Аннушка, фельдшерица с дочкой Аленкой шли по улице районного центра. Они сегодня провели весь день вместе и дочь радовалась новизне незнакомого городка.
Потом они сели в автобус и очутились на улице Заречной.
Прямо возле остановки стоял дом под железной крышей. Большой, важный, с новыми окнами и забором. Залаяла собака. Аннушка посмотрела на калитку и вдруг услышала лязг кольца в двери. Она схватила дочь за руку и тут же побежала к подошедшему автобусу, идущему обратно в город. Малышка ничего не заметила, а сама Анна вдруг вспомнила все, что произошло несколько лет назад в этом доме. А событие было неординарное.
Семья Железновых состояла из пяти человек. Лида и Анна — дети от первого мужа, погибшего в паровозном депо, где он работал сцепщиком и Мишутка, сын от отчима, жестокого, малообразованного человека, чем-то покорившего их мать так, что она не замечала его дерзкого обращения с дочерьми.
Рано утром Аннушка вышла на крыльцо, так как собиралась на практику в больницу, ей нужно было успеть к семи часам. Нетерпение молодой студентки медицинского техникума гнало ее чуть свет из дому. Закрыв за собой дверь, она вдруг услышала жалобный писк и увидела сверток.
Анна подняла кого-то, завернутого в байковое одеяльце, и принесла в дом.
Из кухни вышел отчим и недовольно спросил:
— Чаго ты ты там приперла? Рябенка штоли? Убяри куда хочешь, мне дома байстрюки не нужны.
Мать жалостливо попросила:
— Покормить надо дите, да перепеленать.
Отец жестко ответил:
— Мне еще чужих щенков в доме не хватало! И, побагровев, заорал на Аннушку:
— Пошла вон, дурища! Тащи его в милицию.
Мать тихо сказала:
— Слушай, что говорит отец, — отнеси.
Всегда робкая, послушная Аннушка вдруг запротестовала:
— Зверь ты, не человек! Никому не отдам, сама растить буду.
Отчим подошел к ней, сгреб своей лапищей за шиворот, подтащил к двери, ногой распахнул ее и сказал:
— Пошла вон! Поумнеешь — вернешься.
Мать запричитала, но Аннушка, очутившись за дверью, уже ее не слышала. Она бежала по улице, а ребенок пищал надрывно, жалобно. Потом все громче и громче и, наконец, залился хрипловато, слабо.
Вдруг она увидела полуторку, грузовую машину с шофером, из села, где проживал ее дедушка по отцу. Молодой парень, малознакомый, спросил:
— Тебе куда?
— В твое село, ты же знаешь наверняка моего дедушку. Сидора Никитовича?
— Еще бы — единственный бондарь на весь район, постоянно к нему обращаемся. Только я больше там не живу. Переехал на хутор Светлый за пять километров.
Увидев расстроенное лицо девчонки, он открыл дверку машины и, взяв ребенка из рук подождал, пока она сядет в кабину. Потом положил ей на колени сверток.
— Совсем слабо пищит, маленький? — заметил он.
Она прижала малыша к себе, но он не унимался. Тогда она, тихонько развернула ему ножки, и, увидев мокрые пеленки, стащила с шеи платок, подложила ему и завернула снова. Ребенок затих и проспал пока они добрались до села. Ехала она к деду Сидору, родителю ее умершего отца.
— Что я ему скажу? — думала Аннушка. — Вдруг он тоже не захочет принять меня с ребенком?
Свои сомнения она молча держала при себе и только прижимала маленькое существо, которое ни за что на свете никому не отдаст.
Удивленный дед виду не показал, только спросил:
— А это кто?
— Дедушка, — заплакала девчонка, — я нашла сегодня утром малышку у нас на крыльце, попросила оставить ее у нас, а меня отчим из дома выгнал. Я не могу никому ее отдать.
— Девочка? — просто задал вопрос дед. — А ну, разворачивай, сопрела, небось в одеяле, да в мокрых пеленках, красавица.
Дома было тепло. Малышку развернули и она снова принялась пищать слабым голосом, видимо давно не ела.
— Да она совсем кроха. Ей явно не больше двух-трех дней, — удивился дед. — Нужно срочно ее кормить.
— Чем? — расстроилась новоиспеченная мать.
— Твоего отца мы козьим молоком выпоили. Своего не было. Сейчас достанем, не расстройся. А ты пока срочно воду в таз наливай, ее помыть надо.
Подходящий таз длинный, овальный как раз подходил для ванночки. На плите у деда стоял двухведерный бак с теплой водой. Все делалось впрок, пока плита топится. Сам он побежал через дорогу к Катерине, которая держала коз вместо коровы.
— Здравствуй соседка, — проговорил он, ступая на порог — Мне бы молочка от твоей какой-нибудь одной козы. Сейчас и дальше. Парное.
— Ты никак младенцем стал? — удивилась Катерина. — От одной козы только для самых маленьких берут.
— Так оно и есть. Внучка с дочкой в гости приехала.
— Это которая? И когда она успела замуж выйти?
