Глава 8
да я готов сию секунду
за вашу светлость лечь костьми
какая светлость я вапщето
князь тьмы
© колик
Я отдыхала. Пока Константин весело проводил время со своими друзьями, я сидела на мостках и полоскала ноги в ледяной речке. На берег иногда приходили люди: набрать воды в котелок, сполоснуть посуду, окунуться с разбега. Никто со мной не заговаривал, и я наслаждалась тем, что не надо было все время куда-то двигаться, и можно было не валяться ночью под кустами. Нас пустили переночевать в палатке одного из тех, кто приехал с нами в поезде. Или с кем приехали мы. И мы ночевали в ней уже несколько ночей. Мне наконец-то удалось как следует выспаться и даже слегка расслабиться. Костя сказал, что это похоже на пионерский лагерь. Я не помнила, что это такое, а могла и просто не знать. Но на всякий случай многозначительно ему покивала, чем вызвала его удивление.
Днем, когда мне надоедало сидеть без движения и пялиться на текущую воду, я возвращалась в лагерь и оказывалась в самом разгаре каких-нибудь игровых действий.
Так, например, однажды я увидела, как одна группа людей, сбившихся в кучу и окруживших себя какой-то огромной картонной коробкой, склеенной из целой кипы других картонок, которые они поддерживали руками, швыряла какие-то предметы в другую такую же группу людей, надевших на себя похожую картонную коробку, но раскрашенную в мрачные цвет. Еще они светили друг в друга лазерными указками. А вокруг бегали несколько человек с блокнотиками, ставили какие-то галочки и «снимали» с групп какие-то «хиты».
Костик объяснил мне, что это отыгрывается бой звездолетов в открытом космосе, и я, приглядевшись, начала понимать, что происходит.
От одного корабля по указанию Мастера (человека с блокнотиком) оторвали целый кусок картона, и в корабле разгерметизировался целый отсек. Оттуда, имитируя полет в невесомости плавными движениями, «выплыл» человек, медленно приблизился к Мастеру, поманившему его пальцем, кинул ему на блокнотик пару игральных костей, и пока они перекатывались, и он, и хозяин блокнотика, и остальные члены обоих экипажей замерли в напряженном ожидании. Наконец Мастер, что-то прикинув, объявил, что человек в разгерметизированном отсеке успел надеть скафандр, который к тому же оказался в порядке. Экипаж «подстреленного» корабля радостно взревел, а выплывший в «открытый космос» человек кивнул, надел на голову мотоциклетный шлем и плавно вернулся к кораблю. Теперь он использовал свое преимущество: держась рукой за обшивку корабля, он нанес вражескому космическому крейсеру значительное повреждение своей лазерной указкой, выведя из строя одну из их антенн (Мастер, приглядывающий за другим кораблем, тоже бросал кубики). Сразу после этого человек в открытом космосе получил выстрелы из нескольких лазерных указок, и всем без кубиков стало понятно, что он труп. Он картинно согнулся, оторвался от обшивки корабля, раскинув руки, медленно покружился, словно в танце, изображая, как его тело медленно уплывает в открытый космос, потом мягко опустился на траву и остался неподвижно лежать. Повернув голову, не снимая шлема, он стал наблюдать за продолжением боя. Потом, когда третий Мастер с блокнотиком что-то у себя отметил и помахал ему рукой, чтобы он покинул поле боя, он встал, отряхнулся уже без всякой наигранной плавности, снял шлем и убрел, все время оглядываясь. Константин пояснил, что он пошел в «мертвятник» отбывать там пару часов свою смерть, чтобы потом «переродиться» и продолжить игру уже с другой ролью.
Мне было любопытно наблюдать за игроками, которые подходили к исполнению своих ролей с комичной серьезностью, как будто для них это была не игра, а реальная задача, от которой зависело их дальнейшее будущее. Они собирались у костра, обсуждали игровые моменты, коршунами налетали на Мастеров, когда не были согласны с их решениями, как футболисты на арбитра, показавшего незаслуженную (по их мнению) желтую карточку.
