— Предлагаю выпить за нашего друга Вована, чтобы он наконец-то уже женился.
Тост встречен одобрительно, но с небольшим недоумением, скрывающимся за звоном стаканов, хлюпаньем и чавканьем.
— Да-а…кто бы мог подумать, что этот, подающий надежды, красавчик будет прозябать в одиночестве. — говорит Буратина, кладя свои медвежьи лапы на наши с Гераклом плечи.
— Ты вот у нас тоже подавал надежды и что? — Бурчит Геракл. — Тоже всю жизнь бобылём проходил. Ты уж извини, Серёга, но шлюхи и состоятельные дамы с пометкой «шестьдесят плюс» не считаются.
— А я и не спорю, Вова. Может быть я и не достоин любви прекрасного пола, но ты…Вспомни каким ты был. Ты был хоро-ош! Ну хотя бы взять эту практикантку лаборантку.
Все сидящие за столом тут же вспоминают эту щемящую душу историю, которая не может не вызвать невольной улыбки. Все, кроме Светки.
— Что ещё за лаборантка? — спрашивает она тоном жены, прослышавшей о похождениях неверного супруга.
— А ты и не знаешь, Светик! Это было уже после того, как ты перевелась в другую школу! — Довольно мычит Буратина в предвкушении интересной истории, которую есть, кому рассказать.
Он закуривает, и, опираясь локтём на плечо главного героя повествования, рассказывает уже известную мне историю, о том, как однажды, на уроке химии появилась…
***
«…её зовут Эльвира, и она будет моей помощницей…»
Химичка с прозвищем Колба, направила указку, на находящийся справа от неё объект. Да-да…она тыкала в объект именно указкой, и этим жестом уже показывала своё к нему отношение. Она догадывалась, какую химическую реакцию может вызвать у особей мужского пола этот элемент. Объект обладал чёрными, ниспадающими на плечи, волосами, высокими скулами и тонкогубым ртом. Верхняя его часть могла бы показаться вполне посредственной, если бы не то, что было ниже. А ниже была бледная, как у лебедя, шея; выпирающие из под расстёгнутой на две пуговицы, блузки, высокие груди; и аппетитные, как жареные окорочка, ножки, которые открывала неприлично короткая юбка. И самая важная деталь — эти ножки не были одеты в чулки, что делало доступной для вожделенных взоров, атласную гладь бёдер.
Химическая реакция мгновенно поразила всех особей мужского пола. Она заставляла их зрачки расширяться до невероятных размеров, запускала полчища мурашек, наполняла слюной рот, и будто велосипедным насосом накачивала то, что находилось у них ниже пояса.
Осознав, что ей подсунули мину замедленного действия, Колба немедленно прогнала Эльмиру в лаборантскую, и с тех пор она оттуда уже не показывалась. Никто не знал, что она там делала. Может быть мыла колбы, смешивала физрастворы, разливала по склянкам серную кислоту, а может, подобно Золушке, пересчитывала крупинки марганца по заданию злой мачехи.
Никто из нас не знал, чем должен заниматься лаборант, зато все представляли. Все мы в своих фантазиях помогали ей протирать колбочки, аккуратно вставлять их в штативы; все мы гладили мокрой ладошкой глянцевую поверхность идеально круглых сосудов, и мысленно наполняли смазанную пробирку, брызгая в неё из переполненной пипетки.
Вся мужская часть класса внезапно стала любить предмет химии, и это была далеко не заслуга Колбы.
Но все мы так и оставались безнадёжными мечтателями, впавшими в кому от спермотоксикоза. Все кроме Геракла. Он пошёл дальше всех нас и обставил на этом поприще даже Буратину.
Нашего Вовика словно подменили. Внезапно он полюбил уроки химии, которые до этого чаще всего прогуливал, и первые шаги к вожделенной цели сделал прямо во время одного из этих уроков. Мы с ним были неизменными соседями по парте с самого первого класса. Но это не всё. На любом предмете, будь то математика, физика, или та же химия наша диспозиция в кабинете была неизменной. Мы всегда занимали последнюю парту в крайнем правом ряду. По иронии судьбы, как раз за нашей партой в кабинете химии, и находилась заветная дверь в лаборантскую. Никто, включая царапающую на доске мелом формулы, Колбу не заметил, как Вова пропал в самом начале урока, и появился на своём месте только в его конце. Его физиономия сияла, как святой лик, а глаза горели безумным огнём.
Тогда бесполезно было, пихая его локтём в бок, расспрашивать, что он делал в тайной комнате. На неопределённое время, Вова потерял интерес ко всему вокруг, кроме одного объекта.
С тех пор он посещал заветную комнату на каждом уроке химии. Дальше — больше. Мы были поражены произошедшей с Гераклом метаморфозе. Из неухоженного вечно лохматого двоечника, он превратился в галантного кавалера. Теперь он зачёсывал свою шевелюру на пробор, и мы с удивлением узнали, что его зубы могут быть идеально белыми. Часто на переменах перед долгожданным уроком, он бегал в находившийся через дорогу буфет, откуда таскал своей пассии беляши и мороженное.
Но самый великий подвиг Геракла, предвещавший скорое наступление апофеоза в отношениях с лаборанткой, случился в день учителя. Тогда всех нас согнали в актовый зал, где хорошие ученики чествовали любимых учителей, читая им стихи и задаривая цветами, а не очень хорошие смотрели на всё это и учились тому, как надо жить. Цветов было много и растроганные учителя складывали их на подоконник, чтобы целый час не держать в руках огромные веники. Увидев заваленное цветами окно, наш Ромео видимо вспомнил, о ещё одном незаслуженно забытом педагоге, о Золушке, которую злые сёстры, отправляясь на бал, оставили в маленькой каморке. Он пробрался к находящемуся за спинами сидящих в рядок учителей подоконнику, набрал полную охапку цветов и был таков. Не нужно было гадать, куда он побежал с этим огромным благоухающим ворохом.
