Глава 14
Холод. Кристина всем телом ощущала жуткий холод. Девочке хотелось залезть под одеяло, укрыться им с головой и, наконец, согреться, но холод не давал даже пошевелиться. Он проникал во все поры, во все клеточки ее тела, сковывая его все сильнее. Невозможно было даже сделать вдох — настолько одеревенели все ее мышцы. Какая-то неведомая сила заставляла двигаться ее грудную клетку. Вдох, выдох. Раз за разом. Кристина, казалось, не принимала никакого участия в акте дыхания.
Ещё девочке было очень страшно. Причем, было не понятно, что сильнее сковывает тело — страх или холод. Страшно было именно от того, что собственное тело её не слушалось. Очень не хватало воздуха и хотелось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы напиться им, насладиться каждой его молекулой. Но глубоко вдохнуть не получалось и приходилось довольствоваться тем, что было. Вдох, выдох, вдох, выдох.
Кристина попыталась успокоиться и сосредоточиться на происходящем. Доктор просил её считать от ста до нуля, но она быстро сбилась и не запомнила на какой цифре. Может семьдесят три? Или семьдесят два? Сомнение проникло глубже, и она уже не была уверена в том, что это вообще имеет какое-либо значение. Зачем её вообще просили считать, да ещё и в обратном направлении? Бред какой-то. И собственно кто этот самый доктор? Почему он с ней разговаривал? Она, что болеет?
Память тоже отказывала. Кристина силилась вспомнить последние дни, но на ум не шли даже последние минуты. В голове все перемешалось. Лица, даты, свет… Свет? Откуда тут свет? Что такое свет? Она же никогда не видела свет? А почему? Почему она находится в полной уверенности в том, что не знает что такое свет? Девочка задавала себе вопросы, а ответы, казалось, лежащие на поверхности, тут же ускользали от неё. Единственное, что она знала наверняка — это то, что этот самый свет ей очень нравится. Он тёплый, он начал согревать девочку, и ей в нем было очень приятно находиться. В голове появился образ мамы. Не лицо, не внешность, а именно образ. Некое существо, излучающее тепло и нежность. Она не могла различить черты и не могла вспомнить, как выглядит ее мама. Самое тёплое, самое дорогое, что только может быть на свете — образ мамы. Но и он начал отдаляться от нее, причем отдаляться в бесконечную высь. Все быстрее и быстрее, все выше и выше и, наконец, пропал вовсе. Но тут Кристина поняла, что это не мама поднимается вверх, это она сама падает, да еще с такой скоростью, что голова пошла кругом. Девочка посмотрела вниз и ужаснулась. Ей навстречу приближалось нечто огромное и бесформенное, на фоне окружающего ее света, совершенно черное. И как только она упала в это нечто, вокруг стало беспроглядно темно.
Кристина боялась пошевелиться. Тьма проникала всюду. Она прилипла к ней, как грязь — не отмыться. И когда девочка испугалась основательно, ее окликнули. Чей-то голос позвал ее, сначала тихо и робко, но затем громче и настойчивей. Она узнала этот голос.
— Кристи! Девочка моя, проснись! Кристина!.. — Наталья Ивановна крепко держала подопечную за руки. Та вырывалась и кричала, била ногами и, чуть было, не упала с кровати.
Как только девочка успокоилась и задышала часто-часто, учительница поняла — проснулась.
— Ну и здорова же ты спать, подруга, — как можно теплее сказала она, — целые сутки продрыхла.
— Я кричала? — Хриплым голосом спросила Кристина. — Горло болит.
— Нет, ты не кричала — это последствия интубации трахеи.
— Чего, чего? — Картинно скривилась девочка?
— Это когда в горло вставляют трубку, чтобы подавать наркоз и кислород, — с улыбкой поведала учительница, — это я от медсестер узнала. Как ты малышка?
— Голова болит немного, а так ничего. Я посплю еще немного, теть Наташ?
— Ну, отдыхай, отдыхай. Только учти, в обед к тебе придет целая делегация, я тебя разбужу заранее.
— Хорошо, — сонным голосом согласилась Кристина. Она перевернулась на другой бок и тут же уснула.
