«Щёлк-щёлк-щёлк-щёлк…»
Я вижу, как после каждого щелчка дёргается правый глаз Буратины, чувствую, отдающийся в голове стук бойка. А может я не вижу, я ведь не должен видеть таких мелочей. Значит всё это просто моё воображение, или дурной сон.
Буратина убирает револьвер от головы и небрежно бросает его на зеркальную поверхность стола.
— Наш дорогой Ян оказался большим шутником! — улыбается он, и в его голосе уже нет той обречённости, как прежде.
Карлик, криво улыбаясь, прищуривает глаза и склоняет голову набок, будто психиатр, изучающий сложного пациента.
«Ты это о чём?» — говорит его, в мгновение переродившийся из волчьего в лисий, взгляд.
— Я почувствовал, что что-то здесь нечисто, ещё когда вы соизволили сыграть первым. «Ну надо же, — сперва подумал я, — какой жест отчаянья и храбрости, от человека, у которого есть всё. Это же уму непостижимо, чтобы самый известный в нашем городе человек, находящийся на пике популярности, любимец публики так наплевательски относился к своей жизни. Ну ладно, если бы он был таким же неудачником как я. Это мне дураку нечего терять, а я всё равно сижу и трясусь как осиновый лист. И тут такой образец пренебрежения к самому святому, что у него вообще может быть». И я уже готов был во всё это поверить, если бы случайно не бросил взгляд на вашего брата.
— На брата? А причём здесь брат? — Пожимает плечами Карлик, переводя взгляд на Германа. Тот отзеркаливает его жест, не понимая, о чём идёт речь.
— Дело в том, что когда вы устроили эту страшную пальбу, демонстрируя мощь своего «Смитт и Вессона», Герман зажмурился и втянул голову в плечи. Так ведут себя люди, которые боятся громких звуков и вообще всего, что связано с опасностью. Но в момент, когда вы поднесли ствол к голове, Герман вёл себя абсолютно хладнокровно. И ещё одна деталь, опять же связанная с Германом, бросилась мне в глаза. Вы сидели так же как и сейчас, параллельно друг другу. Направленный в вашу голову ствол, по сути, целился и в вашего брата, то бишь, он находился на линии огня. Но ни с его, ни с вашей стороны не было никаких опасений, что если ставка сыграет — пуля, выпущенная из вашей любимой игрушки, может разнести сразу две головы. Вы слукавили, когда сказали, что в револьвере осталась одна пуля. В барабане не шесть, а пять патронов, и выстрелов было пять — Буратина улыбается и разводит руками.
— Браво! — Карлик демонстративно лупит в ладоши. — А я и не думал, что вы такой наблюдательный. Обычно в такие моменты всё внимание человека уходит куда-то внутрь. Он на всякий случай прокручивает в голове кадры минувшей жизни, оценивает былые поступки, думает о том, всё ли он сделал на этой земле, что планировал. А вы оказались не промах. Вместо того, чтобы готовиться к возможному отходу в мир иной, вы внимательно наблюдали, и это многое о вас говорит.
— Фуф…ха-ха-ха-ха… — я стараюсь как можно заливистей хохотать в трубку. — Вот это шутка! Если мой друг и не наделал в штаны, то я, как зритель, был уже на грани. Это ж надо…ха-ха-ха. Будьте уверены, что мы усвоим этот горький урок и будем сто раз думать перед тем, как незвано появляться в гостях у таких серьёзных людей. Надеюсь, что сейчас, вы сможете отпустить наших друзей, ну и нас заодно. Нам всем нужно просушить штанишки…
Карлик никак не реагирует на мой весёлый тон. Его лицо остаётся предельно серьёзным.
— Это была не шутка, а просто проверка. — холодно произносит он. — Мне нужно было убедиться, что ваш друг, овладев заряженным пистолетом, не вздумает нарушить правила.
— Убедились? — зло спрашивает Буратина, понимая, что этим всё не закончится.
— Нет! Вы же сами признались, что раскусили мой блеф, а это значит, вы знали, что пистолет разряжен. Так что мой эксперимент не удался. Второго эксперимента не будет.
— Ну вот и славно! — я испускаю облегчённый вздох.
— Теперь будет настоящая игра!
24
Карлик берёт со стола револьвер и нажимает на какой-то рычажок, после чего барабан с щелчком отходит в бок, обнажая пять забитых гильзами камор. Он не спеша достаёт гильзы одну за одной и небрежно бросает их на стол. Цилиндры из жёлтого металла звенят и весело пританцовывают среди закусок, после чего безжизненно замирают на стеклянной столешнице. Ян бодро встаёт с кресла; держа на весу револьвер со свороченным набок барабаном, направляется к шкафу и открывает дверцу.