За таким возвышенным поступком, должна неизбежно следовать кульминация отношений и Мы, подобно зрителям увлекательного фильма, с нетерпением ждали этой самой кульминации.
«Ну ты ещё не…»
«Когда уже?»
Нападали мы на Геракла с вопросами, которые цедили сквозь скрипящие зубы. Мы, ещё не вкусившие запретного плода, жаждали знать, как это. Как оно там, в космосе, куда нашему другу суждено попасть первым.
Полёт не заставил себя долго ждать. Спустивший пары и приземлившийся Гагарин, снова превратился в улыбчивого паренька, который, вальяжно дымя сигаретой, рассказывал про проплывающие за иллюминаторами звёзды, про прекрасный шар, с его синими океанами и глубокими озёрами, про звуки пролетающих комет, заглушаемые пением солиста «Энигмы».
Но звёздной эйфории не суждено было длиться долго. Она закончилась в тот день, когда космонавт пожаловался на непонятные ощущения. Он говорил, что ему почему-то больно мочиться и наивно думал, что, наверное, так у всех бывает после первого полёта. Ну, у девчонок же бывает, а мы чем хуже?
Оптимизм Геракла поспешил развеять Уксус, который на следующий день притащил в школу большую медицинскую энциклопедию. Сгрудившись возле подоконника и водрузив туда огромный талмуд, мы, разинув рты, погружались в неведомый доселе мир. Красочные картинки и описания недугов одновременно пугали и завораживали.
За двадцать минут большой перемены мы узнали, что такое экзема, грибок, дерматит, туберкулёз, псориаз, стафиллокок, почечная недостаточность и инфаркт;
как выглядят споры и штаммы;
что такое гепатит, артроз, энцифаллопатия, язва двенадцатиперстной кишки.
Всё это было жутко интересно, но самая жара пошла, когда Уксус перелистнув очередную хрустящую страницу, открыл ящик Пандоры с названием «Венерические болезни».
Это был настоящий трэш, хоррор, почище «Пятницы тринадцатое» и «Кошмара на улице Вязов». Картинки с изображением воспалённых, покрытых язвами и сыпью, увеличенных до невероятных размеров гениталий, заставляли нас морщиться и отводить глаза. Во время просмотра, я поймал себя на том, что начинаю почёсываться во всех местах, а впечатлительный Поночка в какой-то момент закрыл ладошками лицо со стоном «Пацаны, я не могу на это смотреть…».
Но наше путешествие по садам греческой богини Венеры продолжалось. Мы изучили четыре стадии сифилиса; узнали, как выглядит шанкр, после чего наткнулись на то, что искали.
— Оно?! — злорадно спросил Уксус, водя кривым пальцем по описанию болезни со смешным, похожим на породу птички, названием «Гонорея».
— Похоже на то… — обречённо ответил Геракл, которому предстояло испытание пострашнее, чем всё, что было до этого. Описание течения заболевания было не таким уж ужасным, тем более Геракл всё это знал. Гораздо страшней описывались последствия. Импотенция и бесплодие являлись малой частью многообещающих перспектив, которые грозили настигнуть отказывающегося от лечения пациента.
После постигшего его шока, Геракл возненавидел химию и лабораторные опыты, а одно только упоминание об Эльвире заставляло его морщится и сплёвывать сквозь зубы. Но химию ему всё же пришлось изучать и даже углубиться в более серьёзные её аспекты, такие, как фармакология. Гераклу нужно было не только узнать, какое лекарство излечит его от недуга, но и раздобыть его. В этом ему помог Уксус, мамка которого была медиком. Уже на следующий день, он явился к Гераклу в образе спасителя. Уксус с апломбом доброго волшебника, раскрыл, принесённый пакет, откуда по очереди доставал какие-то склянки.
— Вот это то, что тебе нужно! — он сунул в руку Гераклу стеклянный бутылёк, наполовину наполненный белым порошком.
— Би-ци…бициллин — Геракл прочитал полузатёртую голубоватую надпись на стекле.
— Да…это антибиотик. Нужно сделать пять уколов, по одному в день. Я дам тебе пять ампул, только не проеби. Вот одноразовый шприц, правда он один, но тебе пойдёт на все пять раз. А это — Спаситель достал стеклянную капсулу, которую поднял на уровень глаз. — Это дистиллированная вода. Одна капсула на один бутылёк. Здесь тоже пять капсул.
— А где ты всё это достал? — хрипел Геракл, который от радости чуть не лишился дара речи.
— Тебе повезло. Мы собаку этим лечили, и вон ещё осталось…
— Собака чё…тоже гонорею подхватила? — глупо улыбнулся Геракл.
— Нет! В отличие от тебя, Шварц контактирует только с породистыми сучками. А вообще им его от какой-то инфекции лечили.
Поскольку встреча проходила у Геракла дома, в отсутствие предков и прочих свидетелей, Уксус вызвался немедленно сделать первую инъекцию. И тут наш Вова поплыл. Он страдал ужасной иглофобией, и его было не затащить к медсестре, когда нам ставили плановые прививки. Геракл начал чесать голову и нарезать круги по маленькой комнате, бурча, что он ещё не готов, нужно собраться и что-то в этом роде. В конце концов, Уксус всё-таки убедил товарища, что сделать это нужно и что лучше, чем он никто этого не сделает.
— А ты чё, ставил кому-то уколы? — хмыкнул Геракл.
— Конечно ставил и не раз.
— Кому, Шварцу?
— А чё, собаки не живые существа? Они, между прочим, чувствуют боль ещё сильнее. Но укол он доверял поставить только мне.