Я удивлялась такому отношению к игре, особенно когда мне пояснили, что в ней нет победителей или проигравших, за нее не выдаются ни дипломы, ни награды. Поиграли и разъехались. Но когда я поделилась своими соображениями и наблюдениями с Глюком, тем самым парнишкой, который подал нам руку в поезде, а потом приютил нас в своей палатке, он посмотрел на меня совершенно безумными глазами, как будто я сказала даже не глупость, а что-то неожиданно неприличное. Он расфыркался, побил себя по лбу тыльной стороной ладони, деликатно выражая этим свое мнение о моих умственных способностях, и только после этого обрел наконец способность членораздельно выражаться. И то от возмущения его голос то и дело давал «петуха», подозреваю, правда, что несколько наигранного.
— Да мы по полгода к играм готовимся! Историю изучаем, костюмы шьем, легенду себе продумываем, даже если у нас именных ролей нет.
— Именных ролей?
— Ну да. Ты вот кто здесь?
— Я… Я вообще-то здесь случайно.
Он уставился на меня круглыми глазами.
— Случайно? Вот здесь, посреди тайги, в самый разгар региональной игры? — он опять расфыркался, раскурил сигарету, зажал ее углом рта и рассматривал меня одним глазом, сощурив второй, чтобы не щипало от дыма. — Откуда вы вообще взялись? А, ну да, запрыгнули в наш поезд…
Он пытливо на меня смотрел, сузив смешливые синие глаза, углом рта выдыхая дым в сторону и скрестив руки на груди.
Я беспомощно огляделась, ища глазами Константина. Но он куда-то исчез, и я на всякий случай решила придерживаться правды, не всей, конечно.
— За нами гнались гопники.
Глюк перенес вес тела на другую ногу, сделал очередную затяжку, не сводя с меня настороженного взгляда.
— И вы так далеко заехали — от гопников? — подозрительно спросил он неестественно тонким голосом.
— Ну… — мялась я, — а перед этим… Костик вытащил меня из дурки, и теперь мы скрываемся, кажется, нас хотят убить…
Глаза Глюка округлились от восторга, брови полезли на лоб, казалось, даже его мальчишеская челка еще больше встопорщилась от удивления.
Он сделал последнюю затяжку, вдавил окурок кедом в песок и звонко хлопнул себя по раскрытой ладони.
— Так ты — Ривер?
— Кто?! — ошарашенно переспросила я. — Я — Женя.
Он картинно закрыл себе рот рукой и еще больше выпучил глаза.
— Понял. Молчу. Я и сам не сторонник Альянса. А уж федералы эти так вообще оборзели. Творят что хотят, хватают честных людей посередь бела дня…
Я вообще перестала что-либо понимать, но поддержала его решение:
— Да уж, ты лучше помалкивай.
Он изобразил застегнутый на «молнию» рот, отвернулся и козлом ускакал в сторону нашего лагеря, оставив меня стоять с раскрытым ртом. Я пыталась сообразить, насколько сильно я могла навредить нашему с Костей положению своими откровениями. Хотя, с другой стороны, ну что могло случиться с нами тут, посреди глухого леса? Как вообще можно было вычислить, куда и каким путем мы направились, покинув дачу Левина? Да и этот странный, но в целом приятный парень, который уже один раз нас весьма выручил, вызывал у меня доверие. Но мысленно я все же дала себе наставление не распускать язык.
Днем мы с Константином мало виделись, он прибегал в шатер Гундулы перехватить еды и снова уходил на полигон. Он избавился от своей уже изрядно пожеванной светлой льняной рубашки, которая превратилась в подобие половой тряпки, и обзавелся каким-то рубищем с широкими рукавами, подолом и горловиной, расшитыми каймой. Из отросшей на макушке щетины он сделал подобие ирокеза, выбрив себе виски. Неделю небритая борода тоже внесла своеобразный штрих в создание его нового образа. И когда он внезапно появился в таком виде передо мной, я даже не сразу его узнала, а потом поперхнулась супом. Он был похож на мо́лодца из славянских сказок. Правда, не доброго, а злого, судя по выражению его лица, наморщенному лбу и изгибу бровей. Чем он был недоволен, он мне не сказал.
Суп мы варили вместе с Глюком. Его оставили дежурным по лагерю. Это означало, что он должен поддерживать очаг, нарубить дров, принести воды и сварить котел похлебки на всю команду. Этот обалдуй, не мудрствуя лукаво, притащил к костру целую охапку пачек лапши быстрого приготовления и еле поддался на мои уговоры запустить в котел еще хотя бы картошки. За свою инициативу я сама же и поплатилась, поскольку он взвалил на меня всю черную работу по ее очистке и нарезке, а сам сидел возле костра, лениво подбрасывая в огонь щепочки в ожидании, когда я все подготовлю к коронному выходу шеф-повара, курил и травил байки. Рассказчик он был, что называется, от бога, и каждая байка была мини-спектаклем, в лицах и по ролям. К нам подходили люди, заслушивались и забывали про свои дела; и вскоре увлеченный Глюк, сидящий у костра перед целой кучей невскрытых пачек «одноразовой» лапши, и я, потихоньку взявшая бразды правления супом в свои руки, оказались в центре внимания довольно большой толпы.
