Глава 12
скажите доктор люди правду
про свет в тоннеле говорят
а щас мы спросим очевидца
разряд
© Каркас
Я осторожно приблизилась к неподвижно распростертому на земле телу, опустилась на колени, приложила руку к шее, но, так ничего и не поняв, прижалась ухом к спине.
Мне пришлось пережить самые долгие несколько секунд в своей жизни и пару раз переместить ухо, прежде чем я услышала, как еле-еле, совсем тихо, бьется его сердце.
Я приказала себе: «Без паники!» и осмотрела бесчувственного Костю, пытаясь определить, откуда кровь. Мне пришлось перевернуть его на спину. Сквозная рана в плече чуть ниже ключицы, той самой, которую я недавно ковыряла ножиком, еще одна дыра в предплечье, и оттуда больше всего натекло крови. Глубокая рана на голове. Но, похоже, не от пули, а скорее всего, от падения. Возле краев ссадины набух здоровенный синяк.
Сначала надо было остановить кровь. Света было мало, я все делала практически наощупь. Обшарила карманы Костиных брюк, нашла нож. Откромсала подол его же рубахи, первым делом туго обмотала руку. Проделав ножиком дыру в ткани, с треском отодрала еще одну ленту, чтобы завязать и рану на ключице. Повязка получилась так себе, толком ее зафиксировать не удалось. Мне бы бинт.
Я осмотрела подпол. Костя, видимо, уже собирался на выход, когда его каким-то образом заметили пришлые: ничего мало-мальски ценного в этом месте не оставалось. Возле стены я увидела валяющуюся лестницу, и у меня немного отлегло от сердца. Значит, у нас есть шанс выбраться наверх. Возле лестницы валялся рюкзак, который показался мне тяжеленным, а рядом на полу — Костин пистолет. Я убрала его в рюкзак и заодно пошарила там внутри: несколько целлофановых оберток, перетянутых резинками. Видимо, деньги и документы. Коробка с патронами. Еще один пистолет. Бутылка с водой, которую он прихватил из землянки. Нет чтобы хотя бы аптечку здесь держать… Но вряд ли он мог ожидать, что его подстрелят в этом погребе.
Я поднялась на ноги и прошлась вдоль стен, шаря по всем уцелевшим полкам. Обнаружила пакет с запасом длинных стеариновых свечей. Отлично, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Берем весь пакет.
Сунула свечи в рюкзак вдобавок к Костиным ценностям, за которыми он так рвался сюда. Больше в этом погребе не нашлось ничего интересного. Ни аптечки, ни запаса лекарств.
Я вернулась к лежащему на земляном полу Косте. Поискала пульс на шее, послушала дыхание. Осторожно приподняла его голову, пощупала края раны. Кажется, кости черепа целы.
— Костя, — пропыхтела я, с трудом приподнимая его так, чтобы не тревожить простреленное плечо. — Давай, приходи уже в себя, чертов ты неженка! Надо выбираться отсюда.
Мне показалось, что веки его дрогнули, губы шевельнулись, чтобы что-то сказать. Я крепче обхватила его и еще немного приподняла. Он был чертовски тяжел и все время норовил выскользнуть.
— Костя, слышишь меня? Ну, давай, просыпайся! — я теребила его, трясла и похлопывала по щеке. — Нам нужно уйти отсюда. Мы сейчас выберемся из этой дыры, дойдем до землянки и там отдохнем. Слышишь? А сейчас давай, шевели своей задницей. Костя! Ну же, давай, очнись!
Я хорошенько встряхнула его, и он вдруг дернулся, выгнулся дугой, вырвался из моих рук, перекатился по полу лицом вниз, и его вырвало.
Я снова повернула его к себе лицом, он застонал и открыл глаза. Взгляд его блуждал, ни на чем не сосредотачиваясь. Он снова сомкнул веки и обмяк, но я не собиралась так просто от него отстать. Продолжая прижимать к себе его голову, я одной рукой дотянулась до его рюкзака, вынула оттуда полторашку с водой и, чуть отвернув зубами крышечку, сдавливая пластиковые бока, вылила тонкую струйку воды ему на лицо, смывая кровь и рвоту.
Он задышал глубже, выдавил из себя едва слышный стон и снова открыл глаза. Взгляд его слегка прояснился, сосредоточился на мне, потом на пятне света у нас над головами.
— Молодец, — ободряюще улыбнулась я, испытав неимоверное облегчение, — нам туда. И это еще не тот свет в конце тоннеля, и ты пока что тут, со мной. Так что хватит разлеживаться. Вставай!
