— Что это с ним? — негромко спросил Кроненберг Крюля.
— Ну и что там тебе настрочила твоя мамочка? — выкрикнул из угла сарая Крюль.
Шванеке этого не слышал. Единственное за пять лет письмо. И о чем? «…разбомбили», «…Шванеке — хуже дьявола!», «…только когда помру, успокоюсь».
— Гады! — вдруг заорал Шванеке.
Подскочив, он, откинув голову, стал вопить.
— Гады! Гады! Гады проклятые! — кричал он, сжав кулаки. Потом, скомкав письмо, бросил его в угол сарая и стал словно безумный расхаживать взад и вперед. — Мать! — орал он. — Мать… Да они все гады ползучие! Все!
Кроненберг с Крюлем поспешили к нему. Тут Шванеке в исступлении стал ногами и руками ломать, крушить дощатые нары. С перекошенным до неузнаваемости лицом он переламывал о колено доски.
— Уйдите! — вопил он. — Все уйдите! А не то сейчас всех вас прибью!
Кроненберг с Крюлем переглянулись. Все ясно: припадок неконтролируемой ярости. Попытавшись унять Шванеке, они кинулись на него, но не вышло — Карл Шванеке разбросал их как котят. Только когда на помощь пришли еще трое, им впятером удалось уложить его на превращенные в груду досок нары и связать.
Привлеченные шумом, примчались доктор Берген, доктор Хансен и обер-лейтенант Обермайер. Кроненберг озабоченно ощупывал начинавший уже заплывать левый глаз.
— Он спит, — сухо доложил Кроненберг. — Получил письмо из дому, видимо, там что-то случилось. Вот он и взбесился. А может, просто за пять лет читать разучился, поэтому и озверел, — ядовито добавил он.
— Оставьте при себе ваши дурацкие предположения, Кроненберг! — рявкнул на санитара Обермайер.
Подойдя к нарам, он взглянул на избитое, посиневшее лицо Карла Шванеке:
— Я заберу его к себе в Горки — вы тоже поедете, Крюль.
— Но ведь я ранен, герр обер-лейтенант… — попытался возразить обер-фельдфебель.
— Мне сказали, что ваша задница в полном порядке. К тому же не она меня интересует, а ваши руки, а они, сдается мне, тоже в полном порядке. Или вы только что не ими Шванеке охаживали, а задницей?
— Никак нет, герр обер-лейтенант.
— Значит, сегодня в час ночи у дома, где операционная.
— Так точно!
— А партизаны? — встревожился доктор Берген.
— Ничего страшного, герр доктор, но нам необходимо ехать.
Крюль беспокойно вертелся на нарах. Снова на фронт, думал он. Опять вся эта дрянь: пределы видимости противника, атаки, обстрелы, партизаны. Вот же зараза! Угораздило меня попасться ему на глаза.
Доктор Берген сделал Шванеке укол морфия.
— Не разбушуется? — спросил Обермайер.
— До ночи проспит. А когда проснется, надеюсь, ничего подобного не повторится.
— Что тут случилось? — обратился Обермайер к Кроненбергу.
— Да вот… письмо из дома получил. Читал, читал, а потом как вскочит. И давай все крушить.
— Где письмо?
Отыскав лежавший на полу скомканный листок, Кроненберг разгладил его и подал обер-лейтенанту. Пробежав его глазами, Обермайер нахмурился, потом, аккуратно сложив, молча вышел.
— Что уж там такого она ему написала, если он так взбесился? — недоумевал Кроненберг.
— Кто знает, что. Просто есть письма, которые лучше не отправлять, — уходя, высказал мнение доктор Хансен.
В час ночи Крюль и Шванеке стояли у временной операционной. Шванеке с мрачным видом стоял, опершись о стену. Очнувшись и сообразив, что связан, он сначала долго истерически хохотал.
— Да не буду, не буду вас приканчивать, идиоты! — сквозь смех успокоил он всех. — Где мне потом скрываться в этой окаянной стране?
— Ну знаешь, посмотрел бы на себя! Только и осталось, что связать по рукам и ногам, — ответил Кроненберг.
Спрятав за спиной руку со шприцем, он сидел у изножья нар Шванеке, готовый в любую минуту впрыснуть Шванеке лошадиную дозу успокаивающего, если тот надумает вновь буянить.
— Ты только на шаг отошел бы, как тебя СС тут же и сцапали бы и вздернули на первом суку. Так что только и оставалось бы, что перебежать к «иванам» — те, может, подумав, оставили бы тебя в живых.
Наступив на ногу санитару, Крюль грубо предупредил Шванеке:
— Тебе ребра вытянут поштучно, если смоешься.
Когда сам штабсарцт доктор Берген выписал Крюля как выздоровевшего и теперь путь к подвигам вновь был открыт, поскольку рана в заднице ничуть не препятствовала, обер-фельдфебель буквально на глазах пришел в себя. Уже четверть часа спустя он гонял взад и вперед по сараю кого-то из легкораненых только за то, что тот, видите ли, проявил небрежность, приветствуя его, обер-фельдфебеля Крюля.
— Я вас приведу в чувство! — разорялся Крюль. — Вы здесь только пузо греете, а мы по снегу ползаем! С сегодняшнего дня я лично буду контролировать всех, кто попадает в госпиталь!
— Свинья собачья! — отчетливо произнес кто-то.
Крюль резко повернулся. На временных койках лежали исключительно тяжелораненые, на нарах и соломенных тюфяках те, кто получил легкие ранения. Лежали и ухмылялись.
— Кто это сказал?
Откуда-то из темного угла донеслось:
— Ветер донес.
Кроненберг хихикнул. Но Крюль сделал вид, что не заметил, — ни к чему с санитарами портить отношения. И только молча сжал кулаки.
— Ничего, наступят другие времена! — грозно предупредил он.
Кроненберг энергично закивал:
— Хочется надеяться. Мы все этого ждем не дождемся…