Аленке исполнилось 10 лет. Это была уже совсем большая девочка, серьезная, красивая, не похожая на сельских детей. Частенько бабы судачили о ней и говорили Анне:
— Она у тебя как Херувим. Прямо — таки ничуть на тебя не похожая.
— Похожа на своего отца, — бросала Аня не оборачиваясь и проходила мимо.
— Ишь ты гордячка, а у девчонки прочерк в свидетельстве.
— А ну пошли, бестолковые, — увидев такую сцену, ругался на них Сидор Никитович.
— Да мы просто, так. — Просто, — ворчал он, разгоняя сплетниц. — Чтоб я не слышал больше такого.
— Ты, Анна, не обращай на них внимания, чешут языками так, как помелом, лишь было о чем болтать.
В поселке сгущались тучи.
Пастушонок как пропал, так и не нашелся. Обыскали все, как в воду канул. Мать плачет, заливается. Экспертиза, сделанная в городе по скелету в лесу, определила, что это и есть пастушонок. Мать заходилась от горя. Пришлось гроб закрыть, чтобы не смотрела. Мужики экстренное совещание проводили, так чтобы их бабы не слышали:
— Видно волки завелись возле села.
— Да, так обгрызть парня могут только они.
— Странно, что мясо с костей снято как ножом, а не зубами выдрано.
— Может саблезубый какой волчара пришел к нам.
— Что делать будем?
— Капканы ставить. Коровушек по домам, пусть всяк за своей смотрит.
— Теперь мало осталось, пастух не нужен.
— С похоронами опять же помочь надо.
И снова в селе были похороны.
Ну предположим, что Заику сожрали волки. А кто тогда Людку в бочку затащил и отделал?
— Может медведь, — засомневался кто-то.
— Да она говорит, три их было.
— Гляди-ка. Нет. Медведи стаями за бабами не ходят.
— Опять же пропажи еды пошли, вещей с веревок.
— Тут что-то не так. Завелись чужие, но кто такие и что им нужно, неизвестно.
— Надо бы к леснику сходить, посоветоваться, может видел кого, что присоветует.
Сказано, сделано. Парламентеры были серьезные: Евсеич, Прокопьич, бригадир-полевод Жора, и с ними баба одна увязалась, новенькая Елизавета, та, что чуть заиками всех не сделала.
— Я, — говорит, ничего не видела, хочу познакомиться с людьми и по лесу гулять, где грибов больше.
— Ладно, иди, не на себе нести же тебя придется. Убытку не будет от присутствия чужестранки.
Заимка лесника была похожа издали на маленькую крепость. Домик с башенками, двойными воротами. Забором высоким, крепким. На опушке у реки место выбрано. И село близко, не более двух километров. Хозяин живет здесь уже почти три года. Зовут Равиль. Фамилия Насыров. А жена Оксана, хохлушка смешливая. Встретили парламентеров радушно. На стол накрывать стали. Гости свою самогоночку-первачок — шасть на стол. Не лыком шиты, поди. Хозяин за столом в рубашке-косоворотке, видно женой вышитой. Все брюшко-соцнакопление поглаживает. Говорит голосом тихим, приятным, не задирается. Хозяйка та все смеется по каждому поводу, такая заводная. На кухне что-то готовится. Вскоре гости пили и ели шашлыки с помидорчиками на шампурах между мясом. Наелись до отвала.
— Лосенка завалил, медвежатинки не желаете отпробовать?
После трехлитровой бутыли и лягушку жареную попросишь. Ели медвежатинку в соусе приготовленную. Хозяйка от похвал раскраснелась. А когда прощаться стали всем по пакетику мяса отвалили.
— В селе в эту пору живут постничают, а скоромного хочется?
— Еще как, — ответил Евсеич.
— А нельзя ли как самому пристрелить кого на мясо? — спросил Жора.
— У меня лицензии на отстрел имеются, — сказал хозяин и показал им целых пять штук разных.
— Тут тебе и медведь, и лось, и зайцы, и кабан, что душа пожелает.
— Дорого лицензия стоит?
— Дорого, если за нее деньги отдавать.
— А как по-другому?
— Кому лес, кому охота. Так и происходит бартер.
— А купить мясца изредка хоть можно?
— Можно и недорого, мне бы на патроны только хватало, да на курево с хлебом. На той неделе подходите будет вам сохатинка, или медвежатина.
— У нас тут волк завелся, пастушонка сожрал.
— Слышал, были у меня милиционеры. Я уже капканы поставил.
— Думаю какой-нибудь одни бешеный от стаи отстал, а так вроде бы у нас их здесь не имеется.
— В селе начались пропажи разные.
— Это не волки. Волк в горшок с кашей не полезет. И наматрасник с подушками ему не нужен.
— Ну ладно, прощевай, хозяин дорогой. Спасибо за привет.
С тех пор иногда потчевал хозяин свежатинкой приходящих гостей, да и с собой давал на шашлычки, готовое, расфасованное в кулечки. Ели, нахвалиться не могли.
— Человек этот Равиль, каких мало.
— Душа — человек.
— Щедрый.
— И жена нежадная.
— Другая бы за такие подарки всыпала ему по первое число.
— Первачка надо ему отнести побольше.
— Первачок, то хорошо, но мясо денег стоит.
— Соберем вскладчину и расплатимся.
Теперь каждый месяц можно было отовариться у лесника. Совсем почти задаром.
Один только Сидор Никитович не признавал щедрот этого человека.
— Он лесом распоряжается, как своим собственным.
— От леса не убудет.
— Не скажите. Раньше можно было встретить на дороге лосенка, лисичку, зайчат. А теперь? Этот человек уничтожает природу и еще за деньги продает вам государственное.
— Где оно государство наше?
— Хозяйство прахом пошло, лес вывозят, рыбу выловили, да отравили нечистотами. Грибы перерождаются. Берешь хороший гриб, а потом неделю с толчка не сходишь.
— Да, — проговорил молчавший Евсеич. — От нашего села осталось семей тридцать не больше и то половина собирается уезжать.
— Куда?
— К родственникам, поближе к городу. Там тоже есть бросовые дома, за бесценок купить можно.
— Магазин наш закрыли. Ладно бабы по очереди хлеб пекут.
— Только за дрожжами приходиться за двадцать верст шастать, хорошо когда сухие попадаются, а на таких много хлеба впрок не наделаеь.
— Целую неделю теперь черствый едим.
— А как зима, да распутица весенняя застанут, что делать будем?
— Прохватилов на тракторе привезет что надо.
— Странно, все вроде порушилось, проку никакого, а он сидит в селе и никуда не собирается уезжать.
— Правда интересно. Его мудреная бабенция тоже с ним здесь осталась.
— Кто она ему?
— Да кто его знает, говорят полюбовница, а там их не разберешь. Может домработница.
— На иностранных языках, стрекочет. Училась, чтоб кашу варить, да полы мыть.
— А ну их к ляду.
Время катилось, жизнь продолжалась. Как-то Равиль накричал на жену и приказал ей поехать в соседний город.
— Не хочу, — упрямо ответила она.
— Как не хочешь? — рассвирепел мужик. — Может другого присмотрела?
— Меня от тебя давно тошнит, — сказала и пошла к выходу.
В один прыжок он настиг ее. От добродушного гостеприимного человека, каким его знали в округе, не было следа.
— Или ты исполняешь по-прежнему свои обязанности, либо я тебя.
— Что сожрешь, как всех?
— Ты несъедобная, дура, старая кобыла и несет от тебя потом.
— Значит, не отпустишь?
— Сама знаешь, что нет.
— Я же не пойду сама на себя заявлять в милицию. Так, мол и так, убивала с муженьком молодых подростков, детей, женщин не старше тридцати лет и потом жрала их в шашлыках, котлетах, жаркое делала, мариновала впрок, кровь пила свежую. Не могу больше, снятся мне они. Руки на себя наложу.
— Хорошо, — сказал он. Я больше не буду заставлять тебя убивать кого-либо. Я просто приму меры по твоему воспитанию.
Он схватил ее за шиворот, толкнул на пол, она ударилась головой, он еще добавил оплеуху и сбросил в яму на заднем дворе, цементную, с крышкой.
— Не надо меня туда, я боюсь.
— Боишься? — спрашивал он сверху глядя на сидящую внизу фигурку.
— Боюсь. Выпусти меня, я не пойду никуда, с тобой останусь.
