Глава 2
сейчас мы вам покажем пятна
скажите что нибудь о них
простите я не аналитик
я псих
© zrbvjd
Он привел меня в психушку.
Вообще-то это, наверное, была какая-то хорошая клиника, может быть, частная, не исключено, что элитная. Во всяком случае так я решила, когда оглядела внутреннюю отделку тех помещений, по которым мы добрались до приемной главного врача. Теперь я сидела на мягком стуле, пока Константин договаривался о чем-то с хозяином кабинета, вертела головой, постукивала коленками друг о дружку и пыталась подслушать, о чем там они говорят за закрытой дверью. Обо мне, ясен пень. Просто интересно, что именно. Но разобрать не удавалось ни слова, только сплошное «Бу-бу-бу».
Потом дверь открылась, они оба вышли и подошли ко мне.
Константин, держа руки в карманах джинсов, хмуро смотрел на меня и молчал. Главный врач, нестарый еще, сухощавый лысеющий дядечка, приветливо мне улыбнулся:
— Ну, Евгения, поживете пока у нас, я вам обещаю, что здесь вам даже понравится. Вы ведь будете себя хорошо вести? Костя сказал, что вы милая и послушная девочка.
Я взглянула на Костю, сильно сомневаясь, что он говорил обо мне именно в таких выражениях, но кивнула доктору, чтобы он именно так обо мне и думал.
— Я буду тебя навещать, — мрачно пообещал Костя, чмокнул меня в лоб, кивнул доктору на прощанье и удалился, не вынимая рук из карманов своих штанов.
В клинике мне понравилось. Это было тихое и уютное местечко. Можно даже сказать, спокойное. Пациенты здесь буйствовали редко. А может, просто звукоизоляция была хорошая.
Я была милой и послушной девочкой. Приветливо здоровалась с персоналом, завела несколько знакомств с местными обитателями (некоторых из них язык не поворачивался назвать пациентами, выглядели они вполне адекватными, можно сказать, здоровыми людьми). Вот с соседкой по комнате мне не повезло. Это была молодая девица-шизофреничка. Большую часть времени она была тиха, задумчиво бормотала что-то себе под нос, в основном не обращая на меня внимания. Но иногда на нее находило, она начинала злобствовать, расхаживала по комнате, ругала правительство, главного врача, медперсонал больницы, один раз досталось даже мне.
Я наблюдала за ней безучастно, сидя на своей кровати, обхватив колени и положив голову на локти. Она встала передо мной и завела одну из своих бесконечных и бессмысленных речей, которые сводились к тому, что вокруг нее сплошные враги. Когда ее нападки стали касаться только меня, я никак не реагировала до тех пор, пока она не начала тыкать меня кулаком в плечо. Я не отреагировала на первый тычок и на второй, посильнее. Когда же она попала в больное место, в еще не заживший ожог, я встала и хладнокровно, можно даже сказать, спокойно, ни слова не говоря, смачно двинула ей под дых так, что она сначала согнулась пополам, а потом попятилась к своей кровати. После чего я уселась обратно в той же позе, а она забралась на свою койку и закрылась от меня подушкой. Больше она ко мне не лезла.
На следующий день в общей («игровой») комнате ко мне подошел главный врач и мягко пожурил за то, что я не сообщила об инциденте санитарам.
— Вы уж поймите, Евгения, о таких случаях надо нам сообщать, чтобы мы приняли меры, скорректировали Настеньке дозу лекарств. И очень вам рекомендую, если в следующий раз подобные вспышки повторятся, не вступать в рукопашную, а воспользоваться кнопочкой экстренного вызова. Договорились?
Я молча кивнула, он с довольным видом потрепал меня по плечу (тоже попал в злосчастный ожог!) и удалился. Я скрипнула зубами.
— А ты что, Настюхе Буйной заехала? — громким шепотом спросила меня баба Галя из соседней палаты, веселая выдумщица, которая, как говорили, подожгла свой дом и долго смотрела на огонь, что-то бормоча и кивая головой, пока соседи и пожарные суетились вокруг. Мы с бабой Галей частенько шушукались, так что было слышно на всю игровую, перемывая кости пациентам-старожилам и персоналу. Точнее, я слушала, а баба Галя своим громогласным шепотом рассказывала мне свежие сплетни.
Не знаю, кто, что и от кого про меня узнал, но до меня через бабу Галю дошли слухи, что меня в клинике окрестили Женькой Беспамятной. А может, это было ее рук, вернее, уст, дело.
Каждый день я ходила «на собеседования» к доктору Бринцевичу. Отвечала на его вопросы, заполняла анкеты и опросники, рисовала ему всякие картинки, рассматривала кляксы и цветные пятна. Я ждала, что он начнет погружать меня в гипнотический транс или что-то подобное. Но он просто разговаривал со мной, обсуждал погоду, пациентов, интересовался, устраивают ли меня условия проживания в этой замечательной клинике.