Я помогла ему сесть и, когда убедилась, что он больше не собирается снова заваливаться в какой-нибудь обморок, оставила его на время в покое и занялась лестницей. Она была деревянная и трухлявая, и я очень сильно сомневалась, что она выдержит нас обоих. Но другого выхода у нас не было. Я взвалила на себя Костин рюкзак, просунув руки в обе петли и затянув все лямки, чтобы он не мешал и не сковывал мои движения. Я чуть не надорвалась, пока помогала этому увальню подняться на ноги, и, подпирая его плечом под здоровую руку, подвела его к лестнице, поставила его ногу на гнилую нижнюю перекладину и рывком, сдавленно рыча сквозь зубы, мы преодолели первый шаг наверх. Перекладина выдержала, и я, вцепившись в лестницу одной рукой и другой обнимая талию мужчины, не давая ему сползти или рухнуть обратно, целую вечность отдыхала и набиралась сил для следующего шага. Перед глазами плясали яркие искорки, но светлее от них вокруг не становилось. Скорее наоборот.
Отдышавшись, я потянулась к следующей ступени, подперла Костю плечом и почувствовала, что стало немного легче: он тоже схватился за лестницу и сам занес ногу на следующую перекладину.
— Давай, на раз… два! Тррррри!
Вторая ступень, на которой уместились мы оба, угрожающе скрипела, и я поспешно выскользнула из-под руки Константина и вскарабкалась на следующую перекладину, повернулась к лестнице спиной и уселась на ступеньку, не выпуская из рук Костиной рубахи, чтобы он не вздумал сверзиться. Потом снова потянула его за здоровую руку на себя, а сама, упираясь ногами и свободной рукой, пересела еще на ступеньку выше. Рюкзак за моей спиной цеплялся за все что мог и неимоверно мне мешал. Костя обвис на лестнице всем телом, ноги его подогнулись, голова ткнулась мне в колени, и я чуть не слетела со своего насеста, пытаясь его удержать.
— Костя! — сквозь зубы выдавила я, обливаясь потом, держа его за шкирку и пытаясь снова спуститься к нему на ступеньку ниже и взвалить его на себя. — Костик, миленький, соберись, осталось совсем немножечко.
Он с трудом поднял голову, сфокусировал на мне мутный взгляд, снова опустил лицо, но потом напрягся всем телом, обхватил меня здоровой рукой за шею и, помогая себе раненой рукой, до этого висящей плетью, шагнул сразу на ступеньку вверх, потом еще на одну. И опять навалился на меня, тяжело дыша.
Я отдыхала перед следующим рывком, придавленная к лестнице неподъемной тушей Константина, который, уткнувшись головой в мое плечо, по-прежнему держась за мою шею, тоже пытался собраться с силами.
— Ну, готов? — пропыхтела я ему в затылок, когда у меня немного восстановилось дыхание и унялось сердцебиение.
Он слабо пошевелился, и я приняла это за согласие продолжать. Моя голова уже находилась на уровне пола, и мне оставалось еще пара рывков, чтобы оставить лестницу и вылезти из этого осточертевшего погреба. Вот только как мне при этом не уронить моего компаньона обратно вниз…
Костя снова зашевелился, приподнял голову, выпустил мое плечо, взялся за перекладину, подтянулся еще на ступеньку, и я, видя, что он не собирается падать, отцепила, наконец, мешающий рюкзак и вышвырнула его из погреба наверх. Стало значительно легче и удобнее. Я вылезла на край люка и села, свесив ноги. В этот момент лестница решила, что с нее хватит, и угрожающе хрустнула, несмотря на то, что теперь на нее приходился вес только одного человека. Я уперлась ногой в противоположный край дыры и, свесившись, снова вцепилась в Костину рубаху, надеясь, что хотя бы ткань выдержит, не порвется. Лага хрустела и подавалась все больше, и Костя, оценив шаткость своего положения (в буквальном смысле), сделал еще одно усилие и с мучительным стоном навалился грудью на край дыры. Я перекатилась по пыльному полу, вскочила на ноги, обошла яму и помогла ему вылезти на поверхность. Он лежал на полу лицом вниз и дышал так, словно преодолел не пару метров вверх по деревянной лестнице, а стометровку за восемь с половиной секунд. Над лопаткой и на предплечье снова выступила кровь, пропитала повязку.
