Эви
Он мне оставил по себе… Уродство. Уродство в сердце и в душе. Уродство мира, в который на какое-то время заперли двери. Мое собственное уродство. Я не хотела вспомнинать… Но образы сами всплывали в голове. Подвал… Когда меня опять швырнули в этот Чертов ящик — насилие, удары, боль, наручники, прикованные к батарее, холод…. Все вспомнила. Вспомнила жизнь, которая у меня была. Друзей из универа. Маму… Господи, да она наверное думает, что меня и в живых уже нет! Как ненавижу… Ненавижу его. Кто дал право?! Право рушить то, что не создал?! Право делать из живого человека куклу в руках кукловода?! И… Самое ужасное ведь даже не тот кошмар, в который он меня окунал раз за разом. Самое ужасное — тот спектакль, что разыграл, когда была в беспамятстве. Ведь ему, кажется, удалось… Обвести меня вокруг пальца. Когда увидела его, я растерялась. Хочу глотку ему разодрать, или броситься в объятия? Сознание спуталось… Оно твердило лишь одно — ненавижу. За этот туман в голове — ненавижу. Ненавижу… И, кажется, Люблю…
Его мольба отдавалась в сердце колкими, жгучими ударами. Жалость… Душа, после всего, что он сделал, ещё умудрялась его жалеть! Не себя, а чёртову скотину, что прокатила меня по всем кругам ада! И так тянуло обнять его… Ответить теплом. Но от этого ещё больше, ещё отчётливее ощущалось отвращение к себе. Как же так можно… Желать объятия рук, что совсем недавно без сожалений калечили душу и тело…
Мне и правда, нужно было побыть одной. И заставить себя не думать о его, наполненном слезами, взгляде. Мне есть о чем думать помимо него! Сломанная жизнь… Ее хоть попытаться восстановить нужно. Теперь я не пленница в клетке. Или пленница… Но границы темницы расширились. Как только освободилась от его общества, рванула к кабинету. Артём показывал мне письмо от мамы, прежде чем… Мотнула головой. Нет, нельзя об этом вспоминать. Меня накроет. Сейчас в голове не умещалось — я не могла понять, что то чудовище, которое истязало меня, убивало во мне человека, и любимый парень, чуть ни сдувавший с меня пылинки на протяжении последнего месяца — один и тот же человек.
Зашла внутрь, и, словно с некой опаской, заперла за собой дверь. Я давно его не боялась… А теперь, вспомнив, на что он способен, правда, не знаю, чего ждать. Будет ли он так ласков, как в родительском доме, или так жесток, как на треклятом цокольном этаже? Выдохнула… Сползла по двери на пол. Несколько минут отдышаться. Как жить теперь? Что делать? Подскочила, и стала панически рыскать по столу, книжным полкам, по тумбочкам. Роняла на стопки бумаги соленые слёзы. Всхлипывала, перекидывая ошмётки незаконченных, смятых писем. Не читала содержимое… Искала один, знакомый с детства, почерк. И…. Нашла!
Сцепила судорожно пальцы на аккуратно сложенных конвертах. Прописан родной адрес. Фамилия имя отчество… Замерла, и стала медленно, поочередно, вынимать с надорванных свертков ее письма. Ее, и его, написанные от моего имени. И, чёрт побери… К такому я не была готова. Не после всего… Не к контрольному выстрелу в сердце.
Они очень мило общались. Я, оказывается, была все это время счастлива… Доля правды в этом присутствовала. Однако львиную долю он умолчал. Родная женщина о многом спрашивала. Интересовалась каждой мелочью. Я знакома ей. Лишь она одна меня знает… Она, и, судя по тому, что я читала, он. На какую-то секунду моё лицо даже отобразило тень улыбки… Я не вернусь в университет. Нет Эви, местной звезды, уверенной в себе на 100 %. Нет даже остатков той оболочки… Чувствую себя калекой. Которой и являюсь. Разбитой в щепки. И это… Он меня разбил. Но, самое жуткое! По большей части возвращаться в комнату общежития мне не хочется, потому что я не знаю, что сказать. И больше всего боюсь… Что после моего рассказа Артёму будет грозить заслуженное наказание.
Получается, дорога у меня одна. Мне правда хотелось сейчас вернуться в отчий дом. Последнее письмо… Прочту, и закажу билеты. Кажется, сейчас он не станет мне препятствовать. Так будет правильно. Так будет легче. Раз и навсегда вычеркнуть его из моей жизни. Пальцы дрогнули, когда развернула сложенный вчетверо лист. По веках скатились слёзы…
"Мы с твоим отцом сошлись. Надеюсь, ты за нас порадуешься…" — Судя по всему, на это Любимый ответить не успел. Этот выродок… Избивавший мать, державший меня часами запертой в шкафу — вернулся. Нет… Этого я точно не выдержу. Дура! Какая дура! Такая, как и ее непутёвая дочь… Которой теперь некуда возвращаться.
☆☆☆☆☆
Я не вижу, но глаза мои больше не отражают жизнь. Бреду по коридору, медленно перебирая босыми ногами по прохладному полу. Не смотрю по сторонам. Да мне и дела нет — увидит, или нет. Словно живой труп. Прошла мимо спален. Вокруг тихо… Хочется спать. Хочется покоя. Но здесь я не остановлюсь. Нет места мне в этих теплых комнатах. Я появилась в этом доме пленницей. Игрушкой, которую разбирали на кусочки, а потом, забавы ради, собирали обратно. Пусть так и будет впредь…
Первый этаж… Минус первый. Сама спустилась в подвал. Отворила тяжёлый засов и вошла, оставив лишь тонкую струйку света в щёлке. Бетон. Стены. Царапки… Подошла ближе к произвольному календарю, и провела по отметинам пальцами. Вот столько дней… Присела рядом. И легла. Прямо на пол. Свернулась калачиком… Прикрыла глаза. Мне больше некуда идти. Стала проваливаться в сон… Прежде, чем бессознательность накрыла окончательно, вспомнила слова знакомой с детства песенки. "Лондонский мост рушится… Моя леди…". Живот тянул. Но эта боль в душевной агонии таяла. Нет больше жизни, раз я сама решила похоронить себя живьём.