Он прикрыл крышку, тяжелую, железную и женщина завыла, как собака на луну, тоненько и беспомощно. Прошла ночь, в яме было душно, страшно. В голове вертелись все погубленные ими жизни. Еще совсем недавно пастушонок, с заклеенным ртом, глазами молил о пощаде. Равиль полоснул его по горлу ножом как барана. Парень лежал в ванной и она подставила кастрюлю, чтобы кровь стекала в нее. А потом они пили с Равилем теплую, красную жидкось и не думали о том, в ком полчаса назад эта кровь пульсировала по жилам.
У них тогда было много мяса от двух заблудившихся в лесу молодых людей. Парня и девчонки. Враз вспомнилась сцена, как они постучали в ворота и спросили как им выйти на дорогу к речному вокзалу.
— Проходите, гостями будете, — приветствовал их хозяин.
Молодежь была явно голодная. Смотрели на плиту, где жарились сочные бифштексы из девчонки, привезенной Оксаной со станции. Она была хорошо одета и сидела, ждала поезда, чтобы проехать одну остановку к бабушке.
Оксана подошла к девочке, спросила почему она одна.
— Мама привезла меня. Сейчас поезд подойдет, а там наша соседка, тетя Маша проводницей ездит. Я с ней к бабушке и доеду. Она у станции живет.
— А хочешь увидеть лисичку и живого медвежонка.
— Хочу.
— Тогда идем со мной. Тут по тропинке недалеко.
— А поезд?
— Я тебя другим провожу. Вечером. Скажем бабушке, что опоздали маленько.
Девочка чуть подумала. Наказ матери и желание увидеть живую лисичку противоборствовали в ее сознании. Но ласковая тетя была убедительна, а мамы рядом не было. И она отправилась, взявшись с тетей за ручку.
— Тебя как зовут?
— Ниночка.
— А сколько тебе лет?
— Двенадцать.
— Да ты уже совсем самостоятельная. Платьишко красивое на тебе.
— Мама купила.
— Ты одна у мамы?
— Нет нас четверо.
— Ты, конечно, самая старшая?
— Угадали. Остальные мелюзга бестолковая.
Оксана шла и представляла сколько радости будет у ее мужа. Она уже давно не интересовала его как женщина. Перешла в разряд подруги, соратницы по общему делу. Он их увидел заранее и пошел навстречу.
— Лисичка не сбежала? — спросила его Оксана.
— Нет, сидит вас дожидается.
— Можно посмотреть на нее? — попросила девочка.
— Конечно, — только вот сначала зайдем на минутку в комнату.
Он пропустил в двери девочку, а Оксана осталась на улице. Она знала, что сейчас будет происходить в доме, но ее нервы давно были тряпичными, не ощущавшими боли других.
Равиль провел девочку в комнату и посадил на стул. Он принес ей платье из белой ткани и велел надеть.
— Не хочу, — заупрямилась она.
— А ты захоти, — сказал он и начал расстегивать брюки.
— Вы меня собираетесь бить ремнем? — с ужасом спросила девочка.
— Заткнись, — грубо сказала она девчонке.
В ванную вошел и выключил воду.
Оксана зачем-то взяла кастрюлю и подошла к девочке совсем близко. Он тоже подошел, ухватил ее за волосы, загнул голову назад и полоснул ножом по горлу. Стекающая кровь наполняла посуду. Он с кружкой в руках ожидал, пока жена нальет ему теплой крови. Оба они в красных подтеках пили жидкость только что питавшую девочку. Безжизненное тело достали из ванны, положили на цинком обделанный стол и начали разделывать, как разделывают повара туши животных.
Такая жизнь началось у них давно, с тех пор как дед Равиля, приучил его людоедству. Тогда об этом никто не догадывался. У деда было шестеро детей, но он давно оставил свою старуху и жил во флигеле возле дома, начиненного многочисленными родственниками. Там, где людей жило много, а места было меньше, чем требовалось для нормальной жизни, всегда происходили свары и споры. Многочисленные новорожденные воцарялись в этом доме ежегодно по одному-два. Как-то потерялся двухлетний малыш. Мать зазевалась с болтовней на улице, хватилась, а ребенка нет. Так его и не нашли. У деда несколько дней был вкусный обед. Потом еще терялись внуки. И совсем маленькие и постарше. Продолжалось это несколько лет. Однажды Равиль сам пришел к деду. И дед впервые оставил внука живым. Его никто не посещал из родственников и он привык считать себя ненужным им. А тут Равилька, собственной персоной. Сел за стол, пообедал с дедом.
— Тебе Мансур ничего не рассказывал?
— Нет, а что?
— Ничего, квартиру ему дали отдельную скоро сам узнаешь.
— У тебя вкусно, мамка так не умеет варить, — похвалил внук.
Время шло. Люди терялись, часто не находились. Равиль вырос и уже жил самостоятельно, но к деду наведывался часто.
Равиль наездами из другого города, где он остался после ремесленного останавливался у брата Мансура в его квартире. У братца было две комнаты и наезды гостя не обременяли его. Дед постоянно при наезде внука навещал их и баловал вкусными обедами. Как-то за рюмочкой, закусывая шашлыками и хваля его изделия, братья попросили научить их готовить так как он. Тогда-то они и узнали от него правду. Сначала кровно обиделись, даже убить хотели, а он им сказал:
— Корова тоже теплокровное животное, все понимает, а ее убивают и не спрашивают, хочет она этого или нет. А люди — вредные твари и очиститься от них можно и таким способом.
Братья с его доводами согласились, особенно припоминая обидчиков.
Равиль и Мансур не общались с родителями, ушли как-то сразу и все. Мансур попал в бандитскую шайку, где давно состоял его школьный сотоварищ, а теперь Ворон по кликухе. Добывали они себе на жизнь разбойными нападениями. Всего четыре человека парней от двадцати пяти до тридцати лет, а шуму наделали много. Домушничали, разбойничали по ночам в малолюдных местах. Но особо капиталов не накопили и частенько Мансуру приходилось их кормить уже освоенным у деда ремеслом. Жратва была всегда в запасе. Он до того обнаглел, что начал сбрасывать скелеты, разрубленные на части в мешках прямо в мусорный ящик возле дома.
Сборщик мусора однажды пригнал свою машину на окраину города на общую свалку и опрокинул привезенное «добро». Бомж Валентин, обитающий здесь, порылся в мусоре и увидел мешок. Раскрыл его, а там человеческие кости, да сразу от двух человек, взрослого и ребенка. Испугавшись, он умчался оттуда, чтобы не иметь объяснений с милицией. Но по пьянке проговорился своей подружке Гусыне, прозванной так за то, что была горластой и ходила важно, переваливаясь с боку на бок.
— Ты чё, — заявить надо.
— Ни за что.
— Он же людей жрет, понимаешь?
— А нам с тобой какое дело? Нас не съедят — мы с тобой вонючие.
— Он же убивает их и потом жрет.
— Я сказал, молчи, женщина.
— А то что ты со мной сделаешь?
— Выгоню.
— Куда?
— На свалку.
— Так мы с тобой итак вроде на свалке находимся.
— Уймись, женщина, — рассердился бомж.
— Но при первой же пьянке Гусыня тоже поделилась секретом с другими.
— Пьяные бомжи почесали затылки и решили:
— Мы честные бомжи и людоедов не потерпим.
Тогда-то и появилось у молодого опера уголовного розыска, в чьем районе работала машина-мусоросборник, дело о пропаже людей и под вопросом — людоед в районе?
Опером был Строганов Алексей Николаекич. Вместе с двумя коллегами они обшарили район предполагаемого расположения обьекта и вышли на дом, в котором проживал Мансур.
При расспросах бабушек был выявлен подозрительный тип на третьем этаже. Одинокий мужчина, к нему постоянно ходит всякая там шелопонь.
— Ходют и ходют, — ворчала старушка.
— И все по ночам.
— А сегодня мой внук Эдик как ушел в школу, так его до сих пор и нет. А на дворе пять часов вечера.
— В школе спрашивали?
— Бегала мать. Он не приходил туда совсем.
— Фенька, поди сюда, — позвала она девчонку, стоящую на балконе.
— Что надо? — спросила появившаяся девчушка лет четырнадцати.
— Эдьку видела?
— Не скажу.
— Скажешь, это милиционеры пришли к нам.
— Он с тем, из двенадцатой квартиры поднимался утром.
— Он же в школу пошел.
— Вернулся, я видела.
Алексей с Сережей поднялся наверх, там, чисто из приличия поискать, пока еще явно неизвестно где гуляющего школьника. Андрей осталя у подьезда.
На звонок в дверь открыли быстро. Это был мужчина, молодой, в фартуке. Он хотел захлопнуть дверь, но было поздно. Оперативники вошли в квартиру.