На обратную дорогу мы потратили весь оставшийся день. Я пыталась запомнить путь, но не была уверена, что смогла бы найти эту заброшенную деревню без помощи Кости. Всю дорогу я тащила на себе его самого и рюкзак. То и дело поправляя у себя на плечах руку опирающегося на меня всем своим весом Константина, голова которого болталась из стороны в сторону, а ноги время от времени подгибались, я пыхтела, как паровоз, обливалась потом и сама с трудом могла поверить в то, что этот крупный и сильный мужчина только утром вышагивал передо мной с такой энергией, что я за ним еле поспевала.
Он кивком головы указывал мне, куда идти, но я не была уверена, что он способен соображать, и что мы идем правильно и когда-нибудь доберемся до землянки.
Но когда мы все-таки вышли на знакомую полянку, где в корнях сосны я наконец увидела лаз под землю, я вздохнула с облегчением и первым делом сбросила рюкзак. Костя, выпустив мое плечо, с трудом удержался от того, чтобы не рухнуть с высоты своего роста, и заставил себя плавно опуститься рядом со входом в берлогу. Он сполз под землю, как мешок с камнями. Я залезла следом, таща за собой драгоценный рюкзак, и к тому времени, когда я сумела нашарить в полной темноте зажигалку и стакан со свечой, он уже со стоном вытянулся на топчане, не позаботившись о том, чтобы сунуть под голову хотя бы ветошь.
Я перевела дух, сидя прямо на земле и глядя на неподвижно лежащего передо мной раненого мужчину. Лицо его было перемазано грязью и кровью, рану на голове следовало хотя бы промыть. Я сняла с полки котелок с остатками вчерашней ухи, подсела к Косте на топчан и, пристроив его голову у себя на коленях, влила ему в рот несколько ложечек оставшегося прозрачного бульона. Он застонал, но проглотил. Кусочки рыбы и зелень, которые надо было жевать, я доела сама. Освободив котелок, выбралась наружу и отправилась к озеру. Мне пришлось разуться и шлепать по колено в воде и иле, чтобы добраться до чистой воды.
На обратном пути я надрала крапивы и сунула ее в котел с водой. Потом мне пришлось сделать еще несколько вылазок, чтобы набрать веток. В землянке я развела огонь в очаге и вскипятила воду вместе с крапивой.
В этой то ли норе, то ли нашей будущей братской могиле я хорошенько обшарила полки и обнаружила много полезных в хозяйстве вещей: миску и черную изнутри и снаружи железную кружку. Я пошкрябала ее ногтем и увидела оставшийся на поверхности светлый след. Пришлось плеснуть из котла водички и почистить кружку изнутри землей. Когда она побелела, я сполоснула ее, налила в нее немного крапивного отвара и снова залезла к Косте на топчан. Я уговорила его выпить горьковатой темной жидкости, которая должна была помочь остановить кровь, потом этим же отваром промыла ему раны и привязала к ним свои драгоценные впитывающие прокладки, купленные в магазине с «кукыми палками», которые я берегла всю дорогу, и которые один раз мне уже сильно облегчили нелегкую женскую долю. Костя, скосив глаза, с недоумением разглядывал, что я делаю, а когда до него дошло, что именно я применила в качестве повязки, издал громкий страдальческий стон.
— Если бы кто-нибудь из нас догадался купить хотя бы захудалый бинтик, ты бы сейчас выглядел, как заправский киногерой, а не… — я неопределенно помахала перед собой руками, не зная, какое слово подобрать для той жалкой и в то же время комичной картины, которую представлял собой мой пациент.
Глубокую рану на голове, чуть выше виска, тоже пришлось обработать и перевязать, отодрав от подола многострадальной рубахи еще один лоскут. Только после этого я задула свечу и пристроилась рядом со здоровой рукой под боком Константина, укрыв раненого его же курткой. И отключилась сразу же, как только приняла горизонтальное положение.
Когда я проснулась по зову природы, Костя все еще спал, не изменив свою позу ни на сантиметр, и я первым делом приложилась ухом к его груди и убедилась, что он все еще дышит, и сердце бьется. Облегченно выдохнув, я сбегала, точнее, сползала на поверхность по своим делам, убедившись, что уже раннее утро, и на «улице» светло и свежо. А когда вернулась в землянку и зажгла свечу, обнаружила, что Костя уже проснулся и сел по-турецки на своем топчане, сгорбившись, чтобы не биться больной головой о бревна потолка.
Выглядел он неважно: бледный и перекошенный, с затуманенными потемневшими глазами, заросший щетиной; он был похож на пьяного бродягу, которого переехал трактор.
Я протянула ему полкружки остывшего крапивного «чайку», и он молча выпил, сперва сунув в кружку нос, шумно понюхав и затем одобрительно качнув головой.
Он протянул мне здоровую руку, и я помогла ему выкарабкаться из землянки, а потом, отвернувшись, снова служила ему подпоркой, пока он, шатаясь, делал свои дела.