Следующее пробуждение далось Кристине гораздо легче. Сознание просто включилось, выдергивая ее из безмолвной пустоты. Слух сразу дал понять девочке, что в комнате она не одна — в комнате были слышны голоса Натальи Ивановны и Алексея Соловьева. Но просыпаться Кристина не спешила, вернее не спешила показывать, что уже не спит. Напротив, она затаилась и постаралась следить за своим дыханием. С самого раннего детства она играла в эту игру и, порой, довольно успешно. Сначала она делала это исключительно забавы ради, но однажды, проснувшись в новогоднее утро раньше обычного, услышала, как папа ходит по ее комнате. Дыхание у отца было тяжелое, с хрипотцой, ни с кем не спутаешь. Он прошел мимо ее кровати, зашуршала елка, зазвенели стеклянные шары, затем папа так же "тихо" удалился. Кристина подождала, пока отец уйдёт в свою комнату, и тут же вскочила с кровати. Добравшись до ёлки, она обнаружила под ней традиционный новогодний подарок. Со сказкой про Деда Мороза можно было попрощаться, но девочка еще целых два года специально в него верила, чтобы не расстраивать родителей, так старавшихся устроить для дочери праздник. Зато, она всегда заранее знала, что ей подарят, успевала вдоволь нарадоваться подарку, а потом, почти искренне, порадоваться ему вновь, специально для мамы с папой.
Так и в этот раз Кристина предпочла послушать разговоры взрослых. От наркоза она уже отошла и прекрасно осознавала, где находится, что происходит и помнила, что накануне состоялось, возможно, самое важное событие в её жизни — операция. О её итогах она пока судить не могла, голова была туго перебинтована, и никаких особых ощущений девочка не испытывала. Ей было до жути интересно, как прошла операция, а так как от всех пациентов такие подробности тщательно скрывают, она решила узнавать все из чужих уст — наверняка тетя Наташа уже в курсе всего.
Но, в следующие пять минут, Кристина узнала, отнюдь, не то, на что рассчитывала. Алексей говорил очень тихо, но, видимо, сидели они близко, так что девочке было слышно все:
— И по-вашему эти, как их там — "кролики"…
— «Кроты», поправил Алексей, — «кроты», «кролики» — не важно! — Начала заводиться Наталья Ивановна. — По-вашему, они могут причинить Кристине вред, в случае положительного исхода операции?
— И не только ей. Под ударом окажутся все, кто имел доступ к сведениям об операции. Поймите, это миллиарды долларов — целая индустрия! Они не станут рисковать курицей, несущей золотые яйца! — Голос у Соловьева был взволнованный, и ему постоянно приходилось сбавлять тон до шепота. — Как только станет ясно, что Кристина видит всё, мы будем представлять для них угрозу, угрозу их деньгам. И, поверьте мне, такие люди очень легко избавляются от подобного рода угроз.
В комнате повисла тяжелая тишина. Первой ее нарушила Наталья Ивановна:
— И что, в таком случае, вы предлагаете?
— Нужно помягче объяснить Кристине ситуацию и приготовить ее к роли, убитой горем, девочки. Нужно, чтобы она продолжала притворяться слепой. Особенно когда все бинты снимут окончательно. В таком случае у нас появится шанс.
— Думаете, тогда нас не тронут?
— Им незачем будет нас трогать! Я напишу трогательную статью о том, как не оправдались хрупкие надежды маленькой девочки из России на спасение зрения. Мир убедится, что затея Бойля-младшего оказалась фикцией. В противном случае, наша пропажа только усилит подозрения. Так что я почти уверен, нас не тронут.
— Ну а что если они начнут проводить всякие медицинские исследования? Что если они почуют подвох и раскусят нас? — Голос у Натальи Ивановны дрогнул, и Кристине стало страшно. — Она ведь еще ребенок! Как ей удастся убедить всех в своей слепоте?
— Во-первых, я с рождения слепая, — вмешалась в разговор Кристина, которой стало скучно быть статистом в пьесе, где ей отведена главная роль, — и потому изобразить слепую мне не составит большого труда. А во-вторых, не факт, что операция поможет. Я не взрослая, но прекрасно все понимаю — не все операции проходят так, как нужно.
Учительница и журналист так и застыли с открытыми ртами:
— Давно ты подслушиваешь? — Сурово поинтересовалась опекунша.
— Лет с пяти, — невозмутимым тоном ответила девочка, — а теперь мне интересно узнать все поподробнее. Ты обещал мне не лгать, Лёша, так что сдержи обещание и расскажи все как есть. — Кристина постаралась вложить в свой голос, как можно больше серьезных ноток и, по всей видимости, ей это удалось.