Меня все устраивало. Персонал, похоже, это удивляло и поначалу даже напрягало. Мне казалось, что они сами не могли определиться с моим статусом: то ли я пациент, то ли почетная гостья. Мне даже иногда казалось, что они чего-то от меня ждут: буйства, побега, очередной потасовки… Потом ко мне потеряли интерес и стали относиться как к тем из проживающих, кто не доставлял особых хлопот: смеялись, шутили, приветливо здоровались, не настаивали на строгом соблюдении распорядка.
Через пару недель моего пребывания в этом заведении мне разрешили гулять по небольшому ухоженному садику, огороженному высокой каменной стеной, через которую почти не проникал городской шум. Я подолгу сидела на скамейке, грелась на солнышке, вдыхала ароматы петуний и шиповника и слушала, как чирикают над головой птички. Иногда ко мне подсаживалась баба Галя, и мы в компании друг друга наслаждались летней благодатью.
Однажды во время одной из таких безмятежных прогулок я увидела, как из главного здания вышел Константин и направился по садовой дорожке в мою сторону.
Я негромко сказала бабе Гале:
— Бабгаль, это ко мне.
Она сделала большие и круглые глаза, оглядывая стройную фигуру мужчины, решительно шагавшего к нам. Повернула ко мне восхищенное лицо, хитро подмигнула и спросила своим неповторимым шепотом, больше похожим на приглушенный рык:
— Родственник? Хахаль?
Я не ответила и слегка пихнула ее локтем, намекая, чтобы она испарилась. Она суетливо подхватилась и засеменила прочь, то и дело оглядываясь. Я не сомневалась, что, обогнув ближайшие кусты, она займет наблюдательный пост и станет подслушивать.
Константин остановился передо мной, посвежевший и похорошевший с того раза, как я видела его в кабинете у главврача: без синяков, почти без ожогов и царапин он выглядел вполне респектабельно в своей светло-серой рубашке навыпуск, модных потертых джинсах и мокасинах.
Он стоял, сунув руки в карманы, молча смотрел на меня и, похоже, просто не решался ни заговорить, ни присесть рядом.
Я приглашающе похлопала по скамейке возле себя, и он, оглядевшись вокруг, как настороженный зверь, подошел и уселся. Я тоже огляделась и заметила в ближайших кустах бабу Галю в засаде. Я помахала ей рукой, она засмущалась, сделала мне ручкой и поспешно удалилась.
— Привет, — наконец обронил мой гость.
— Привет, — в тон ему отозвалась я.
Он помолчал. Я гадала, зачем он пришел. Идей не было. Я, конечно, помнила его слова о том, что именно я распахала его бок. Но мне даже не было любопытно, при каких обстоятельствах и зачем я это сделала. Да и верилось-то с трудом.
Я снова взглянула на правую ладонь, где вдольлинии жизни розовел едва затянувшийся тонкий рубец. Он тоже кинул косой взгляд на мою руку, потом перевел глаза на меня и наконец спросил напряженным голосом:
— Ты что-нибудь вспомнила?
— О чем? Об этом? — я протянула ему ладонь со шрамом.
Он кивнул и продолжал вопросительно вглядываться в мое лицо.
Я скривила губы и покачала головой.
— А должна? Доктор Бринцевич говорит, что если это был посттравматический шок, то память может и не восстановиться.
— Он пытался что-то сделать?
Я пожала плечами.
— Не особо, по-моему…
Мне показалось, что мужчина вздохнул с некоторым облегчением.
Я подозрительно косилась на него и молчала.
Он отводил от меня глаза и тоже ничего не говорил. Я снова заметила в отдалении бабу Галю, которая, не сильно скрываясь за тонким деревцем, издали пожирала нас глазами.
— Костя, — теряя терпение, позвала я его, — зачем ты пришел?
Он как будто даже вздрогнул, словно я задела его больное место. Он пристально на меня посмотрел.
— А тебе неприятно меня видеть? — настороженно спросил он, как-то весь подобравшись.
— Приятно, — спокойно ответила я. — Мне приятно видеть солнце, зеленые листья, эти цветущие кусты, тебя… Но ведь ты пришел не за этим? И не на меня посмотреть. Мы с тобой вообще кто — друзья или враги?
— Я и сам пытаюсь это понять, — честно ответил он, странно улыбаясь.
Я вспомнила его дикий взгляд, когда он пришел в себя после взрыва.
— Я пыталась тебя убить? — «в лоб» спросила я, не ходя вокруг да около.
— Нет, ты защищалась. Это я пытался тебя убить.
Я была слегка ошарашена и пыталась представить, при каких обстоятельствах, как и зачем этот человек пытался меня убить, а теперь как ни в чем не бывало сидит рядом со мной на скамеечке, слушает пение птичек, любуется цветочками и преспокойно мне об этом сообщает.