Мы вернулись к землянке, и он, прежде чем туда залезть, постоял немного, выпрямившись, опираясь на мое плечо и молча глядя мне в лицо сверху вниз.
Я тоже долго смотрела на него, догадываясь, какие слова он пытается подобрать, чтобы высказать мне их вслух, а потом проворчала:
— Раны у тебя не смертельные, так что моей заслуги в том, что ты будешь продолжать коптить воздух, нет. Можешь не благодарить.
Он усмехнулся и поцеловал меня в губы.
— Говорю же, не благодарить, — проворчала я, когда он оторвался.
— Как скажешь, — он вымученно улыбнулся, показав красивые ровные зубы, и я в очередной раз поразилась тому, как улыбка преображает его суровое и мрачное лицо. Наверное, если бы он чаще улыбался, бабы на него вешались гроздьями.
Он вернулся на свой топчан, сунул под голову свой рюкзак, укрылся курткой по самый подбородок и съежился на боку, поджав колени и бережно устроив под курткой больную руку.
Я натащила в землянку и подбросила на угли толстых сучьев, чтобы в землянке стало теплее, еще кучу веток и палок сложила возле очага, чтобы он мог сам подбросить, когда проснется, взяла котелок и отправилась на озеро.
Мне пришлось полностью раздеться и силком заставить себя войти в ледяную воду, чтобы добраться до Костиной сети. Когда я добрела до поплавков, мне показалось, что в ячейках застряла крупная рыба. И чтобы ее оттуда добыть, пришлось с головой погрузиться под воду и открыть там глаза. Я чуть не упустила скользкую рыбину и чуть не задохнулась, пока мне удалось схватить ее обеими руками, и я, гоня перед собой волну, рванула к берегу. На топком берегу рыбе удалось выскользнуть из рук, и она немного попрыгала по мелководью и побилась, поднимая тучу брызг, но снова была схвачена и от греха подальше засунута в котелок с водой.
Так я ее и дотащила до землянки и оставила на полке рядом со свечой.
От огарка почти ничего не осталось, фитиль плавал в прозрачном воске и вскоре должен был погаснуть. Ну и пусть. Хозяин этой берлоги должен ориентироваться тут лучше, чем я.
Стараясь не разбудить страдальца, я осторожно перегнулась через него, забрала свой рюкзак, выложила из него свои пожитки.
Я вылезла из землянки и немного постояла в задумчивости, проверяя свою решимость исполнить мой собственный план.
Потом все же кивнула сама себе и отправилась в путь.
Я совсем не была уверена, что правильно запомнила дорогу, и что смогу без провожатого вернуться обратно. Но упорно шла. И вышла в точности к тем кустам, где Костя меня оставил на моем наблюдательном посте.
Деревня снова выглядела опустевшей и заброшенной, но я на всякий случай осторожничала и пригибалась при каждом шорохе. Кузнечики и цикады замолкали при моем приближении и снова начинали стрекотать хором, как только я удалялась на метр или два. Сердце мое ухало, едва не заглушая это хоровое исполнение, когда я приблизилась сначала к Костиному тайнику, осмотрела место происшествия и убедилась, что на полу хоть и остались следы в слое пыли, но по крайней мере кровью мы умудрились его не измазать. Я закрыла крышку люка и пинками вернула железный остов кровати на место, стараясь не касаться его руками. Обойдя дом кругом, я заметила кучку стреляных гильз. Такие же гильзы остались лежать и внутри дома, и я не стала их трогать и поспешила удалиться, стараясь не оставлять следов на земле. Примятая мной трава встанет уже через несколько часов после моего ухода. Если, конечно, мне удастся выполнить то, что я задумала, и уйти.
Покинув дом, где была Костина «нычка», я прямиком направилась к тому дому, где устроили свой схрон те двое типов. Я подбиралась к нему осторожно, боясь услышать шум мотора или сразу получить очередь в ничем не защищенную грудь или спину. Дойдя до дома, я долго прислушивалась и присматривалась, заглядывала в окна с сохранившимися кое-где осколками стекла и поборола искушение вынуть один самый большой и зажать в руке для самообороны, надеясь, что мне все-таки повезет.
В доме никого не было. Убедившись в этом, я, поколебавшись, все же вошла внутрь, не переставая осматриваться по сторонам и прислушиваться.