Минут десять ушло у Соловьева, чтобы посвятить девочку во все подробности этой запутанной истории. Затем они втроем разработали основной план действий. По нему выходило, что Кристина остается слепой до самой выписки и, ни при каких обстоятельствах, не выдаёт истинное положение вещей. Не должны знать об истинном результате операции и они сами, так будет проще играть собственные роли. Агент Смитт предупредила Алексея о том, что глушилки сигнала перестанут работать сегодня в обед, так что все условились, что общаться на эту тему они больше не будут, чтобы прослушка не могла их разоблачить.
Буквально через минуту в палату постучали и, не дожидаясь ответа, вошли оба Бойля и почти вся операционная бригада. Маленькая комнатка забилась до отказа. Роберт Бойль подарил юной пациентке огромный букет алых роз, с пожеланием увидеть их воочию в скором времени. Затем все поочередно подходили к Кристине и жали ей руку. Девочка получала комплимент за комплиментом и растерянно благодарила каждого члена операционной бригады. Длилось это представление не более пяти минут. Затем Роберт Бойль трижды хлопнул в ладоши и препроводил всех на выход.
— Кристине нужен покой и уют, — громко скандировал он, — господа, освободите помещение! Минут через пять в комнате осталась только Наталья Ивановна и сам Роберт Бойль.
— Итак, юная мисс. — С каким-то странным огоньком в глазах начал ученый. — Как ваше самочувствие?
Кристина на слух уловила странное возбуждение в голосе Роберта Бойля.
— Я чувствую себя хорошо, доктор, только голова кружится немного.
— Это из-за наркоза, малышка, скоро пройдет.
Младший Бойль не мог скрыть волнения. Наталья Ивановна тоже заметила это и решила немного разрядить обстановку.
— А когда начнем снимать бинты, доктор Бойль?
— Завтра и начнем. Плотность повязки не позволяет проникать свету к глазам. Будем снимать по слою в день и завтра снимем первый. Ближе к концу начнем снимать энцефалограмму — нужно знать, реагирует ли мозг на новые раздражители.
Наталью Ивановну бросило в холодный пот, и она не смогла промолвить ни слова. Кристина сориентировалась быстрее:
— Что ж, я в предвкушении результатов мистер Бойль, — весело сказала она.
— Я тоже Кристина, я тоже, — тепло ответил Роберт, — это, без преувеличения, дело всей моей жизни!
Роберт выдержал небольшую паузу и, удалился, не забыв дать напоследок несколько советов относительно режима сна и бодрствования.
Как только он удалился, Наталья Ивановна начала говорить что-то несвязное, но девочка, предвидев реакцию учительницы, приставила палец к своим губам и тихо шикнула, мол, вслух, ни слова. Учительница поняла, что чуть было не нарушила договоренность и решила, впредь, тщательнее контролировать эмоции. Кристине же явно легче давались все эти шпионские игры.
Остаток дня они провели в номере, пользуясь возможностью наспаться вдоволь. Операция была позади, и позади остались все тревоги, связанные с нею. Ближе к вечеру они отправились в холл, где располагался, единственный доступный им, телефон и связались с родителями девочки. Успокоить маму Кристина не могла минут десять. В трубку лились рыдания вперемешку с причитаниями Елены Александровны. Мама Кристины не могла себе простить свое отсутствие в столь тяжелый для её дочери период жизни. А Кристина, в свою очередь, пыталась объяснить маме, что ее присутствие никак не помогло бы ей. Скорее даже помешало. Затем трубку взял отец Кристины и коротко, по-военному, расспросил девочку о ходе операции. Папина дочь так же четко отрапортовала отцу, заранее подготовленный доклад и попросила унять свою маму, которая никак не успокаивалась. На том сеанс связи с домом и завершился.
Вернувшись, они обнаружили медсестру Мэри. Та привезла тележку с ужином и собиралась помочь Кристине с приемом пищи, но Наталья Ивановна наотрез отказалась уступать столь деликатную процедуру чужому человеку и настояла на своей кандидатуре. Она мягко, но настойчиво вывела медсестру из палаты и, извинившись за свою "старческую" назойливость, захлопнула перед ошеломленной Мэри дверь.