— Катерина, — строго остановил ее сосед. — Про замужество мы поговорим потом, а сейчас срочно молоко.
— Поняла, вот оно, твое молоко, утреннее. Час назад подоила. А в обед специально для вас еще надою и вечером.
— Спасибо тебе, — поклонился Сидор. — После договоримся о цене.
Молоко быстро вскипятили на газу, балонном, но имеющемся на разные случайности. У малышки в пеленках оказалась и бутылочка, правда пустая, и соска. Видно в роддоме позаботились.
Через несколько минут девочка сосала молоко, захлебываясь от жадности, приходилось останавливать малышку, чтобы ненароком не захлебнулась. Она совсем мало выпила из бутылочки и выпустила соску из рук. Тут же испачкала пеленки и, пока ее купали, блаженно заснула.
— Поговорим, внуча.
— Поговорим, дедушка.
— Ты серьезно решила оставить девочку у себя?
— Серьезно.
— Но тебе еще семнадцать лет, а ты себя закабалишь навеки.
— Все равно не отдам ее никому.
— А как замуж выскочишь, попадет такой, как твой отчим, и не взлюбит ребенка?
— Я никогда не выйду замуж, — упрямо ответила внучка.
— А учеба?
— Осталось только практика и экзамены. — Но ведь ты мне поможешь? Посмотришь за ней, пока я сдаю экзамены?
— Ох, помочь то я тебе хочу, а вот смогу ли?
— Попросим кого-нибудь из женщин.
— Да уж лучше я сам. А что мы скажем, если спросят, чей это ребенок?
— Так и скажем, мой. Обманул парень какой-то и не женился.
— Срам на всю жизнь.
— А мне все равно. Лишь бы малышка со мной была.
— И как же мы ее назовем этот цветочек аленький?
— А ты уже назвал ее — Аленка.
— А отчество?
— Отчество я ей даю моего папы.
— Правильно, — оценил дед. — Ну теперь держись, молодая мама. Всего от людей наслушаешься.
— Я согласна. Пусть говорят.
— Ей же документы надо выправить. Так не зарегистрируют и свидетельства о рождении не выдадут.
— А что надо, дедушка?
— Справку из роддома, что такая-то родила девочку тогда-то. И эту справку в ЗАГС для того, чтобы выдали нашей Аленке свидетельство о рождении.
— Но кто же мне даст эту справку?
— Никто. С ними строго. Но главврач больницы, сын моего фронтового друга. На моих руках помер раненый. Он это хорошо помнит. Я надеюсь, что поможет он нам с Аленкиной справкой. А то как же человек без документов жить будет.
— Дедушка. Но мы с тобой никогда и никому не скажем, что Аленка не моя дочь.
— Конечно, голубка. Решили — запечатали. А теперь иди-ка ты отдыхай. А я съезжу завтра же в район за документом, а за одним и про твою практику поговорю, может они тебе разрешат какое-то время здесь в нашем медпункте ее проходить?
— Вряд ли. Там нужно во всех отделениях поработать.
— Ладно. Утро вечера мудренее. Ложись-ка ты отдохни. Скоро опять дитя кормить.
Аннушка долго смотрела на спящую девочку и нежное чувство, покорившее ее сердце крепчало оттого, что эту кроху она вырвала из лап неминуемой гибели. Еще час-другой и она могла погибнуть. А еще в ее воображении представилась та, которая подбросила только что родившегося ребенка на крыльцо чужим людям. Анна нежно поцеловала сердитое во сне личико, но малышка не проснулась. Тогда вновь испеченная мама прилегла рядом с ней, уснула, но ее сразу же разбудил писк проголодавшейся дочки.
Все это вспомнилось молодой маме, побывавшей возле родного дома, но не осмелившейся зайти. Ей хотелось увидеть сестру, маму, брата, который теперь уже совсем большим стал. Но встреча с отчимом пугала ее и была нежелательной. Мать потихоньку приезжала изредка к ним, не чаще двух раз в год, больше не могла вырваться из дому. Сестра вышла замуж за военного и уехала куда-то в гарнизон на границу.
Анна привязалась к малышке так, что родные матери такой любви к детям, порой не испытывают.
Сначала было очень трудно. Дед Сидор ее идею воспитать чужого ребенка вместо своего и дать обет безбрачия, счел не такой уж безумной. Они вытащили на свет из сундука все платья, платки, юбки и кофты покойной бабушки и Аленка все эти годы была обеспечена красивой одеждой, перешитой мамой из пригодившегося старья. И шить она научилась из-за дочери.
Дед через неделю уже выправил документы на девочку. Была одна женщина, что рожала в больнице без документов, девочка погибла при родах. Та женщина ушла, так и не назвав своего имени. Поэтому друг деда и выдал справку новорожденной на имя Железновой Анны Федоровны. И дочь теперь была тоже Железновой Аленой. Только с прочерком в графе, где значится отец.
Все село судачило о ней в первое время. Потом, по окончании техникума, Анну направили работать в их сельский медпункт фельдшером и скоро, скромная, знающая как помочь больным, молодая женщина уже не вызывала чесотку в языках кумушек. Она безотказно в любую погоду, днем и ночью шла на вызовы.