— Я думал, Колька, должен был придти сейчас.
— Значит придет.
— Из кухни шли охренительно вкусные запахи жареного мяса.
— Жена готовит? — спросил Алексей.
— Нет, я сам. Один живу.
Алексею почему-то вспомнились услужливые бомжи с их рассказами о скелетах, которые были найдены тотчас оперативниками. Хотя такого везения отыскать преступника было мало.
— Можно пройти?
— Пожалуйста.
Они прошли в кухню. На большой сковороде жарилось мясо. Тошнотворный запах свежей крови витал в воздухе. На столе стояла трехлитровая банка, крышкой вниз, явно закрученная впрок.
— Где Эдик? — спросил в упор Алексей.
Хозяин попятился и сел на табуретку у стола. Его растерянность вызывала подозрение.
— Говори, где Эдик, или мозги вышибу, — сказал Сергей, доставая пистолет.
— Вон он.
— Где? — спросили оба враз.
— В банке.
— Как в банке?
От ужаса у обоих начали шевелиться волосы на голове.
— Я его замариновал, а на сковородке жаркое, сейчас друзья придут.
Этот человек был явно не в себе, если так просто говорил обо всем. Алексей высунулся в окно и крикнул Андрею:
— Срочно в двенадцатую.
Андрей повернулся, чтобы идти, как вдруг обнаружил, что пока он делал несколько шагов до дверей подьезда, впереди него зашли двое и поднимались на третий этаж. Он приотстал чуть-чуть и подождал пока дверь открылась и их впустили. Он влетел во время. Алексей подножкой сбил впереди идущего, на него кувыркнулся второй, а сзади их подпирал, войдя в дверь Андрей. Оба вошедших были окольцованы и теперь наручники Андрея надевали хозяину.
— Кто такие, — спросили оперы.
— Друзья, — ответил хрипло востроносый пришелец. Видите день рождения справлять пришли. Уже и хава готовая.
— Может поминки?
— По ком? Что Воробей допрыгался? Убили его?
— Нет. Здесь Эдик зажаренный вас дожидается.
— Поросенок что ли? Не темни, говори.
— Ничего он вам не скажет. Потому что на сковородке зажарен мальчик, по имени Эдик, а в банке замаринован тоже он.
Двум жуликам стало плохо. Их тянуло рыгать, но почувствовав неприятные игры желудка они вскочили и накинулись на хозяина. Руки были в наручниках, но досталось ему немало. Добили бы, да оперативники не дали.
Вызвали экспертов, понятых и первобытное зрелище, рассказанное Мансуром заставляло доктора постоянно применять нашатырный спирт, ко всем, находящимся здесь. Кости Эдика было разрублены и лежали упакованные в мешок. Ванна, еще плохо отмытая издавала этот ужасный запах крови.
На допросах людоед рассказал про деда, которого уже не было в живых, но ничего не сказал о брате Равиле. Он не был прописан в квартире, даже в городе, поэтому и остался вне поля зрения правопорядка.
Когда родителям рассказали о том, как погиб их сын, мать не выдержала и умерла. А отец, забрал кости и банку, отнес в морг и попросил все это положить в запаянный гроб, чтобы можно было предать земле останки сына.
Долго судачили после приговора люди. А людоеда не расстреляли. Мораторий вышел, да и вообще его признали ненормальным и лечили долго в больнице для умалишенных в особом отделении для преступников. И никто не мог знать, можно ли исправить такого человека. Некоторые врачи считали, что можно. И потом он будет безвредный граждание для общества.
Вскоре после этого громкого дела Алексея Строганова — сына чекиста, плодотворно работавшего в Средней Азии по изъятию коррумпированных излишеств у верхушки общества, взяли работать в особый отдел, где расследовались самые тайные и громкие преступления. Всего этого людоед не знал. Ему не за чем было думать о тех, кто прекратил его любимые обеды и теперь его кормили баландой и кашей.
Оксана вскоре, после того как девочка Ниночка была съедена, поехала на вокзал за три станции от своей. Нельзя было промышлять близко, итак уже достаточно наследили с пастушонком.
На скамейке у вокзала сидел парнишка, грязный и худой.
— Да на нем и мяса-то нет, — подумала она, но других претендентов явно не было видно. Она подошла к нему и погладила его по голове.
— Как зовут тебя?
— Петька.
— На рыбалку хочешь?
— А то?
— Со мной поедешь?
— Ну и рыбак, — расхохотался мальчик.
— Представь себе, интересуюсь и улов даже очень неплохой.
— Ты тоже бомжуешь?
— Нет у меня дом есть.
— И удочки есть?
— Конечно, — говорила она обрадованному несмышленышу.
— Тебе сколько лет?
— Десять.
— Родители есть?
— Мать. Пьет и дерется.
— А тебя как звать?
— Петькой.
Приехали на заимку. Хозяин гостя встретил хорошо, только сказал:
— Ну и чумазый же ты. На кочегара похож Потом ткнул его в бок и говорит:
— Да ты одна кожа да кости, парень. Надо тебя подкормить.
Оксана обрадовалась, что приглянувшийся ей парнишка жить будет. Мясо наращивать. Так именно выразился при его встрече ее благоверный. Баньку затопила. Пошли они с Равилем мыться. А Оксана пока одежонку его вшивую всю, в печь затолкала и нашла одежду мужа, которую он уже не носил. Мала стала. После бани отмытого Петьку не узнать, чистенький, кожа белая, волосики светлые.
— Какой ты хорошенький стал, — погладила она его по голове.
— Парень как парень, — буркнул Равиль. — Только костлявый как рыба.
— Ничего, на хороших харчах быстро поправится.
— Надеюсь, — ответил хозяин.
Петька ходил за Оксаной как пришитый. И печку топил и картошку чистил и за водой бегал. И так он к сердцу Оксаны присох, что ни за что расставаться с ним не хочет. Как подумает, что ему предстоит, так и слезы подступают.
— Ты его меньше работать заставляй, — ворчал Равиль. — Пусть жир нагуливает.
— Он совсем мало ест.
— А ты его заставляй, чтоб хотел.
Она ему и пирожки и шанежки с картошкой печет. А он жаркое с хозяином наворачивает. Правда из солонины, нет свежатины, но всеравно вкусно. Петька жизни не нарадуется. И рыбалка рядом, постоянно окуней носит. Морды научился ставить, с удочкой управляться.
— Оставить бы его себе, сыночком сделать, — мечтала женщина, обойденная этой радости. Да как вспомнит про деда, что своих внуков малых жрал, жутко становится. Она не задумывалась, живя с Равилем, сначала по любви, теперь по привычке, что можно семью настоящую иметь. И начала придумывать разные разности, чтобы Петьку от смерти спасти. Как-то муж спросил ее:
— А ты не думала, что те, кто земле не преданы переселяются сразу в чужое тело?
— Как это?
— Ну съели мы, к примеру человека? А душа? Она пристраивается к тому, кто поблизости умирать собрался. Да и прогоняет ту, дряхлую душу, а сама входит в тело. Молодые, резвые, старикам с ними не справиться.
— Страсти — то какие.
— Как ты думаешь, женщина, что нам с тобой за грехи наши будет?
— В ад попадем.
— Не пустят. Нас оставят на островке между адом и землей, и наверное жрать не дадут.
— Если бы только это?
— А что еще? Ни один грешник нам руки не подаст.
— А зачем тебе их руки? Их же зажарить возможности там не будет, — захохотал он.
— И ей стало страшно, что однажды он и ее сожрет, когда никого вокруг не будет.
— А сама сколько душ загубила? — задала она вопрос себе.
С этой поры как Петька у них появился не стало у нее покоя. Начала думать, как ей убежать с этим парнем из логова. Но придумать ничего не могла. Оксана знала, что у мужа есть тайник, где он прячет документы на новое имя, деньги, сколько не знала, но почти все, что он выгребал у людей и выручал за продажу природных богатств как лесник, складывал там.
Однажды, когда он пошел туда, она потихоньку пробралась за ним почти до самого места. Там среди леса находился камень-валун, странно, гор вокруг нет, а камень имеется. Потом он там как сквозь землю провалился. Так она и вернулась, не узнав ничего толком.
Каждую неделю Равиль ставил Петьку на весы, но тот почти не прибавлял веса, только порозовел, да крепче стал.
— Не в коня овес, — ворчал хозяин. — Кормлю, пою, а толку мало.
— Может он хворый какой?
Равиль задумался.
Больше всего на свете он боялся инфекций. Чтоб не заболеть и не умереть, хотя здоровье у него было отменное.
