярко-зеленые бесформенные пятна, пляшущие перед глазами, я увидела, как двое одетых в черное чужаков спокойно вышли из дома, вернулись к брошенной сумке. Один из них подхватил ее с земли и уволок в один из ближайших к машине домов. Вышел он оттуда почти сразу, уже с пустыми руками. Незнакомцы еще немного посовещались возле машины, уперев руки в боки и осматриваясь вокруг, потом оба запрыгнули в автомобиль. Взревел мотор, и микроавтобус, прокрутив колесами на месте, рванулся прочь в ту же сторону, откуда приехал. Я усела заметить на его боках по широкой зеленой полосе.
Как только чужаки уехали, я, не потратив ни одной секунды на то, чтобы убедиться, что они действительно скрылись из виду и больше не вернутся, сорвалась с места и припустила по пригорочку к тому дому, где была стрельба.
Я приблизилась к развалинам строения и сбавила ход, прислушиваясь и стараясь не споткнуться о доски и кирпичи, скрывающиеся в высокой траве, которой зарос весь двор. Осторожно заглянула в дом. В полумраке трудно было что-то разглядеть. Ни мебели, ни обрывков, ни обломков. Лишь трава и кусты, проросшие сквозь щели в полу. Каждое мое движение вздымало облачко пыли, которой уже и так немало мельтешило в воздухе в проникающих в окна лучах света. Каждый шорох в этом пустом доме отзывался на моих натянутых нервах, подобно выстрелам, которые все еще звучали эхом в моей голове. Дойдя до середины большой комнаты, я замерла и прислушалась, надеясь услышать посторонние звуки. Тишина.
— Костя! — позвала я, не особо надеясь услышать ответ.
Звук моего голоса замер в этом пустом, много лет назад покинутом жилище, приглушенный и как будто искаженный, чужой.
— Костя, — позвала я громче, — ты где?
Я дошла до маленькой комнатки, в которой сохранились останки кровати с драной панцирной сеткой. Кровать, судя по следам пыли, была сдвинута, в самом углу, где она перед этим стояла, я заметила в полу щели. Закрытый подпол!
Уже не особенно заботясь о соблюдении тишины и конспирации, я бросилась к деревянному люку и попыталась его отколупнуть. Ручки не было, и не знаю, чем Костя подцеплял эту крышку, может, ножом. Я попыталась сунуть пальцы в щель. Нет, так не получится. Щель узкая, крышка тяжелая, не сдвинешь. Я огляделась в поисках подходящего предмета. На глаза попался только погнутый гвоздь. Сунув его в щель, я попыталась надавить на него, как на рычаг. Крышка чуть сдвинулась. Тогда я подцепила ее край шляпкой гвоздя и потянула наверх. После нескольких попыток мне удалось сунуть в щель пальцы, и я наконец отбросила люк в сторону, подняв тучу пыли и такой грохот, что меня, наверное, должны были услышать в даже в уехавшем автомобиле. Я секунду прислушивалась, вжав голову в плечи, потом осторожно заглянула в провал. Ни лестницы, ведущей вниз, ни скоб в стене. И ни черта не видать. Когда я, продолжая всматриваться, свесившись вниз, все же различила какой-то предмет на земляном полу, то снова похолодела и чуть не рухнула в дыру.
Это была неподвижная человеческая рука.
Я села, свесив ноги, и, придерживаясь руками за края подпола, спрыгнула вниз, в очередное темное подземелье.
Костя, окровавленный и неподвижный, лежал ничком, отвернув от меня лицо.