Я выловила кусок картошки, подула на него, попробовала, кивнула Глюку, и он, не прекращая вещать, принялся брать в руки брикет лапши, рвать зубами хрустящую упаковку, не глядя вытряхивать все ее содержимое в котел, швырять пустую упаковку в огонь. Потом брался за следующую. Когда в котле оказалось больше половины заготовленных им пачек, кто-то в толпе заметил, что вообще-то внутри, кроме лапши, должны быть еще маленькие пакетики с суповой заправкой. Глюк замер с надорванным пакетом в зубах, пискнул, вскочил с места, отобрал у меня поварешку и принялся бултыхать ею в супе, ища пакетики. Толпа зрителей напряженно следила за его действиями. Но, к нашему общему удивлению, в супе ничего мы не нашли. То ли они растворились в кипятке, то ли расплавились. Оставшуюся лапшу потрошила я, тщательно выбирая и вытряхивая в котел все содержимое из всех пакетов. Глюк притих, пристыженно выпучив глаза и грызя кулак, и толпа рассосалась.
Не будь он явно всеобщим любимцем и душой всех компаний, в которые попадал, вряд ли бы он отделался почти ласковым щелбаном по макушке от кого-то из своих.
Я сидела и давилась пересоленной лапшой, когда передо мной возник Костик в своем новом обличье, выхватил у меня тарелку, наспех похлебал, сморщился и вернул мне. Он присел рядом со мной на бревнышко, окинул меня своим пронзительным взглядом, бросил с непонятной интонацией:
— Смотрю, ты влилась в коллектив? Может, тебя тут оставить?
Я снова едва не поперхнулась супом, забулькала, не в силах ни проглотить, ни прожевать горячую лапшу, ни высказать свое возмущение его вероломным предложением. Игра закончится, и детки вернутся к своей нормальной жизни. А мне куда возвращаться? Остаться в лесу или вернуться в город и жить на помойке? Вернуться к Бринцевичу? Ну да, так меня и приняли туда с распростертыми объятиями. Скорее уж меня упекут в обычный дурдом и превратят в овощ, как меня пугала баба Галя, успевшая в свое время и там «хлебнуть больничной баланды».
Видя мое возмущение и растерянный взгляд, Костик вдруг смягчился, обнял меня за плечи и дружески встряхнул, чуть не пролив горячую похлебку мне на колени. Проглотив, наконец, то, что было у меня во рту, я все равно не смогла подобрать подходящих слов, чтобы выразить ему свое несогласие. Я поставила тарелку на землю перед собой и воззрилась на него, постаравшись придать своему лицу гневное выражение.
— Ну ты гад, — сказала я спокойно. По-моему, гневное лицо мне не удалось.
Он рассмеялся, вскочил и снова куда-то умчался. Я осталась сидеть, мрачно продумывая варианты. Если он меня не дразнил, а действительно намеревался бросить тут, то мне придется самой принимать какие-то меры к выживанию. Самое простое, конечно, завести тут друзей, особенно среди мужчин, «сесть на хвост», что называется, и прикинуться беспомощной овцой, каковой я, по сути, и являлась.
Есть еще вариант. Обратиться к властям и попытаться вернуть себе свою личность. Ведь где-то должны были остаться документы, кто-то из моей «прошлой жизни» мог меня вспомнить. Однако, учитывая недавние события, с которых начинались мои воспоминания, вряд ли это был наилучший для меня выход. Власти, конечно, обрадуются, заполучив человека, устроившего тот чудовищный взрыв, и в какой-то мере они позаботятся о моем дальнейшем беззаботном существовании — в тюрьме или, опять-таки, в психушке. Но вряд ли это существование будет безоблачным…
Пока я сидела, озадаченная Костиной выходкой, и пялилась в остывающий суп, стоящий передо мной на земле, ко мне подсел Глюк, видимо, наблюдавший со стороны всю сцену.
