П р и н ц О р а н с к и й. Однако старались. Я все больше подозревал это и наконец уверился.
Э г м о н т. А есть ли у короля слуги вернее нас?
П р и н ц О р а н с к и й. Мы служим ему на свой лад и между нами можем признаться, что мы отлично умеем соразмерять права короля и свои.
Э г м о н т. Да кто этого не делает? Мы ему подвластны и послушны, как подобает.
П р и н ц О р а н с к и й. А если бы он счел себя вправе на большее и назвал бы нарушением верности то, что мы именуем соблюдением своих прав?
Э г м о н т. Мы сможем отстоять себя. Пусть он созовет рыцарей Руна, и мы потребуем, чтобы нас рассудили.
П р и н ц О р а н с к и й. А как быть в случае приговора до разбирательства? Или наказания до приговора?
Э г м о н т. Это было бы беззаконие, до какого Филипп никогда не унизится, и безумие, на которое я не считаю способным ни его, ни его советников.
П р и н ц О р а н с к и й. А ну как они окажутся беззаконниками и безумцами?
Э г м о н т. Нет, Оранский, это немыслимо. Кто мог бы осмелиться наложить на нас руку? Наш арест был бы пропащим и бесплодным делом. Нет, у них не хватит решимости вздернуть так высоко стяг тирании! Дуновение ветра, которое разнесло бы такое известие по стране, раздуло бы вместе с тем чудовищное пламя. И какого бы исхода они хотели? Судить и приговорить своей властью король не может, а решились ли бы они предательски посягнуть на нашу жизнь? Они не могут этого захотеть. Грозный союз объединил бы тогда народ в одно мгновение. И бурно бы проявилась тогда ненависть и вечное отвращение к самому имени Испании!
П р и н ц О р а н с к и й. Пламя бушевало бы тогда над нашими могилами, и кровь друзей наших лилась бы напрасной искупительной жертвой. Оставь меня думать по-моему, Эгмонт!
Э г м о н т. Но как же они будут действовать?
П р и н ц О р а н с к и й. Альба на пути к нам.
Э г м о н т. Не может быть!
П р и н ц О р а н с к и й. Это мне известно.
Э г м о н т. Правительница, очевидно, ничего не знала.
П р и н ц О р а н с к и й. Тем более я в этом уверен. Правительница ему уступит место. Мне известна его кровожадность, а он ведет с собою войско.
Э г м о н т. Снова придавить провинции гнетом? Народу будет невыносимо тяжко.
П р и н ц О р а н с к и й. Начнут захватывать стоящих во главе!
Э г м о н т. Нет! Нет!
П р и н ц О р а н с к и й. Идем, каждый в свою область! Укрепимся там. С открытого насилия он не начнет.
Э г м о н т. Но обязаны ли мы его приветствовать, когда он явится?
П р и н ц О р а н с к и й. Помедлим.
Э г м о н т. А если он при своем приезде именем короля нас потребует?
П р и н ц О р а н с к и й. Поищем отговорок.
Э г м о н т. А если будет принуждать?
П р и н ц О р а н с к и й. Начнем приводить оправдания.
Э г м о н т. А если будет настаивать?
П р и н ц О р а н с к и й. Тем решительнее будем уклоняться.
Э г м о н т. И война объявлена, и мы изменники! Оранский, не давай мудрствованию соблазнить тебя! Знаю, ты не можешь паддаться страху. Обдумай этот шаг.
П р и н ц О р а н с к и й. Я обдумал.
Э г м о н т. Обдумай, какую вину берешь ты на себя, если заблуждаешься! Вину губительнейшей войны, какая только опустошила когда-либо какую бы то ни было страну. Отказом своим ты подашь сигнал, который сразу призывает к оружию все провинции, который оправдывает всякую бесчеловечность, а для нее Испания искони жадно выискивала только предлога. То самое, что мы так долго, с таким трудом умиротворяли, единым мановением вновь возбудишь ты к ужаснейшему смятению. Подумай о городах, о дворцах, о народе, о торговле, о земледелии, промыслах! И представь себе опустошение и убийство! Спокойно может видеть солдат на поле битвы, как возле него падают его товарищи; но мимо тебя вниз по реке будут проплывать тела простых обывателей, детей, девушек, а ты, ошеломленный, тут стоишь и сам уже не знаешь: чью свободу защищаешь ты, если тонут те, за кого ты поднял оружие? И каково все это будет тебе, когда ты вынужден будешь безмолвно себе признаться: "Ими я воспользовался, чтобы сохранить свою безопасность".
П р и н ц О р а н с к и й. Мы не просто люди, сами по себе, Эгмонт. Нам подобает жертвовать собой для тысяч людей, но нам же подобает и щадить себя ради тысяч.
Э г м о н т. Кто щадит себя, должен сделаться самому себе подозрителен.
П р и н ц О р а н с к и й. Кто себя знает, тот без опасений может наступать и подаваться назад.
Э г м о н т. Беда, которой ты боишься, неизбежна при таком образе действия.
П р и н ц О р а н с к и й. Мудро и мужественно неизбежной беде идти прямо навстречу.
Э г м о н т. При такой великой опасности учитывается и самая слабая надежда.
П р и н ц О р а н с к и й. У нас больше нет места и для осторожнейшего шага: пропасть прямо перед нами.
Э г м о н т. Разве милость короля уж такая зыбкая почва?
П р и н ц О р а н с к и й. Не такая уж зыбкая, но скользкая.
Э г м о н т. Боже мой, к нему несправедливо относятся! Для меня невыносимо, что о нем думают недостойное! Он сын Карла и не способен ни на что низкое.
П р и н ц О р а н с к и й. Короли не делают ничего низкого.
Э г м о н т. Его надо научиться понимать.
П р и н ц О р а н с к и й. Как раз это понимание учит нас не дожидаться опасного опыта.
Э г м о н т. Никакой опыт не опасен, если на него хватит отваги.
П р и н ц О р а н с к и й. Ты раздражен, Эгмонт.
Э г м о н т. Я должен смотреть своими глазами.
П р и н ц О р а н с к и й. Ах, если бы только на этот раз ты смотрел моими! Друг, если твои открыты, так ты думаешь, что видишь. Я отправляюсь! Ожидай прибытия Альбы, и да будет бог с тобою! Может быть, отказ мой спасет тебя. Может быть, этот дракон откажется от добычи, если не сможет проглотить нас обоих сразу. Авось он помешкает, чтобы свой умысел надежнее выполнить, а ты тем временем авось разглядишь положение вещей в его подлинном виде. Только уж тогда скорей, скорей! Спасайся, спасайся! Прости! Не допусти, чтобы хоть что-нибудь ускользнуло от твоего внимания: сколько войск он с собой приведет, какими способами займет он город, в какой мере власть удержится за правительницей, насколько решительны окажутся друзья твои. Извести меня... Эгмонт.