- Блок ноль два звонка! Передайте Казачинский порог нашем подходе!.. Передайте Казачинский порог... бога душу мать!.. нашем... Слышите иль нет?!
Поставил трубу на полочку, покосился в мою сторону:
- Не то что речника, святого апостола из себя выведут!.. Извините!.. И тут он закричал в микрофон, закрепленный у штурвала: - Боцмана на бак! Задраить иллюминаторы!
Вода закипает. Чуть что - плесканет в иллюминаторы, откачивай тогда...
Сиплый голос боцмана, как из преисподней:
- Иллюминаторы закрыты!
- А на камбузе?..
- На камбузе сами зна...
Владимир Питиримович оборвал боцмана на полуслове:
- П-проверить!.. Берега зазеленели буйно. Будто сразу после тундры. Закарпатье в цвету. Наверное, лед здесь не тащил по берегам каменную "каргу", не срезал нависших над водой кустов, ярко-зеленых, сверкающе-белых, розовых.
Буй, на коротком якоре, захлебывался, выныривал. Вода пенилась, смыкалась над ним.
Предупреждающе...
Прошли ныряющий буй, и тут только заверещал радиотелефон. Послышалось хриплое:
- Туер "Енисей" не работает. На профилактике!..
Лоб Владимира Питиримовича стал мокрым. Рулевой присвистнул удивленно:
- Неужто до полудня рассол хлещут?.. Покрова, вроде, прошли...
Радиотелефон верещал:
- Подходите к "Красноярскому рабочему"!
Владимир Питиримович схватился за трубку:
- Где он? Его не видно!
- ...Он наверху. Спускается в порог.
Наконец, показался за отмелью-поворотом "Красноярский рабочий", старый-престарый буксир с закоптелыми боками, о котором Владимир Питиримович, тем не менее, отозвался почтительно: "Старый конь борозды не портит..."
Радиотелефон потребовал, чтобы мы подошли к борту "Красноярского рабочего":
- У нас лебедка в центре!..
- Ч-черт! Крутится-то!.. - вырвалось у Владимира Питиримовича, увидевшего, что могучий, самый сильный на Енисее буксир ведет себя, как норовистый скакун. - Не дай Бог, пропорется, как танкер! Боком несет!.. Оборвал самого себя властно: - Боцман, на корме "Красноярского рабочего" нет мягкого кранца. Поставьте на нос матроса, чтоб передавал расстояния до кормы буксира!
Командовал он спокойно, знал свое дело.
Первым проревел электроход, густо, солидно. Буксир прогудел в ответ, как головой кивнул. Мол, извините, занят.
Свободные от вахты матросы сгрудились на носу электрохода, подняли сцепленные точно в рукопожатье руки: "А где Петро? - кричат. - Где Жухарь?.. К нему мать приехала!" - "...Сашка женился!"... - "Ну?!!"
А откуда-то из иллюминатора крик не крик - рев не рев: "Киньте спиртяги. Пароход сухой - мочи нет!.. Скинемся на браслетку!.. Отдаю за полбанки!.."
На буксире засмеялись. Вахтенный электрохода кинулся в третий класс: унимать.
Женщины на "Красноярском рабочем", в черных, закатанных до колен сатиновых штанах, стояли, руки в боки, поглядывая на белую громаду электрохода. Спокойненько стояли. С достоинством. На пьяный рев даже не оглянулись.
Казачинский порог нервных не любит...
Ребята на буксире работали без рубах, споро. Лишь боцман у лебедки - в белой форменной фуражке. Сейчас он всему голова.
- Выбирай трос! - прокричал Владимир Питиримович в медную трубу. Добро! Майнай!
Задымил черно, густо "Красноярский рабочий", потащил нас вверх по каменистому корыту фарватера, которое сузилось так, что невольно думалось: продраться бы, не ободрав бока. Скрежетал о закоптелые дуги буксира стальной канат. Вода - все стремительней. Темные топляки навстречу, как снаряды. Вот и самое опасное место, "слив", как говорят речники. Оборвись тут канат - развернет, бросит на камни.
На корме буксира лежал, на виду у всех, старый зазубренный топор. Если что - рубить трос. "В момент натяжения, - сказал Владимир Питиримович, достаточно одного удара..."
Буксир чадил черным костром. Едва выволакивал нас навстречу безумной сверкающей лавине... Не осилил... Погрохотав лебедкой, размотал, "стравил" трос, захлюпавший о воду; забрался сам, налегке, и лишь потом подтянул лебедкой электроход.
Второй "слив" был еще круче, берега, казалось, вот-вот сомкнутся; вода рвалась тугим зеленым жгутом, еще чуть и - ринулась бы водопадом, пенясь, разбивая пароходы в щепы... Позже узнал: здесь, бывает, часами бьются суда, не могут подняться. Не хватает сил.
Без буксиров идут вверх только "Метеоры" на подводных крыльях. Владимир Питиримович сообщил об этом, как о личном оскорблении.
- Мы бы тоже могли. Ага?..
Нашу корму вдруг повело к камням. Владимир Питиримович крутанул штурвал изо всех сил, яростно, - штурвал завертелся, как буксирующее колесо. Заскрежетал о дуги буксирный канат, его повело в сторону. Я взглянул в том направлении и увидел краем глаза, внизу, на пассажирской палубе, Нину. Зябко обхватив кистями рук локти, вздрагивая от каждого звука, она глядела наверх, на мужа, своими выпуклыми, как у галчонка, глазами, округленными страхом и нежностью. Губы ее шевелились беззвучно...
Наконец выбрались из опасной каменной узины. Когда "Красноярский рабочий", застопорив, забрал свой трос, она тут же ушла. Владимир Питиримович так и не заметил ее - не до того было, отряхнулся, словно что-то мешало ему. Переступил с ноги на ногу. Просиял.
А буксир, разворачиваясь, включил резко, оглушающе, на всю тайгу, победный марш. Знай наших!..
А тайга горела. Все сильнее пахло гарью, дым становился плотнее. Пассажиры спорили, где горит, жаловались на то, что плохо тушат...
Владимир Питиримович произнес, ни к кому не обращаясь:
- Орда пожгла - ушла, Ермак подпалил - прошел, мы жжем...
Нас настигал "Метеор". Он ревел все сильнее, приподнявшись на передних лапах и сияя стеклами.
- Похож на жабу, - сказал Владимир Питиримович и потянулся к медной трубе, видно, хотел что-то бросить язвительное капитану "Метеора" да передумал. Повернулся к "Метеору" спиной.
Начались отроги Саян. Серыми скалистыми обрывами нависли над Енисеем. Деревья - к небу свечами. Белыми, серыми, зелеными, - тут и береза, и горная сосна, и лиственница. Нет, это куда мощнее лесистых Карпат! И вырубок в горах нет. Разве что покатится сверху ствол, срежет лес до воды. Но залысины редки.