— Да ты не переживай, Ривер. Мы тебя прикроем. Что нам федералы! Вряд ли они смогут взять штурмом наше поселение. Это лучшая крепость на полигоне.
Я невольно оглянулась на сооружение с внушительными бревнами вместо стен и подъемным мостом через маленькую канаву.
— А вообще-то я не пойму, он тебе кто? — парнишка неопределенно махнул головой, но я поняла, что он спрашивал об этом моем странном товарище.
— Понятия не имею, — честно призналась я.
— Странные у вас отношения, — доверительно сообщил мне Глюк, глядя на меня слегка прищуренными глазами. Прищур у него был не как у Костика: тот как будто пытался прожечь взглядом. А у этого в глазах плясали веселые чертики, и сам он всегда ходил со слегка перекошенным ртом, как будто пытался спрятать улыбку, готовую появиться на лице в любой момент. Наверное, за это его все и любили.
— Точно, — поддакнула я, — странные.
— Вроде вы вот и спите в обнимку, по крайней мере в одной палатке, и ест он из твоей тарелки… А ведете себя как чужие друг другу. — продолжал он делиться наблюдениями. — Вы родственники или как?
Я покачала головой.
— Он просто мой спутник. Ну, или компаньон.
— В смысле — ты его компаньонка? — глаза парня удивленно расширились, как будто я снова сказанула что-то неприличное.
Я снова взяла тарелку у руки и принялась доедать, ожидая продолжения.
Глюк понял, что ответа от меня так просто не добьешься, но сдаваться не собирался.
— А почему ты почти не играешь? У тебя же роль.
— Это не роль, — вздохнула я — и я не Ривер.
— Ну да, я понял. Компаньонка. К тому же Саймона я как-то встречал в «мастерятнике»… — он продолжал задумчиво на меня смотреть, жуя травинку.
— И я вообще не играю, ты что, не понял?
— Так вы здесь правда случайно?
Я кивнула, на всякий случай пока не собираясь вдаваться в подробности и сделав вид, что понимаю, о чем или о ком он говорит. Доела, наконец, остывшую похлебку и отставила грязную тарелку в сторонку.
— Так вы не от гопников здесь скрываетесь?
— Я не знаю, Глюк, честно. У меня вообще амнезия после взрыва, я даже своей фамилии не помню, да и имя мне Константин сообщил. Может, придумал, я не знаю.
Глюк вытаращил глаза:
— Да иди ты! — он снова полез за сигаретой, достал ее из пачки и ошарашенно вертел в пальцах, явно забыв, зачем она ему нужна.
Я машинально вытащила сигарету у него из рук, вынула из костра палочку, прикурила, не задумываясь, что делаю, и отдала ему. Он взял, закурил и снова потрясенно уставился на меня:
— Ты куришь?!
Я очнулась от своих раздумий:
— О, видимо, да. Правда, до этого времени меня как-то не тянуло… — Я была рада, что мы отвлеклись от темы наших с Костиком взаимоотношений и похождений.
— Может, это память к тебе возвращается? — вкрадчиво с надеждой спросил Глюк, заглядывая мне в глаза.
Я снова отобрала у него сигарету и сделала затяжку.
— Вряд ли, — покачала я головой и выпустила дым в сторону костра, — это скорее на уровне двигательных рефлексов. Не разучилась же я держать ложку.
— А что за взрыв? — осторожно спросил Глюк, снова возвращаясь к скользкой теме.
— Я не помню, — уклончиво ответила я. — Я помню только, что он был, и что я получила ожоги.
Я задрала рукав до плеча и показала рубец, который зажил совсем недавно.
— Ого.
Он деликатно забрал у меня из пальцев сигарету, затянулся и вернул мне.
Ночью Константин не пришел спать в палатку. Я лежала на боку, свернувшись калачиком, размышляя, какая подлость с его стороны — вот так, без предупреждения, меня бросить посреди леса. Хотя, если подумать, может, он и верно все рассудил: оставлял он меня все-таки не одну в глуши, а среди людей. И нельзя сказать, что совсем уж без предупреждения. Ведь намекнул же мне при нашей последней встрече. И если уж совсем честно, то непонятно было, зачем он вообще меня с собой потащил: ведь ясно же, что я для него обуза. Без меня у него были весьма неплохие шансы затеряться и выжить. А я, если призадуматься, скорее всего и не нужна никому, включая тех, от кого скрывается Костя. Я даже не уверена, что со мной что-то произошло бы, оставь он меня у Бринцевича. Хотя, конечно, оставить там меня надолго он, скорее всего, не мог себе позволить.