Оксана вставала и ложилась с мыслью о мальчике. Хотела уже отвезти его назад на станцию, а мужу сказать, что заблудился в лесу, да парень-то смышленый, сам найдет их. Рассказать правду, значит загреметь в тюрьму. Тоже не подходило. Однажды утречком Равиль ей сказал:
— Ты поговори с докторшей, мол так и так, худой ребенок, не поправляется, какая у него хворь может быть?
— Ладно, — сказала Оксана, — я схожу, поспрашаю.
Пошла раным-рано, а Петька услышал, как они говорили и так ему стало тепло от заботы о его здоровье. Он поспешил догнать Оксану в селе и послушать, что они говорят с докторшей.
Потихоньку за кустиками пробирался за Оксаной и она не заметила ничего подозрительного. Пошла она к местной докторше Анне Федоровне, ее деда знала, бочки разные заказывала у него. Подошла ко двору. Никого. Решила подождать. Значит рано еще. Сидит задумалась. Скотинку больше на выгон не гоняют, стоят привязанные, пасутся вокруг веревки. Что это за корм? Молодица какая-то прошла. Поздоровалась. Посидела-посидела на скамеечке Оксана, да и прикорнула на утреннем солнышке. Крепко так заснула. И вдали от своей заимки как будто даже человеком себя почувствовала, а не тварью кровожадной.
Проснулась от шепота. Говорили двое. Один явно ее Петька, а другой голос девчоночий. Глаза открыла и обомлела. Недалеко от нее на бревнышке сидит ее Петя и девочка с кудрявыми светлыми волосами. Ну принцесса, а не девчонка. Глаз не отведешь. У нее сердце захолонуло. Значит, он варнак, эдакий тайком за нею пробрался. Только хотела отругать парня, встала с места, а старик, хозяин дома говорит:
— Милости прошу, мадам, проходите. Сомлели на солнышке, — а сам лихо усы подкручивает.
Высокий, статный, моложавый, хотя видно, что по годам ему ого-го.
Оксана отказаться хотела, а он и говорит, как будто мысли читает:
— Отказов не принимаем, и сыночка зовите с собой.
— Аленка, — кликнул красавец — дед девчоночку.
— Иду, дедуля, — прозвенел голосок и еще раз сказал уже Петьке, — пойдем, дедушка чай зовет пить с медом.
И приняли в доме этом Оксану и Петьку как гостей дорогих. Чай свежезаваренный с травами. Мед духмяный, грудь сжимается от запаха.
— Ешь, Петр, скорее вырастешь, ишь какой худой.
— Да уж не знаю что и делать? Как кормить его, чтобы поправился.
— Побольше витаминов надо есть. Морковку, свеклу, ягоды разные. Медок.
— А мясо?
— Мясо оно хорошо в меру. С него одного умереть можно. Были такие эксперименты, когда люди ели одно мясо и умирали от него. Цинга добивала. Так что балуйтесь молочком и витаминами.
Пока они свою беседу вели Петька с Аленкой подружились. Бегают, играют в прятки, догонялки.
— На отшибе живем, парню не с кем играть. Почти в лесу.
— Знаю ваш дом, бывал в этих местах. Когда строился, лес выписывал. Мы тоже на самом краю деревни, а детей кругом нас нет. Скучно внучке. Зимой школа была, а теперь ее закрыли, некому зарплату учительнице платить. Четыре ученика во всем селе осталось.
— Совсем развалилось село, — вздохнула гостья.
— Да, в былые времена улицы полны были детворы и пернатых. Гуси, индюки за ними гонялись. Крик, гам. Словом жизнь била ключом. А теперь нас человек тридцать осталось. Держимся, но не знаю сколько это протянется. Мимо ехал директор Агрокомплекса Прохватилов, почему-то сильно удивился визиту Оксаны, увидев ее, остановился и предложил довезти до дому.
— Прощайте, добрые хозяева. Жаль, что вашу внучку не увидела. В следующий раз заедем.
— Приходите. Завсегда рады будем. Дети поиграют еще.
— Дедушка, — затянула жалобно Аленка, — пусть еще поиграет Петя. Мне скучно одной.
— Мы придем с ним, милая, обязательно придем, — заверила Оксана расстроенную девчушку.
И Петька скривился, уходить не хочет. Сидор Никитович им туесок с медом подал.
— Ешь, Петр, поправляйся, голубчик.
Они сели в машину Прохватилова и тот довез их до дому.
— Почему она у тебя в деревне бродит? — грозно спросил директор лесника.
— Парень квёлый, не поправляется, узнать хотели, не больной ли.
— Тебе что есть его что ли? — Больной и больной. Пусть в лесу больше гуляет.
— Хотел узнать, не зараза ли какая, что худой.
— Да худые нас с тобой толстых переживут, — объяснил ему Прохватилов. Ты, парень, дело не забывай. Тут в лесу объявились трое. По всему селу воровство идет. К тебе тоже заглянуть могут.
— Пусть заглядывают, я их не боюсь.
— Они сокровища ищут, больше им тут делать нечего.
— Не найдут, если до сих пор мы их отыскать не можем.
— А сколько казалось, что схватили птицу за хвост и на тебе, снова обманка. Сердится хозяин, думает мы его просто за нос водим.
— Нам самим с ними не справиться, если б даже мы их и разыскали. Слишком раритетны. Многовековые изделия. Побрякушкам женским цены нет. Их нигде так просто не продашь. Сказали, что купец уже нашелся и готовит документы и возможность вывезти все это отсюда. Да вот самих сокровищ нет и нет.
— Ведь все точно тот каторжанин говорил и рисовал, только другой пристрелил его сразу, а ты поспешил его тоже, ножичек метнул в самое горлышко. Вот теперь и лазим мы с тобой три года, а все без толку.
— А нас, как всех раньше не шлепнут?
— Думаю нет. Им сопровождение нужно, да и столько лет мы их сберегали от разных искателей приключений.
— Хорошо придумали с арендой на землю. Прямо лучшего способа полного разорения крестьян невозможно было найти.
— Кто-то старался, думал. Теперь села свободные стоят.
— Ладно, что узнаешь, сообщай, — и они распрощались.
— Ничего себе мясокомбинат, — подумал про Прохватилова Равиль. — Не будет никого и он сгодится. Надолго хватит.
Эти азиатские сокровища не давали покоя многим. Только молвой разрозненные на четыре части, собирали искателей в разных местах. Людей перебито за это время — уйма, а разгадки так и нет. Многие подумывали, что их давно уже, еще тогда увели из-под носа охраны те, кто и послал забрать их для казны. Иначе зачем было расстреливать, убивать всех сопровождающих. И делить сокровища на четыре части? Что-то тут не так. Может и слух о их существовании поддерживают до сих пор, чтобы государственные люди не начали спрашивать с ответственных за их возвращение в казну? Иначе такое долгое путешествие по станциям в течение десяти лет, ничем не оправдано.
Сейчас голова Равиля была занята мальчишкой. Скелет не годился ему на обед, но и держать у себя он не мог. Вдруг увидит что и конец его делу. Подозвал Оксану, пока Петька у реки возился с удочкой и сказал:
— Толку от него никакого, я его убью.
— Умоляю тебя, оставь его. Не трогай. Он нам заместо сына будет.
— Какого еше сына? На лях он тебе понадобился сын? Никаких разговоров на эту тему, баба дурная.
В это время Петька подошел.
— Тетя Оксана я схожу к Аленке в село?
— К какой еще Аленке?
— Девочке. Такая красивая девочка там, дядя Равиль, как на картинке нарисованная.
— Что ж ты мне про неё не рассказываешь? — повернувшись к Оксане, спросил Равиль.
— Девчонка как девчонка, дочка врачихи, внучка деда Сидора, пчеловода.
— А по мне хоть турецкого султана.
— Хороша, говоришь девчоночка?
— Никогда не видел такой. У нее кудри золотые и вьются ниже пояса.
— Да ты прямо художник, описываешь портрет.
— А я умею хорошо рисовать, — похвастался Петька.
— Ладно. Иди к ней в гости, а я тебе краски куплю, нарисуешь портрет и подаришь ей. Приглашай ее в гости к нам.
Петька умчался быстрее ветра, а Оксана похолодела.
— Ты что задумал? Ведь они почти соседи, тоже с краю живут.
— Молчи, женщина. Закрой рот, пока тебя не спрашивают.
— Не дам. Не дам совершить такое. Она одна у матери и деда.