— Слава богу, патронов у меня полно, — он роется в шкафу. — Когда серьёзные игроки садятся играть в карты, они достают новую колоду. Чтобы у вас не было сомнений, я тоже возьму запечатанную колоду. Он демонстрирует небольшую синюю коробку, после чего большим пальцем сковыривает с неё картонную крышку. — Из неё достану первую попавшуюся карту, — он вынимает из коробки патрон, демонстрируя его на камеры, после чего вставляет его в одну из камор барабана. — Вуаля! — он ловко дёргает рукой с револьвером, после чего барабан с щелчком становится на своё место. — Теперь мы сыграем по серьёзному!
Хищный взгляд Карлика скользит по всем присутствующим в комнате, его рот кривится в садистской улыбке. Он снова оценивает произведённый на публику эффект. Ему нужно видеть, как эти глаза наполняются отчаяньем, он хочет чувствовать заполняющий комнату запах адреналина. Ледяные волны, исходящие из серых глаз добираются даже до меня, заставляя стучать зубами в ознобе. Этот взгляд уверяет, что мы не отделаемся лёгким испугом, что этот клещ не отцепится от нас, пока не отведает живой крови. Ему нужна жертва, и он её получит.
Нет ничего страшнее, чем просто сидеть и ждать, когда нарастающее напряжение разрешится громким хлопком и стены комнаты окропятся красным цветом. Но он не оставляет нам выбора. В этой казни будем участвовать все мы, и каждый из нас вне зависимости от исхода игры будет казнён, только кто-то умрёт сразу, остальные же, будут умирать постепенно, но будут это делать каждый оставшийся день своей жизни.
— Ян! — сиплю я в трубку. (В экстренных ситуациях мой голос всегда первым даёт дёру). — Я тоже хочу играть. Позволь…позвольте мне играть вместо девушки.
— Это исключено! — Карлик берёт со стола оливку, подбрасывает её над головой, ловит открытым ртом. — Дама является украшением этой игры. — он чуть мямлит, держа оливку под нёбом словно леденец. — Вы можете себе представить накрытый праздничный стол без бутылки? Нет нет и нет. Она будет играть. — Язык перемещает оливку, под острый клык, который тут же протыкает её, разбрызгивая бесцветную солоноватую жидкость.
— Хорошо…я просто хочу играть, — голос неожиданно вернулся. — Хочу играть с вами.
— Я тоже! — раздаётся над моим плечом громовой рёв Геракла.
Карлик, криво морщась, чешет стволом револьвера за ухом.
— Слишком много желающих. Ещё одного я бы взял, так будет даже интересней. Только кто будет этим счастливчиком, я хотел бы сам выбрать. Герман покажи мне их. — Он наклоняется к ноутбуку, щурясь смотрит в экран. — Ну, кто эти два смельчака.
Мы с Гераклом, наверное, в первый раз со школы поднимаем вверх правые руки.
— Ага, вы, по-видимому, тот молодой человек, который изволил со мной общаться. Ну что же, вы мне нравитесь, пожалуй, вас я и возьму. — Бурчит Карлик, будто подбирая себе галстук на выход.
— А меня, чё? Возьми и меня! — обиженно хрипит Геракл.
— А вам, юноша, придётся остаться в зрительном зале. Кстати, что это у вас рядом со стулом. Гитара?
— Ну да…
— А кто играет? — Настороженно спрашивает Карлик.
— Я и играю… — Геракл пожимает, плечами не понимая, к чему эти вопросы.
— А вы можете спеть что-нибудь, прямо сейчас?
— Хм…да пожалуйста. — Геракл берёт гитару за гриф, кладёт её на колено, начинает пощипывать струны, соображая, чего бы такого спеть. Пару секунд потренькав струнами, он довольно кивает сам себе, вспомнив что-то подходящее. Правая рука хлёстко долбит по струнам, высекая мелодию, которую я узнаю с первого аккорда, и удручённый тишиной зал, взрывается весёлой песней, безупречно исполняемой хриплым голосом маэстро.
«А хуй тебе-е…не принимай ты за баранов на-а-ас,
Ведь все мы знаем, что ты пидара-а-ас.
А у нашей мамы голосо-о-ок,
тоньше чем на жопе волосо-ок…»
Эту, некогда любимую в нашей конторе песенку, мы называли «Сказочкой про семерых козлят». Эта похабная, подслушанная Гераклом у отца, частушка, является как бы диалогом козлят и пытающегося забраться в их дом, волка. В первом куплете, самый наглый из семерых козлят в недвусмысленных выражениях, объясняет волку, который подделал голос матери, что тот разоблачён. Во втором куплете, уже сам волк плачется, рассказывая о своей нелёгкой судьбе.
«Положил хуй на диплома-а-атию,
Всех послал к ебё-ёной ма-а-атери-и,
Отворите двери мне-е сынки-и,
Я принёс блатные пе-сенки…»
Конец песни в точности совпадает с финалом сказки. Доверчивые козлята всё-таки открывают двери хищнику. На то они и козлята.
«Тут ворвался в се-ени во-о-олк хитрее-ец,
И козлятушкам пришёл пиздец!»