— А за что? А почему теперь не пытаешься? Теперь я для тебя не опасна? Я что-то знала и забыла, да? Ты пришел в этом убедиться?
— Все не совсем так, — поразмыслив, ответил он, снова взглянув на меня своим колючим взглядом. — Ты для меня не опасна. Опасность грозит тебе. И мне. Мы в одной лодке.
Он взглянул мне прямо в глаза, и я прочитала в его светло-карих глазах под нахмуренными бровями с классическим злодейским изгибом настоящую тревогу.
— Я тебя еще навещу. И возможно, с тобой поговорит еще один… специалист… доктор.
Я пожала плечами.
Он накрыл мою руку своей жесткой ладонью и слегка пожал. Потом встал и решительно зашагал прочь. Я смотрела на его гибкую стройную спину, пока он неторопливо удалялся от скамейки, сунув одну руку в карман джинсов, а другой задумчиво теребя свою отросшую щетину на подбородке, когда ко мне подсела изнывающая от любопытства и нетерпения баба Галя.
— Красавец! — восхищенно прорычала она мне в ухо. — Он тебе кто? Муж? Брат? Любовник?
— Я его второй раз вижу, — равнодушно проронила я. — У тебя, Бабгаль, все красавчики, кто моложе полтинника.
— А чего же он тебя тогда навещает? — бабу Галю не проведешь.
— Бабгаль. Спроси у него в следующий раз сама, а?
— А он придет? — жадно спросила любопытная старушенция.
— Кто ж его знает.
— А тебе что, все равно, придет он к тебе или нет?
— Все равно.
Баба Галя хмыкнула, снова посмотрела вслед удаляющемуся Константину и покачала головой. — Подозрительно это все.
Теперь головой покачала я и закатила глаза.
— Бабгаля, тебе скучно? Вон смотри, Наська с Володей сейчас подерутся.
Я кивнула в сторону Насти, которую мягко пытался утихомирить и увести с улицы санитар Володя. Настя кричала и кидалась на него с хилыми кулачками, могучий Володя терпеливо сносил ее нападки и удары, к нему на выручку уже спешил напарник, который сзади бережно взял Настю за локти. Володя как по волшебству извлек из кармана куртки шприц с успокоительным и ловко сделал укольчик в плечо. Настя еще немного побилась и повопила, потом позволила себя увести в здание, и сбежавшаяся толпа любопытных пациентов разочарованно разбрелась по дорожкам сада, ненавязчиво сопровождаемая персоналом. Баба Галя упорхнула сразу же, как только я обратила ее внимание на более интересный объект, и теперь оживленно обсуждала с очевидцами происшествие, смакуя детали и выдумывая новые подробности.
Я еще побродила по дорожкам сада, уж больно не хотелось возвращаться в душную палату, и покрутила в голове весь разговор с Костей, пытаясь разложить все по полочкам.
Голова моя была на удивление пуста, да и раскладывать в общем-то было почти нечего.
Не друзья, не враги. Он пытался меня убить, я защищалась, распорола ему бок. Я сжимала и разжимала ладонь правой руки, пытаясь представить себе кусок стекла и как я его всаживаю его в бок человека. Я вспомнила рану, которую пыталась собственноручно залепить пластырем. Стекло только проехалось по ребрам. Глубоко, неприятно, но не смертельно. Повезло мужику, могло и воткнуться, было бы гораздо неприятнее.
А мне? Он пытался меня убить… Почему не убил? Я его остановила? Или он сам передумал? Выглядел он как типичный злодей, которому убить человека — как комара прихлопнуть. Высокий, спортивный, сплошное сочетание силы и звериной грации.
Как же мне удалось так ловко пырнуть его этим осколком, а самой выжить, да еще и пережить этот ужасный взрыв? Я перебирала эти вопросы один за другим, примеривала к ним разные варианты. Но ответов не находила. Память отказывалась мне помогать, и выудить что-то новое из той мути в голове я так и не смогла.
Еще мне было непонятно, почему он признался мне в попытке меня прикончить? Почему он не боялся, что я его сдам при первой возможности?
Хотя, если подумать, кому я могла на него пожаловаться? Главному врачу клиники для душевнобольных? Жаловаться на человека, который меня сюда привел? И кто поверит психичке, которая ничего не помнит?
А еще он сказал, что мне грозит опасность, так же, как и ему. Пищи для размышления на эту тему было ничтожно мало, так мало, что даже страх или тревога, вполне, казалось бы, логичные, у меня не возникли.
Вообще, крайне глупо с его стороны было вот так заявляться в «дурку» и пытаться запугать душевнобольного человека какими-то неведомыми опасностями. Или он меня не считал сумасшедшей?
В конце концов я перестала «обсасывать» эту тему и вернулась к своей безмятежной и спокойной обыденности в стенах нашего тихого и уютного дурдома.