— Жалостливая нашлась. Штук двадцать разных сожрала и черных и белых и сереньких, а теперь на нее жалость напала? Тебе так и так вместе со мной отвечать придется. Кто их заманивал сюда? Кто кружку под кровь подставлял, шашлыки готовил, разделывал со мной и мясо продавал?
— Палач, — причитала. — Ты меня принудил к этому.
— Э, нет, голубка, кровавая, не думаю, что мне с другими так просто бы пришлось.
— Не хочу больше этим заниматься, — рыдала Оксана.
— Хорошо. Я тебя посажу на травку, листики, посмотрим, что запоешь.
— Лучше с голоду умру!
— Очень хорошо.
Он подошел к ней вплотную, схватил за волосы и начал бить другой рукой в живот, грудь, по лицу. От боли она осела, но он держал ее на весу за волосы и убил бы, если б не мальчишка. Тот возврашался назад. Равиль отпустил ее и сказал:
— Живо в баню, скажешь упала.
— Что так скоро? Или не приняли хозяева гостя?
— Их дома нет. На замок закрыто.
— Ничего попозже сходишь.
— Вы меня отпустите?
— Отчего же не отпустить к хорошим людям. Общение с ними заставляет ума набираться.
— Они такие хорошие.
— Вот и замечательно. Ты поди Оксану глянь, она с обрыва свалилась, в баньке отлеживается.
Петька нашел ее в предбаннике на скамейке, охающую, покрытую синяками.
— Тетя Оксаночка, что с вами?
— Упала. За корень зацепилась у дерева и скатилась по камешкам. Принеси мне воды.
Петька проворно принес воды в ковшике, она напилась, стащила банное полотенце с вешалки и еле дошла до бака с водой, окунула в него лицо.
— Ты беги, я скоро. Отлежусь маленько.
— А поесть что-нибудь принести?
— Чаю с медом.
— Я сейчас.
— Что там она просит? — спросил Равиль.
— Чаю с медом.
— Отнеси.
— Я мигом, только согрею.
Они сидели с Оксаной в полутемном предбаннике, освещенном из открытых дверей и Петька рассказывал ей о девочке, как они хорошо играют и что дядя Равиль теперь будет отпускать его к ней. И приглашает ее к нам тоже.
— Не надо к нам, — сказала испуганно Оксана.
— Почему? — удивился Петька.
— Видишь какая я красивая стала, за корень зацепилась, а здесь сплошные деревья и таких корней много.
— А мы осторожно будем бегать. На рыбалку пойдем.
— Не девчоночье это дело рыбалка.
— Тогда цветы собирать будем и гербарий сделаем.
— Посмотрим, а пока мне плохо и ты никуда не уходи.
— Ладно, — согласился Петька, — я подожду.
Вечером пока еще было светло, Равиль пошел в село. Он остановился недалеко от дома Сидора, за углом, так что бы его не было видно. Из ворот выскочила девочка. Светлые золотистые волосы ниспадали, струились по ее плечам, беленькая с правильными чертами лица, полненькими в меру ножками, коротеньком платьице, словно в фея в сказке, предстала перед ним, так как мячик покатился в его сторону.
Равиль онемел. У него пересохло в горле, он готов был схватить ее немедленно и утащить. Но она бы не молчала, и шум, поднятый им, вряд ли помог бы сбежать с драгоценной ношей. Он взял мячик и кинул ей.
— Ты кто?
— Петькин родственник, — ответил он.
— А где Петя?
— Дома. Тетя заболела, он возле нее. Дедушка дома?
— Дома, проходите, я вам покажу куда и она, подскакивая с ножки на ножку бежала впереди, грациозная соблазнительная нимфа, так что У Равиля стучало сердце.
Он не мог поспевать за ней, этот сильный мужик, парализованный силой красоты ребенка.
— Проходи, лесник, гостем будешь.
— Здравствуйте, — приветствовал он пересохшим горлом хозяина. — Я к вам по делу. Мне бы морды новые надо сделать. Хочу рано в воскресенье, за излучиной их поставить. А с меня будет рыбка самая наилучшая.
— Хорошо, сделаю, — ответил Сидор Никитич. — Сам я уже давно не рыбачу, лодки своей нет, да и пчеловодство все время забирает. Летом опять кочевать придется в разные места. Медосбор требует странствий по лесу.
— Я так боюсь пчел и не дружу с ними. У меня рыбалка, охота. — Когда можно будет зайти за мордами?
— Послезавтра к вечеру. Готовы будут. У меня материал заготовленный есть.
Возвращался Равиль на крыльях. Петь хотелось. Такую красотищу мать выродила человеческая. Даже на обед пускать жалко.
— Жену бы такую. В Азии в одиннадцать лет замуж выдают, а этой сказывают десять. Но как до нее добраться?
— Это тебе не с вокзала беспризорника достать, за такую и башку открутят.
— Все равно заполучу ее, золотоволосенькую. А вот как — подумать надо хорошенько.
Он вдруг стал ласковым с Оксаной и однажды сказал:
— Я не трону твово парня, пусть живет у нас, но он должен постоянно дружить с той девчонкой и иногда приводить ее к нам.
У Оксаны сердце захолонуло.
— Зачем тебе это нужно?
— Не спрашивай, выполняй и все. А то быстро разделаю твоего Петьку на шашлыки костлявые. Понятно?
— Понятно, — ответила она.
Долго ломала голову, зачем ему дружба детей понадобилась? Он мог итак украсть девчонку в любой день и сожрать. Нет, тут что-то не так. Однажды за ужином он, выпив самогоночки, подобрел и разговорился.
— Я хочу иметь вторую жену, молодую, резвую, красивую.
— Кого же это ты присмотрел?
— А ту девочку, бондаря внучку.
— Тебя чай с ума не сбросило? Кто же тебе ее отдаст, пузатому негодяю?
— Я спрашивать никого не собираюсь. К осени мы отсюда снимемся. Я вот только деньгами разживусь и уедем.
— С кем?
— С тобой, Петькой и Аленкой, чтобы поначалу не ныла. А как исполнится ей 11 лет, женюсь.
— Очумел. У нас браки разрешаются с 18 лет, а в одиннадцать дети еще маленькими считаются.
— А мы уедем отсюда в бывшую страну СНГ, где разрешат такой брак, вернее им будет по хрену, кому сколько лет.
— Не делай этого, погубишь себя, меня, Петьку и ее.
— Все решено и ныть бесполезно.
— Где ты денег столько возьмешь?
— Знаю место, давно присмотрел.
С тех пор Петька часто стал бывать в доме Сидора и он не возражал, девочке было скучно одной, да Аннушке еще самой приходилось их учить грамоте. Школа закрыта, а отдавать в район одну в интернат, Анна не захотела. Решила год учить детей сама. Она не ведала о планах замужества ее малышки, вынашиваемых сорокалетним подлецом лесником и их другом по совместительству. Если бы она могла предположить?
В районе трех станций Развилка, Каменка и Пролетарская, да еще в селе Демьяново начали частенько исчезать люди. В уголовке Пролетарского района решили, что тут действует маньяк, довольно серьезный, поскольку за три года исчезло более тридцати человек. Все молодые в возрасте от шести до тридцати лет, при чем дети обоего пола, а взрослые преимущественно женщины.
Тогда, когда нашли кости пастушонка все остановились на версии зверя. Но недавно в районе Каменского района найдено было несколько разрубленных скелетов, уложенных в мешки и прикопанных на берегу реки. Видимо прибыли они сюда речным путем. Начали искать теперь уже ясно поставленную цель — маньяка. Только почему он разделывает тела и выбрасывает только скелеты?
— Может у него звероферма? Или свинарник?
— Кормит человеческим мясом свое хозяйство?
— Вполне логично.
— Такие примеры есть.
Уголовка начала шерстить все районы в поисках зверо и свиноферм. Таковых в трех районах насчитали одиннадцать. Но хозяйствовали на них семейные люди, вполне благополучные и к ним ни с какой стороны невозможно было приписать исчезновение людей.
Вскоре молва разнеслась по всей области и дальше. Люди перестали ходить в лес. Парни опера были смышленые и не раз ловили матерых бандитов, а тут как будто оморока какая, ни мысли, ни предположения.
У реки, огибающей городок Развилка, тоже нашли захоронение, сразу троих человек. Ребенка лет шести и девушек. Передали на опознание экспертизе.
Город Ростов славится своими экспертами и пришлось обращаться туда за помощью.
Особый отдел Москвы тоже подключился к данному мероприятию. Выбор пал на полковника Строганова.
— Давно не был в командировке, Сергей Николаевич, — спросил его новый начальник управления.