И, хлопая глазами в темноте палатки, сквозь стенки которой слабо пробивался свет костра, почти ничего внутри не освещая, я приняла решение: буду выживать дальше сама.
Я прикинула свои варианты. «Падать на хвост» к своим новым знакомым (да я в общем-то, кроме Глюка, ни с кем и не успела толком познакомиться) мне не представлялось разумным и возможным. Рассчитывать нужно на свои силы. Что же делать? Самое большее через неделю игра закончится, и ребятки вернутся к своей обычной городской жизни. Возвращаться вместе с ними? Или выбраться в другой город (самое поганое, что у меня в памяти не было и намека на название города, в котором я устроила взрыв). И что еще хуже — у меня не было ни копейки собственных денег.
И тут меня озарило. Я резко села в палатке, пошарила вокруг себя, нашла свою куртку, свой рюкзак… Костин рюкзак! И огромную, тяжелую Костину куртку! Я обыскала его карманы, нащупала бумажник, ножик, не было только пистолета…
Я сидела и лихорадочно соображала. Он не забрал свои вещи. Значит, скорее всего, не сбежал. Тогда где он? Может, нашел себе девицу, вроде той, что в вагоне строила ему глазки… Я решилась растолкать Глюка, безмятежно дрыхнущего на своей половине палатки, уткнувшись носом в свой огромный рюкзак.
Он вздрогнул и повернулся ко мне, хрипло крякнув спросонья:
— А? Кого бежим? Куда хватаем?
— Ты Костика не видел?
— Кого? Костика? Костика… А, этого твоего компаньона? Видел. Там он, с Гундулой и Ржавым бухают у москвичей в лагере. И Феанор с ними.
Я так и не поняла, было ли это таким замысловатым эльфийским ругательством типа «черт с ними» или просто кто-то присоединился к пьянке.
— Это далеко отсюда?
— Далеко. На том конце полигона, километра полтора-два… — Глюк слабо махнул рукой в неизвестном направлении, снова уткнулся носом в свой рюкзак, уронил руку и затих.
Я еще немножко посидела в обнимку с курткой и рюкзаком, потом улеглась, так и не выпустив из рук Костиковых вещей, твердо решив про себя завтра при свете дня хорошенько поковыряться в его добре и отсчитать себе немного наличных, чтобы хватило хотя бы на билет до ближайшего города. Мало ли.
Утром Костик объявился как ни в чем не бывало, и от него действительно пахло алкоголем. Но глаза его были ясны, как обычно, и неприветливы. Тоже не привыкать. Он сунулся в палатку ни свет ни заря, попытался вытянуть из моих цепких объятий свои вещи, и я проснулась. Он молча отобрал свой рюкзак, сунул туда бутылку водки, вернул мне свой скарб и снова куда-то исчез. Я бухнулась обратно досыпать, обняв бесценный груз.
Днем, когда я настроилась на очередной ничем не примечательный день, наш лагерь вдруг загудел, как потревоженный улей. На сторожевой башне истерично взвыл сигнальный горн, обитатели поселения в считанные минуты облачились в свои доспехи, похватали игровое оружие, часть из которого подозрительно напоминала настоящее, причем огнестрельное, и заняли свои места на крепостной стене.
Я поймала за рукав шныряющего мимо меня Глюка:
— Это что, штурм?
— Похоже, — ответил он, не сводя глаз с донжона, где продолжал трубить дозорный.
— А мне можно посмотреть?
Он окинул меня взглядом и серьезно, без своих вечных ухмылочек и гримас, посоветовал:
— Не, ты лучше скройся.
— Почему? — удивилась я. Еще никто на игре ниоткуда меня не прогонял, хотя многие догадывались, что я не играть сюда приехала. У них это называлось точным и емким словом «матрасничать».
— У тебя доспехов нет. Если до стрельбы дойдет, можешь пострадать. Оружие, конечно, ненастоящее, бьет не смертельно, но больно.
Он нырнул в палатку и вынырнул оттуда уже с доспехами, больше похожими на щитки хоккейного вратаря. Пока он все это на себя нацеплял, подпрыгивая то на одной ноге, то на другой, извиваясь и вертясь, стараясь дотянуться до ремешков, он продолжал меня наставлять:
— Эту крепость еще ни разу не удалось взять штурмом. Но мало ли. Если все-таки ворвутся, ты лучше в палатке отсиживайся. Там тебя не тронут.