Никудышный появился в селе и сразу же завоевал симпатии этого дружного семейства. Анна сочувствовала этому нескладному юноше и иногда разговаривала с ним на разные темы, но так как времени было совсем мало, то и разговоры их были так, проходными, сию минутными. Она жалела этого парня. Чисто бабьей жалостью к неустроенному человеку.
А тут еще Аленка подружилась с ним. Он так очаровал юную принцессу, что когда наступал вечер, малышка заранее садилась на крыльце и ждала, когда стадо пойдет мимо их дома, а он принесет ей гостинец от ежика или зайца, того, кто попадется ему раньше.
Вместе с нею в медпункте работала Варя. Девушке было уже двадцать два года, но на замужество не было никакой надежды. Дело в том, что при миловидной физиономии Варя была хромоножкой. В детстве неудачно ей вывернули ножку и плохо заживили. Она стеснялась своего недостатка и не пыталась никогда бывать там, где собиралась молодежь.
Как-то Саня поранил в лесу руку и зашел, чтобы наложить шов — рана была большая. Варя помогала Аннушке и взгляды Сани и Вари встречались ненароком, или казалось что ненароком, несколько раз. Варя тоже была из детского дома, ее забрала оттуда уже шестнадцатилетнюю, бабушка. Но вскоре бабуля умерла и девушка осталась одна.
Аннушка видела, что парень, которого незаслуженно зовут Никудышным запал ее коллеге в душу. Стеснительная Варя на разговор не шла и Аннушка, тоже имеющая тайну, понимала, что расспрашивать ее неуместно. Только один раз она сказала, покрасневшей Варе, когда мимо проходил Саня.
— Счастье самой надо иногда брать штурмом. Если ты уверена, что ему нравишься, не стесняйся, попадись на глаза, заговори, придумай какую-нибудь работу по дому.
Варя как-то остановила Александра у своего дома и попросила зайти. Она не могла собраться с мыслями, чтобы придумать такое, что показало бы правдивым оправданием его здесь.
— Вы, Александр Григорьевич, все места ягодные знаете. Пастбища в разных местах. А мы с Аннушкой собрались сходить в выходной за ягодами и не знаем куда. Вы нам поможете отыскать лучшие места?
Он смотрел на ее милое лицо, полыхающее от румянца. Нельзя сказать, что он был влюблен в нее — нет, его сердце не было задето чувством под названием любовь, просто эта девушка притягивала его какой-то смутной неясной тоской о любви, предмета которой он пока не замечал. Собеседница она была отличная.
Они пошли в этот день за ягодами и обедали вместе с ним на пастбище, играли в догонялки, как маленькие, рассказывали смешные истории из жизни детского дома и Александр был в этот день счастлив как никогда. Ему было весело с этими говоруньями без всяких выкидонов и чванства. Он вечером тогда все рассказал Степаниде, она уже тогда начала ходить после его ванн. И та их ночная беседа вела к тому, что Степанида назвала Варю его суженой и убеждала держаться за эту девушку.
— То, что она хроменькая, ничего страшного. Зато человек замечательный и ты ей явно по душе.
Будь жива Степанида может быть теперь все сложилось по-другому у Сани. Уж она посоветовала бы как ему быть.
А сейчас обстоятельства сложились так, что Саня вынужден был жить по навязанным ему жизнью обстоятельствам.
В доме Железновых готовились спать. Аленка давно видела десятые сны, а Анна и Варя, которая пришла к ней недавно, запоздно разговаривали на кухне.
— Что я ему скажу, ты мне нравишься?
— Да так и скажешь, — убеждала ее Анна.
А просто человека пригласить к себе нельзя? — подал голос дед. — Он этот парень, можно сказать, герой. Орден заслуживает. Ишь какую обузу себе на шею повесил и ни за что не хочет расставаться с совсем чужими ему людьми..
— Правда, дедушка, — обрадовалась Варя, но я не уверена, что смогу как он относиться к чужим людям как к своим.
— Вольному воля. На такое не каждый человек способен. Он особенный и счастлив будет тот, кто находится рядом с ним, бескорыстным?
— А что люди скажут?
— Тебя только это интересует, — рассердился дед. — Да пусть они говорят, что хотят. Если он люб тебе, присмотрись, свято место пусто не бывает, найдется такая же как он, бессребреница. Господь его не оставит.
Варя ушла. Она не сомкнула глаз в эту ночь, так ей было жаль этого парня.
А он тоже лежал и думал о том, что ему нравится Варя, милая, скромная девушка, о которой нужно забыть. Она хороший человек и ей наверняка найдется такой же, без оравы беспомощных людей, которых он не променяет ни на какую, даже самую раскрасивую женщину.
— Саня, а ты что же так и будешь куковать с нами неженатый? — спросил его Денис.
— А к чему мне нужна жена, мне и с вами хорошо живется.
— Странный ты, человек, Александр.
— Никудышный, так меня все называют.