Старого генерала отправили на пенсию и теперь занимал его место мент по призванию, серьезный генерал-майор Алексеев.
— Давность командировки имеет значение?
— Да, — ответил начальник. — Сдается мне, что там не маньяк, а похуже орудует. Вы с таким делом уже встречались?
— Вы имеете ввиду людоеда?
— Оно самое? Дело редкое, многие даже не верят в возможность такового и беспечно смотрят на рассказы о таких нелюдях.
— Куда ехать и когда?
— Район городов Пролетарский, Развилка, Каменка и село Демьяново. Где-то в этих местах и залег тот, ради которого вы и отправляетесь.
— Что есть известного об этом деле?
— Вот вам папка с материалами, а там на месте в Пролетарском вам дадут толкового следователя. Он уже занимается этим делом.
— Хорошо, извольте идти?
— Идите, полковник. Я на вас надеюсь. Получите мобильную связь, оружие, необходимое для вылазок в леса. Деньги на расходы. Вам придется прибегать к помощи людей, проводников. Желаю удачи. На связь выходите по возможности ежедневно.
В тот же день Алексей ночью должен был выехать на место преступлений.
— Далеко собрался? — спросила его Ляля.
— Отсюда не видать, — ответил он.
Одинннадцать лет супружества прошли незаметно. Он все еще любил свою непутевую, по его мнению жену и всю вину за ее пристрастие к алкоголю, брал на себя.
— Я мало уделяю ей внимания, поэтому она стала безразличной к жизни в свете и начала попивать.
Ляля действительно в последнее время сильно изменилась. Они прожили вместе одиннадцать лет, детей у них больше не было, она не работала и ничего не хотела делать по дому. Ей нравилось, слоняться из одной комнаты в другую без всякого смысла, так, придет, посидит в кресле или на диване, заглянет в зеркало, поправит волосы и идет дальше.
— Когда ты возьмешься за ум? — спрашивала ее мать.
— А зачем мне ум? Куда я с ним денусь?
— Куда все люди деваются?
— А у тебя много этого ума? Возьми и поделись с дочерью.
— Ты неудачница. Такую красоту загубила, сидишь дома.
— Может мне стыдно людям в глаза смотреть?
— Это отчего же?
— А ты забыла как мы с тобой малышку трехдневную на станции в чужой дом подбросили?
— Замолчи, дура. Пора забыть об этом.
— А я не могу. Она мне снится по ночам.
— Теперь хоть головой стукнись, не вернешь прошлого. Твой поезд ушел.
— А может я хочу его догнать, — говорила Ляля и шла на кухню за рюмочкой.
Она рада была отъезду мужа, так как при нем невозможно напиться. Приходится обходиться небольшим количеством водочки, этой пленительной жидкости, которая заставляет расслабиться и забыть проклятые мысли, лезущие в голову. Иногда ей очень хотелось рассказать все мужу, но она боялась, что тот немедленно оставит ее, а она не сможет прожить без все еще любимого непокорного полковника.
— Ты мне напишешь оттуда, куда едешь? — спросила она его, уже одетого у двери с походным чемоданчиком.
— Смотря по обстоятельствам.
Алексей поцеловал жену и вышел на улицу, где его ожидала служебная машина. Вскоре он ехал в края, ранее незнакомые ему.
В Пролетарском уголовном розыске начальник отдела был извещен о приезде москвича и встретил его на вокзале.
— Строганов, — представился полковник.
— Краснов, — представился майор.
Позже, когда познакомились поближе, ни фамилий, ни имен не вспоминали. Звали друг друга по имени: Алексей, Георгий.
Вначале просмотрев все документы, Алексей пришел к выводу, что на месте угрозыск зря хлеб не ел. Было допрошено много людей, имелись ниточки, предположения, но никак не ухватывалась в целом картина происходящего. Никто не имел представления в каком из трех районов скрывается преступник. Вечером третьего дня от приезда Строганова, раздался звонок по мобильнику:
— Алексей Николаевич, срочно самолетом вылетайте в Москву. Убита ваша тетушка. У вас в квартире. Той, где вы жили раньше.
Войдя в дом, полный милиции и прокуратуры, Алексей тетушку дома уже не застал. Она была в морге, требовалось опознание.
То, что это была его сердитая тетя, он увидел сразу. Но еще он увидел следы пыток на ее теле и лице. Изуродованные руки.
— Зачем она понадобилась кому-то? — думал полковник. — Жила спокойно. Неужели это связано с моей командировкой? Но как?
Предстояло выяснить, почему в квартире такой кавардак. Библиотека вся переворошена, буквально по листику. Вытащено все белье, рассыпаны продукты. Он ходил по квартире и ему было жаль свою тетю, с которой он толком никогда не говорил.
— Здравствуй и прощай, — вот и все разговоры.
В квартире было тихо. Все разошлись, разъехались, и он остался один. Просмотрел все, что можно было посмотреть в надежде найти ответ на тайну, умершую вместе с убитой. Ничего, нигде. Разбросанные вещи кто-то собрал кое-как в одно место. Алексей сидел на диване и тупо рассматривал репродукцию — копию «Не ждали» Репина. Он совершенно машинально подошел к ней, снял с гвоздя и положил на стол. Погладил треснувшую рамку. Ему нечем было занять свои руки, и в смятении он начал разбирать картину, снимать треснувшую рамку, чтобы никогда потом не заключить ее в новую. Он просто не знал, что ему делать. Горькое запоздалое раскаяние в суровом обращении с тетушкой, не имеющей в жизни никого кроме него. Сняв рамку, он обнаружил, что холст загнутый с края, имеет под собой что-то еще.
— Картина на картине, — подумал он. — Неужели там подлинник?
Холст поддался сразу и легко отошел от бумажной основы. Там на ватмане был нарисован план, непонятно что изображающий.
Внезапно из-под ватмана выскользнула фотография. Он поднял ее и увидел точно такую же как у Ведиева женщину с надписью на обороте «Елизавета», с. Демьяново, ст. Пролетарская.
— Да ведь это же тот район, откуда он прибыл сейчас. Там орудует маньяк и он должен завтра снова улететь туда. Внимательно изучая рисунок на ватмане, он обратил внимание на буквы в углу: с. Д. на обратной стороне ватмана подпись отца. Отдельная полоска бумаги выпала при полном развороте ватмана. Отец писал: Нас предал Пр., ценности увезены в одно место. См. фото. Какое фото, он не имел понятия, так как больше ничего там не было. Значит тетушка знала тайну, которую ей доверил отец.
Он даже вспомнил когда и как это было. Алексей заканчивал учебу в школе милиции, когда к ним пришел человек и они долго шептались на кухне с тетей. Алексей услышал только несколько слов при прощании:
— Вам одной смерти мало? И сына хотите туда же? Уходите.
Теперь он понял, что эти бумаги и привез тот человек, чье лицо он не запомнил, не думал о серьезности его прихода к ним, считал, что это просто знакомый тетушки.
В управлении ему передали записку, это писала тетя за день до смерти. Она была найдена в кармане ее передника на кухне, на который убийцы не обратили внимания.
«Дорогой мой Алешенька! Почему я ни разу не сказала этого слова тебе, не знаю. Только сейчас в минуты опасности, понимаю, как люблю тебя, моего единственного, люблю как собственного сына, но веду себя как мачеха. Я не умею говорить нежности. Я увидела слежку за собой несколько дней назад. Вспомнила того, кто привез от твоего отца бумаги и я их спрятала надежно. На словах мне было сказано, что отца и его коллег предали. Эшелон увели по направлению к ст. Пролетарской, а всем сказали, что разбили его на несколько частей и захоронили. Предательство на высшем уровне. Сказано, что ты знаком с этим человеком. И еще, в случае удачи и тебя и других в живых не оставят. Поэтому я и не передала тебе, то что должна была передать. Может сам найдешь, но лучше бы этого не было».
Алексей, раздумывая надо всем происшедшим пришел к выводу, что здесь приложил руки его «помощник» Вадим Медведев. Он после той командировки на Север знал, что Медведев носит чин полковника управления госбезопасности и не поверил, видимо, что Строганову ничего неизвестно. В данный момент Алексей Медведева не нашел. Сказали, что убыл в командировку.
— Значит меня они из этого дела исключили, — подумал он.
Похоронив тетушку, толком не побывав дома, Алексей отправился назад самолетом и скоро уже вновь находился в кругу следователей, работающих по розыску маньяка.