— Как это? А если тронут, то что?
Он умудрился пожать плечами, скривив при этом многозначительную гримасу:
— В плен уведут. А там… всякое может случиться: замуж выдадут, на торгах продадут, в бордель сдадут… Доказывай потом твоему Костику, что ты не верблю… не вербля… а это… порядочная компаньонка. В общем, сиди тут!
Надев шлем, он скакнул на стену, а я, послушав доброго совета, села на пороге палатки, обхватив колени, надеясь хоть издалека увидеть и услышать, как выглядит штурм игровой крепости.
Горн наконец-то умолк, гарнизон выстроился с оружием наизготовку на специальном помосте с внутренней стены бревенчатой стены, и на донжон по деревянной лесенке, которая стонала и скрипела под немалым весом, влез для переговоров старейшина поселения — пузатый барон Пампус.
— Приветствуем доблестных воинов Альянса! — зычно гаркнул он, не спеша, впрочем, отдавать приказ опустить мост.
— Чего? — послышался неуверенный голос снаружи. — Какой еще Альянс?
— Хм… На повстанцев вы тоже чего-то не похожи. Кто такие? С какой планеты?
За стеной возникла недоуменная пауза.
Я тихонько подкралась к бревенчатой стене и выглянула в щель.
Двое добрых мо́лодцев стояли, подняв руки, под прицелом нескольких винтовок, направленных на них с разных сторон из кустов и со стен крепости. Оружие, как я узнала от Глюка, было ненастоящее, страйкбольное, но прямое попадание в незащищенное тело, да еще с такого небольшого расстояния, было чревато весьма неприятными ощущениями и травмами. Тем, кто был не в курсе, и вовсе казалось, что из каждого дула на них смотрит вполне реальная смерть: оружие для страйкбола, стреляющее пластмассовыми шариками, было с виду точной копией огнестрельного.
Откуда-то из-за палатки вынырнул Константин со своим рюкзаком на плечах, приложил палец к губам. За его спиной приплясывал Глюк. Он был без шлема, глаза дикие. Костя схватил меня за руку и потащил следом за Глюком, который припустил куда-то в самую дальнюю часть нашего лагеря, туда, где в кустах был оборудован деревянный, почти цивильный сортир. Обойдя будочку, Глюк раздвинул кусты и показал нам подземный ход, вырытый между корнями сосны и укрепленный тонкими бревнышками.
Костя велел мне спускаться первой.
— Это что, за нами? — спросила я, кивнув на суету у подъемных ворот.
Костя кивнул и подтолкнул меня к лазу.
— Куда он ведет? — спросила я шепотом.
— К речке. Это на случай осады. О нем даже не все наши знают. Давайте шустрее, булками шевелите! — подгонял Глюк.
— Скажи Ржавому, пусть на рожон не лезет. Они-то вооружены по-настоящему. Но если ваши ребята не будут стрелять, те и не поймут, что у вас в руках игрушки. Нам нужно хотя бы несколько минут, чтобы скрыться. Потом можете сказать им, что мы здесь были и ушли. И скажи Гундуле, пусть по рации свяжется с Мастерами — скажет, мол, у вас тут реальное вооруженное нападение, не игровое.
Глюк кивал и подталкивал меня к песчаному лазу. Я набралась решимости и полезла в дыру между корнями.
Ход был широкий, можно было пролезть на четвереньках, и не такой уж темный, как мне показалось вначале. Всего через какой-то десяток метров виднелся выход — свет в конце тоннеля. Пока я ползла, мне на голову и за шиворот сыпался песок, из-под моих рук спешно расползались пауки и какие-то сколопендры.
Я, как ящерица, поползла на свет, к выходу, слыша, как позади меня пыхтит Константин. Обернувшись, я увидела, что Глюк уже завалил за нами вход в лаз палками и ветками. Я вывалилась из дырки в земле на свет и покатилась вниз по песчаному крутому берегу, чуть не плюхнувшись в воду. Следом за мной по крутому обрыву съехал Костик. Схватив меня за руку, он, пригибаясь, потащил меня под прикрытием крутого бережка вверх по речке, не давая мне опомниться и не обращая внимания на хлещущие колючие кусты.