Я ожидала, что те двое типов, которые ранили Костю, тоже спрячут свою поклажу в подпол. Но черная сумка лежала в дальнем углу прямо на полу, накрытая только серым от старости дырявым полиэтиленом. Странно. Я вытащила сумку на середину комнаты, куда доставал солнечный свет, расстегнула «молнию» и увидела внутри то, что и ожидала: пачки денег, перехваченные бумажными лентами.
Я не считая натолкала их себе в рюкзак, закрыла сумку, задвинула ее обратно под полиэтилен и, продолжая посматривать по сторонам, выскользнула из дома и направилась обратно в землянку, которую, к своему немалому удивлению, без труда отыскала.
Когда я пришла, в землянке было темно, но я слышала дыхание спящего мужчины. Огонь в очаге тоже погас. Я набросала туда веток и подула, надеясь, что в кострище еще оставались горячие угольки. Увы. Пришлось снова искать впотьмах зажигалку. Когда мне таки удалось затеплить сначала маленький огонек, а потом он вспыхнул и осветил внутренности подземного жилища, я отодвинулась от очага и мельком взглянула на топчан; первое, что я увидела — это направленное мне в лицо дуло пистолета.
Я перевела взгляд на колючие глаза, отражающие пламя очага.
— Ты чего? — я замерла, прикидывая, мог ли Костя так сильно шибануться головой, что теперь своих не узнает.
— Где была?
Значит, узнает. Просто подозрительный. Чего он, интересно, испугался?
— Там.
Я не стала уточнять, где именно, но он, похоже, прекрасно меня понял.
— Зачем?
— Кое-что проверила, кое-что забрала.
— Забрала? Откуда? Из тайника?
— Из тайника я сразу забрала все, что там было. Свечи. И то, что ты в рюкзак напихал. Больше там ничего интересного не осталось.
— Тогда что…
Я дотянулась до своего рюкзака, оставленного возле входа, подтянула его к себе. Костино лицо напряглось, между изогнутых бровей залегла вертикальная морщинка. Ствол пистолета дернулся. Я снова замерла, осторожно протянула ему рюкзак, предлагая самому посмотреть.
Он с опаской взял, расстегнул, не сводя с меня пристального взгляда, вытряхнул содержимое рядом с собой на топчан.
Я наблюдала, как меняется выражение его лица. С подозрительного оно сменилось на недоверчивое, потом он криво улыбнулся одним уголком рта и изогнул одну бровь.
— Что это? — он ткнул дулом пистолета в кучу бумаги и больше не наставлял на меня оружие. Я незаметно перевела дух.
— А на что похоже? — я пожала плечами.
— Где взяла?
— У соседей, — усмехнулась я.
Он упер руки в боки и вопросительно воззрился на меня, ожидая объяснений.
— Ты хоть знаешь, кто тебя подстрелил?
Он отрицательно качнул головой, продолжая сверлить меня взглядом.
— А я видела. Двое типов приехали на бежевой машине с зелеными полосками, выгрузили сумки с этим, — я кивнула головой на деньги, — в одном из домов. Потом услышали тебя, пошли, постреляли, потом догрузили остатки, немножко поругались и уехали. Номера машины я не разглядела. Какой-то микроавтобус.
Костя потрясенно молчал, слушая мой доклад, потом сложил все пачки обратно в мой рюкзак, сел и поскреб бороду.
Я тем временем по-хозяйски залезла в Костин рюкзак и достала оттуда запас свечей, запалила одну от костерка и поставила в стакан с воском. Сунула нос в котелок и обнаружила там еще теплую уху, которой с удовольствием занялась, дрожа от голода.
— А чего ты вздумал в меня вдруг пистолетом тыкать? — спросила я, проглотив очередную ложку вкусной ухи и прожевав рыбу.
Он коротко улыбнулся, чуть поджав губы, и спрятал пистолет у себя в изголовье.
— Ну, я не сразу разглядел, что это ты… А потом подождал еще немного и убедился, что ты пришла одна… И… В общем, извини.
Я пожала плечами и продолжила хлебать уху прямо из котелка.
Покончив с едой, я попила воды из полторашки и, заставив Костю подвинуться, приползла к нему под бок, уютно пристроив голову на его здоровом плече.
Он как ни в чем не бывало обнял меня, дружески потрепав по спине, чмокнул в макушку.
— Спасибо за уху, — проговорила я, чувствуя, что вот-вот засну, несмотря на то, что до ночи еще вроде бы далеко.
— Это тебе спасибо… за все, — даже не видя его лица, я чувствовала, что он улыбается.
— Обращайся, — сонно пробормотала я, завершая обмен любезностями, и закрыв глаза, уже проваливаясь в сон, услышала тихое: «Баю-баюшки-баю…», от которого слегка потеплело на душе.