Кроме этих дел Алексея интересовал снимок женщины по имени Елизавета, вероятно, что буквы с. Д. могли означать село Демьяново. Только нужно найти вескую причину поехать именно в это село. Хотя гибель Федосьи, пастушонка, отдыхающих, являлись первопричинами.
С Алексеем в Демьяново поехал капитан милиции Сергеев Юрий. Парень положительно-оперативный, не зазнайка, начитанный, хорошо ориентирующийся на местности. Вырос в Пролетарском районе и знал места вокруг как свои пять пальцев. Постоянно бывал в походах, на рыбалке. Ходили за орехами, ягодами, доезжали электричкой до речной станции, а там по реке — гуляй не хочу.
Приехали на милицейском УАЗе в село. Зашли к директору. Он Алексею таким скользким угрем показался, глаза бегают, руки дрожат, говорит много и несвязно, сразу видно, волнуется.
— Мы к вам по делу. Нам нужно остановиться в селе на несколько дней.
— Пожалуйста, милости просим.
— Нам бы квартиру с питанием найти.
— Можно, — ответил Прохватилов. — Сейчас каждый рад будет вас принять. Работы нет, деньги нужны.
— Посоветуйте.
— Тут недавно женщину убили одну, Федосью, так к ней сестра приехала, точная копия убитой. Поначалу наших баб в смерть перепугала. Но она вряд ли справится с питанием. Есть у нас дом фельдшера местного Анны Федоровны, вот если там согласятся, будет замечательно.
— Попробуем договориться.
Подъехали к дому Сидора Никитовича. Дома он был один. Поздоровались. Рассказали о цели приезда.
— Ну что ж, господа хорошие, — сказал им хозяин. — Места у нас много, а в хорошем деле помочь надо. Проходите. У нас свободных комнат целых две имеется.
Уютный дом, скромно, но с любовью обставленный. И комнаты спартанские, но чистые и светлые.
— Сколько мы вам должны платить за питание? — спросил Алексей.
— Обижаешь, человек московский, а селян обижаешь. У нас все свое. Кроме хлеба и сахара.
— Так неудобно, — прояснил договорные отношения Алексей. — Мы не на один день и не хотим стеснять вас затратами. Кроме того за постой заплатим, нам ведь командировочные дают.
— Наслышаны мы про ваши командировочные и зарплаты тоже. Ладно, вы я вижу на своем настаивать будете. Вот вам мое слово окончательное: полтинник за харчи и постой. Все. Никаких споров. С обоих носов — один полтинник. Идет?
— Что с вами делать, Сидор Никитович, чего доброго вовсе от дома откажете, если не согласимся?
— А то как? Конечно. Порядок есть порядок. Проходите, скоро обедать будем.
— Мы еще не проголодались. Пока по делам съездим, посмотрим, прикинем на месте, что и как.
— Была бы честь предложена, а от убытка Бог избавь, — в шутку процитировал хозяин и пошел проводить их до машины.
Первым делом осмотрели местность, где были найдены страшные захоронения. Выходило, что доставка их к месту упокоения вечного, явно проходила по реке.
Близко у берега, правого, один стиль ямы и мешки одного происхождения. Прошлись по тропам у берега. Множество мест от костерков, становищ было здесь в Демьяново.
— Река тут глубже и у берега берег пологий, нет крутизны, можно купаться, рыбачить. Лодку только метрах в ста пятидесяти причалить можно. Зато для детворы — здесь рай, пояснил, Юра.
Осмотрели местное кладбище. На нем Алексей хотел увидеть могилу убитой женщины Федосьи.
В основном белели кресты, лишь несколько простеньких памятников находились на самом печальном месте села — кладбище.
У одной из могил следователи заметили двух человек. В одном они узнали Прохватилова, уже знакомого им, а другой была женщина. Они сами подошли к машине, остановившейся возле так называемых ворот кладбища.
— Елизавета, — представилась женщина.
— Алексей, — протянув ей руку, — ответил полковник.
Он не поверил своим глазам: это была женщина с фотографии его отца и Ведиева. Женщине было лет за пятьдесят, она выглядела моложаво, смотрела за своей внешностью и была довольно эффектной.
— Юрий, — представился капитан.
Она кивнула в сторону оставленного холмика и печально сказала:
— Там похоронена моя сестра. Ее убили.
— Слышали об этой неприятной истории, — глядя ей в глаза, сказал капитан.
— Вы сюда надолго? — спросила их женщина.
— Как дело пойдет.
— Надеетесь поймать маньяка?
— С вашей помощью.
— Я плохой ловец людей, убивающих других.
— Вы ничего не можете сказать нового по делу убийства вашей сестры?
— Нет, — покачала головой Елизавета.
Они сели и уехали дальше, оставив женщину в обществе Прохватилова.
— Что это? Любовь? Дела?
— Поживем — увидим. Нужно нам с тобою как можно быстрее с хозяином и хорошими людьми поговорить, которые что-либо знают, да молчат.
— С лесником познакомиться не мешало бы?
— Так с ходу?
— Хочешь повременить?
— Сначала мнение других о нем послушать. Все-таки он живет у реки, в лесу, на отшибе, и какие дела здесь творятся, он не может не знать.
— Хорошо.
Приехали домой часов в восемь вечера. Сидор Никитович, встречая их у ворот шутливо сказал:
— А мы тут уже все жданики съели.
— А вот и не все, — раздался детский голосок.
На крыльце появилась девочка, при розовом закате дня казавшаяся чудесным видением, сказкой, потому что в жизни не могло существовать столь прекрасного создания. Ее золотые волосы шевелил ветерок и она капризно правым пальчиком накручивала локон у виска, раскручивала его и снова начинала то же. Ее стройненькие ножки из-под короткого платья выглядели идеальными. Алые губки, бровки, очерченные дугой, удивленно поднятые, чуть не свели Алексея с ума. Он даже зажмурился. Перед им стоял минитюрный портрет его жены Ляли, только детский, словно списанный с самой далекой московской красавицы.
— Ты жмуришься, потому, что у тебя замерзли глаза? — спросил его голосок, и маленькая ручка дотронулась до его руки.
— Соринка в глаз попала, — ответил он, пораженный внешним видом маленького эльфа.
— Тогда тебе поможет моя мама, пойдем, — и она повела за собой Алексея, держа его за руку, как маленького.
Юра шел следом за ними.
В комнате был накрыт стол белоснежной скатертью. Напротив каждого стула на столе лежала вырезанная цветная салфетка и на ней стоял прибор для ужина.
— Анна.
— Алексей.
— Юра.
— Аленка.
Аленка тоже протянула ручонку гостям, хотя уже вместе с ними пришла с улицы в комнату.
— А у нас есть кот. Его зовут Митрофан. У него рваное ухо и перебитый нос, — отрапортовала Аленка.
Алексей все еще не сводил с нее глаз. Это было заметно всем и Юра решил разрядить обстановку.
— А мы уже кое с кем у вас познакомились.
— И с кем же? — спросил Сидор Никитович.
— Деда, потом про взрослые дела, я хочу спросить дядев про Москву.
— Погоди, егоза, сначала по делу поговорить надо.
— У вас взрослых всегда дела и никогда нет детского времени. Я тоже хочу узнать.
— Хорошо, — сказал Алексей. — Я расскажу тебе про Москву все, что ты захочешь и даже в гости к себе приглашу.
— Правда? Мама мы поедем в Москву к дяде Алеше?
Только теперь Алексей увидел маму девочки и удивился. Перед ним, устанавливая блюда на столе, стояла невысокая, чуть полноватая, но волнующей полнотой брюнетка, с карими большими глазами, строгим взглядом, милым лицом и красивыми ловко управляющимися с тарелками руками. Вся она была уютная, мягкая, добрая и от нее шло какое-то внутреннее успокоение, надежда, радость. Как глоток в жару прохладной чистой родниковой воды.
Алексей перевел взгляд с мамы на дочку и неуместно сказал:
— А вы совсем непохожи.
— Похожи, похожи, — запротестовала Аленка.
— Я ошибся, — исправился Алексей. — Вы действительно очень похожи, обе красивые.
После ужина они все разошлись по своим комнатам. Юра с Алексеем занялись делом, приведением в порядок логики узнанного за день, Аннушка мыла сначала посуду, потом Аленку, Сидор Никитович сидел на крыльце. Это была его вечерняя передышка перед сном. Окно было открыто. Алексей вышел на улицу и присел рядом. Раздался голос Аленки:
— Мамочка, я правда увижу Москву? И Красную площадь? И Президента?
— Увидишь, дочка, увидишь, — говорила ей ласково мать, и Алексей Николаевич представил себе руки Анны, укладывающие девчушку.
