И больно,
И скорбь хороша.
Биться,
Томиться,
Страданьем дыша.
Звездно ликуя,
Смертельно скорбя,
Счастье душа
Познает лишь любя.
М а т ь. Брось свою колыбельную песню!
К л е р х е н. Не хулите ее: в ней скрыта сила. Не раз убаюкивала я ею одно большое дитя.
М а т ь. Видно, у тебя и в мыслях ничего нет помимо любви твоей. Ради нее одной как бы только не позабыть тебе обо всем на свете! Ведь ты должна, говорю тебе, дорожить Бракенбургом. Он еще, глядишь, тебя счастливой может сделать.
К л е р х е н. Он?
М а т ь. Да, он! Придет еще время! Вы, дети, совсем вперед не глядите, нас, опытных людей, и слушать не хотите. И юности и любви прекрасной - всему конец приходит, и настает пора, когда бога благодарить приходится, ежели хоть какой-нибудь угол тебе достанется.
К л е р х е н (вздрагивает, смолкает и вскрикивает). Матушка! Оставьте! Пусть время придет, как смерть придет. Страшно думать о нем наперед. А когда придет! Если мы должны... тогда... придется... как можем! Эгмонт, мне тебя лишиться! (В слезах.) Нет, невозможно, невозможно!
Входит Эгмонт в кавалерийском плаще, в шляпе, надвинутой
на лицо.
Э г м о н т. Клерхен!
К л е р х е н (испускает крик, отступает). Эгмонт! (Подбегает к нему.) Эгмонт! (Обнимает его и приникает к нему.) Ты добрый, милый, любимый мой! Пришел? Здесь?
Э г м о н т. Здравствуйте, матушка!
М а т ь. Дай бог вам здоровья, благородный господин! Дочка моя прямо тоской изошла, что так долго не бывали. День целый о вас только и говорила и песни пела.
Э г м о н т. А поужинать мне не дадите ли?
М а т ь. За честь почтем. Только бы нашлось чем потчевать!
К л е р х е н. Конечно! Не беспокойтесь, матушка: я уже все устроила, кое-чего припасла. Не выдавайте меня, матушка!
М а т ь. Плоховато.
К л е р х е н. Уж подождите! Я вот что думаю: когда он со мной, мне нисколечко есть не хочется, так, верно, и у него не должно быть большого аппетита, когда я возле него.
Э г м о н т. Ты так думаешь?
Клерхен топает ногой и с негодованием отворачивается.
Что ты?
К л е р х е н. Как вы нынче холодны! Еще ни разу меня не поцеловали. Зачем руки в плащ запеленали, как новорожденного младенца? Ни воину, ни возлюбленному не годится, чтобы руки были спеленаты.
Э г м о н т. Как когда, милая, как когда? Если воин подстерегает врага и хочет как-нибудь взять его хитростью, тогда он собирается с силами, берет сам себя в руки и подготовляет свой натиск до конца. А возлюбленный...
М а т ь. Не желаете ли присесть? Расположиться поудобнее? Мне нужно в кухню. Клерхен ни о чем не думает, когда вы здесь. Уж вы не взыщите.
Э г м о н т. Радушие ваше - лучшая приправа.
Мать уходит.
К л е р х е н. А чем же тогда окажется любовь моя?
Э г м о н т. Чем только захочешь!
К л е р х е н. Найдите ей сравнение, если в вас сердце есть.
Э г м о н т. Вот, прежде всего... (Сбрасывает плащ и оказывается в роскошной одежде.)
К л е р х е н. Ай-ай-ай!
Э г м о н т. Теперь у меня руки развязаны. (Обнимает ее.)
К л е р х е н. Оставьте! Вы на себе что-нибудь испортите. (Отступает.) Какая роскошь! До вас, такого, я прямо не осмеливаюсь дотронуться.
Э г м о н т. Довольна? Я тебе обещал как-нибудь явиться в испанском наряде.
К л е р х е н. Последнее время я уже этого у вас не просила. Думала, вы не хотите. Ах, и Золотое Руно!
Э г м о н т. Вот ты и видишь его.
К л е р х е н. Тебе император его на шею надел?
Э г м о н т. Да, дитя. И цепь и самый знак наделяют того, кто их носит, благороднейшими преимуществами. На земле я не признаю над своими деяниями никакого судьи, помимо гроссмейстера ордена с собранием капитула его рыцарей.
К л е р х е н. О, ты мог бы позволить всему свету судить тебя! Бархат что за красота! А позумент! А шитье! Не знаешь, на что смотреть.
Э г м о н т. Можешь досыта насмотреться.
К л е р х е н. И Золотое Руно! Вы рассказывали мне его историю и говорили, что это - знак всего великого и неоцененного, что можно заслужить и снискать усилиями и старанием. Это - великая ценность. Я могу сравнить ее с любовью твоей. Как раз так я у сердца ношу ее, а после...