— Я еще не сказала всем «Спокойной ночи».
— Скажешь, успеешь.
— Нет, не успею. Они могут все уснуть.
На пороге в ночной сорочке появилась маленькая фея.
— Спокойной ночи! — пожелала она всем, и с достоинством удалилась.
Работалось плохо. Мысли постоянно натыкались на маленькую прелестницу.
— Как так может быть странно в жизни. В Москве и в далеком захолустье живут похожие друг на друга двойники. И почему меня жизнь обошла таким подарком?
— Красивая девчушка, яркая, — сказал Юра.
— Но и мама ее тоже хороша, только непохожи они совсем друг на друга.
В этот вечер они с Юрой решили лечь пораньше спать, чтобы назавтра с зарей начать работу, ту, зачем они прибыли сюда.
В эту ночь Анна почти не спала, сердцем чуяла, что произошло то, чего она так боялась: встретиться с родителями Аленки. То, что этот полковник имеет к ней какое-то отношение, очевидно.
— Господи, — просила, стоя на коленях перед Образом Христа, спаси мою девочку, не отыми её у меня.
— Чего ты, Анна, — вошел в комнату дедушка. — Не спишь. Почему?
— Этот человек — родственник Аленки, я в этом уверена.
— Сдурела, вот что я скажу.
— Он так на нее смотрит, глаз не сводит.
— Да на Аленку все пялятся и стар и млад, что они все ей родственниками являются?
— Не знаю, это моя погибель. Отберет доченьку. Уезжать надо, — бормотала она как безумная.
— Окстись, Анна. Ложись спать. Утро вечера мудренее.
Всю ночь ворочалась Анна на постели, вспоминая, как она нашла свою маленькую радость, как росла ее девочка и нате вдруг, является человек и пожирает глазами ребенка, как будто знаком с ней или она на кого-то очень похожа.
Утром, кормила всех завтраком.
Гости уехали, а она принялась убирать в их комнате. Ее работа начиналась с 10 часов утра. Посмотрела на тумбочку у кровати и села на пол. Ее Аленка только взрослая была на фотографии Алексея.
Ну точно, как дед говорит — копия с протокола.
Исподлобья смотрит своими синими глазищами и золотые волосы на цветной фотографии распущенные по плечам струятся. Она взяла фотографию и отнесла ее деду.
— Чтоб тебя приподняло да шлепнуло, — выругался дед. — И впрямь копия.
— Я же говорю, уехать надо срочно.
— Куда?
— Не знаю.
— Я тоже. И зачем уезжать, если он уже знаком с Аленкой.
— Может сестра какая или актриса заморская на нашу Алену похожа.
— Правда, дедушка, а я не догадалась. Наверное, актриса.
— А тогда почему он ее с собой фотографию возит?
— Не знаю.
— То-то и оно, что не знаем мы с тобой ничего. Пока не горюй заранее. Все разъяснится.
Анна работала, а у самой душа была не на месте. А ну как войдет и спросит строго полковник московский:
— Ты почему ребенка подкинутого не сдала куда следует, а присвоила себе?
— Что тогда я ему на это отвечу?
Непонятные слезы на глазах появились. Санитарочка Варя тотчас заметила.
— Тебе плохо, Аннушка?
— Нет, я так.
— Да уж куда так, вон круги под глазами и слезки на колесках.
Аннушка заплакала. Она рыдала громко, со слезами неизвестно откуда взявшимися, точно дождь пролился из нее. Варя молчала, боялась сказать невпопад, дожидаясь пока Анна сама ей все расскажет. Но рассказа не последовало. Тайну Анна умела хранить. Если уж десять лет молчала, то теперь и подавно не раскроет ни за что.
Начали подходить больные с жалобами. Анечка их слушала, меряла давление, выписывала рецепты, одним словом лечила телесную хворь. Только вот что со своей душой делать, не имела понятия. Алексея представляла хищником, который может отобрать у нее девочку, как ворон добычу.
В обед пришла домой. Гости не появлялись. К концу обеденного перерыва услышала мотор подъехавщей машины. Она молча все собрала на стол, попросила деда накормить их, а сама, чтобы не встретиться с ними вышла через сад. Аленку она взяла с собой на работу.
— Где же наше прелестное дитя? — первым делом спросил Алексей.
— На работу с мамой пошла. Со мной ей скучно стало.
— Больница для ребенка опасна, — беспокойно сказал полковник. — Там может всегда появиться очаг болезни.
— В деревне редко инфекция какая бывает, ее со стороны привозят, — ответил Сидор Никитович.
Обедали наскоро и поблагодарив хозяина отправились снова.
— Мы сегодня поздно приедем, так что к ужину нас не ждите, — сказал Юра.
Вечером Аленка бегала от ворот к окнам и назад, все гостей дожидалась, а Анна успокоилась.
— Может побудут дней несколько и уедут.
— Ты напрасно горячку порешь, — читая ее мысли говорил дед. — Как приехали, так и уедут и забудут про нас, как будто никогда и не видели.
— Хорошо бы, — вздохнула Аннушка.
Она была еще совсем молода. После семилетки пошла учиться в техникум, а на семнадцатом году вдруг стала мамой.
— Я ведь даже ни разу не целовалась ни с кем, — почему-то подумала она, лежа в темноте и прислушиваясь не едут ли гости. Но их не было.
В этот день случилось происшествие в селе. Это при московском — то следователе и районном капитане.
Дом Прохватилова обворовали среди бела дня. Все было перевернуто вверх дном. Его сожителььница находилась в городе по делам, а сам он опять о чем-то вел долгую беседу с Елизаветой у нее дома.
Приехал, вошел в комнаты и ужаснулся. То, что украли деньги, бывшие на виду в комоде на ежедневные расходы — это ерунда. Он прошел в маленькую комнатку-пристройку и увидел отодранную панель и вскрытый сейф. Все его накопления, паспорта заграничный и простой, убыли в неизвестном направлении. Валюты было много, копил неправедно, но долго, и теперь, когда его задача может оказаться невыполненной и ему придется уезжать, может статься бежать, отчалить в чужие края, на тебе, ограбили.
— Кто? — думал генеральный директор агрокомплекса.
Все деньги эти были заработаны потом и кровью крестьян, но так уж устроено в нашем государстве, что мужик кормит, а барин живет, да еще капиталы наращивает. Если удастся их план с Елизаветой и они отыщут такие близкие уже сокровища, то нужны будут наличные деньги, чтобы вывезти их и продать.
— Кто? — опять спрашивал он себя и не находил ответа.
Вызвал милицию, благо она была здесь под руками.
— Что пропало? — спросил потерпевшего Юра.
— Много чего.
— Конкретно, нужно искать по горячим следам.
Сделали опись и по ней выходило, что пропало одних денег больше миллиона. Паспорта. Золотишко некоторое, так кой-какие побрякушки украшения. И получалось, что скромного сельского директора ограбили на полтора миллиона долларов.
— Ничего себе, — почесал за ухом Юра.
— Многовато получается, — рассмеялся Алексей. — Пожалуй стоит подумать о переходе из родной милиции в сельское хозяйство.
— Директором, — подчеркнул Юра.
Начали искать свидетелей. Примерно грабеж произошел после обеда. Люди были заняты кто в поле, кто на работе. Только две соседки-старушки, одна рядом, другая через дорогу собрались на завалинке, чтобы обсудить очередные новости исходящего дня. Обе они были ветхие, плохо видели, недостаточно слышали, но оказывается точно присутствовали при том, как из дому директора выпрыгнул кто-то в черном.
— Ен как выпрыгне с двери, да так высоко подскочив, я только хвост длинный увидела.
— А я рога на голове и морду как у козла. И он скок-скок и в огород, а там через прясла и в лес побёг.
— Вы утверждаете, что это был чёрт, похожий на козла, высоко прыгал, был с хвостом и рогами?
— Утверждаем, милай, утверждаем.
— Я креститься начала, а Семеновна приговаривать:
— Чур меня, чур, меня.
— А он?
— А он поскакал, да так быстро, что мы и повернуться не сумели, ноги отнялись от страху.
— До сих пор штаны мокрыи, поменять не могу.
Вносить в протокол такие показания Юра постеснялся. Но Алексей сказал ему:
— Гражданочки утверждают, следовательно мы обязаны их показания запротоколировать.
Весь районный отдел ухохатывался над взятыми показаниями. Только старый ветеран милиции послушал и сказал:
— Не грохочите, голосовые связки пригодятся, а на моем веку такой случай был.
Молодежь замолчала. Правда или нет, но это успокоило развеселившихся следаков.