Мы решили пожениться через месяц. Я должен был закончить свои дела в Африке, она — свои. Однажды ночью я рассказал ей об удивительном городе с золотыми куполами, которые отражаются в широкой реке, о том, как мощные мосты соединяют ее острова с берегами, как звенит старая брусчатка под колесами автомобилей, о князьях, богатырях и красавицах с серебряными слитками в гривах русых волос. Она слушала меня, завороженно глядя мне в глаза, а я отводил взгляд в сторону в те моменты, когда моя фантазия произвольно заполняла пробелы в знании истории. Поскольку пробелов было много, я вдохновенно дорисовывал отечественную историю, а мой взгляд в это время блуждал по стенам ее спальни. Но кое-чего я все же добился. Мики перестала шутить по поводу низкого уровня жизни «этих восточноевропейских стран». В сказочном златоглавом городе мы и решили повенчаться. Вернее, таким было желание Маргарет. Мне было все равно, где венчаться. Я понимал, что брак это формальность. Сам процесс вступления в права обладания другим человеком противоположного пола, это лишь дань традиции, пережиткам патриархата. Или матриархата, что, по сути, одно и то же. Но в то же время, я понимал, что моей избраннице все это было нужно, как воздух. Белое платье, длинная прозрачная фата, вышитые золотом туфли. Так устроены все женщины. Если жениха поставить перед выбором, — что, в принципе невозможно и является лишь гипотезой, — сыграть свадьбу или вместо этого отправиться в романтическое путешествие с приключениями, любой молодой человек, без сомнения, откажется от свадьбы. Женщина же готова отказаться от всех последующий удовольствий в пользу одного — пройтись под взглядами малознакомых людей в ослепительно белом платье. Ради этого единственного мгновения женского триумфа она согласна отдать все сокровища мира. Если бы они у нее были. Женщине всегда нужно быть в центре внимания, а особенно в поворотные моменты ее жизни. Но статистика лишь подтверждает, что право выбора на стороне женщин. Нынче молодожены не часто отправляются в путешествия. Но зато всегда становятся клиентами свадебных салонов. Церемония в белом платье, при стечении огромного количества народа, подтверждает право женщины быть королевой и владеть самым важным, из всех возможных, завоеванием — мужчиной. Мики была умной и расчетливой, ей несвойственна была страсть к банальностям и предрассудкам, быстрота и логика ее ума были выдающимися, но это в данной ситуации ничего не меняло. Она была женщиной. И, значит, я лишен был возможности выбирать. Мое пространство свободы ограничивалось лишь выбором цвета костюма. Но я бы соврал, если бы сказал, что мне это не нравилось. Я согласился на церемонию бракосочетания. Я захотел посмотреть на лицо своей избранницы. Черное лицо на белом свадебном фоне. По-моему, это должно выглядеть очень возбуждающе. Моим обязательным требованием к внешнему виду невесты было лишь декольте и белые чулки. Как они крепятся, должна была знать только она. А потом уже и я.
Многорукая индийская танцовщица все время напоминала мне о моем выборе, болтаясь, подвешенная к зеркалу заднего вида. Я редко ездил в Монровии за рулем. Для того, чтобы ездить по этому городу, нужно было иметь вместо нервов стальные канаты. Правил дорожного движения здесь не знали. Похоже, их в Монровии и не существовало. Единственное правило, которое работало на монровийских улицах, это право сильнейшего. Я предпочитал не тратить свою драгоценную энергию на обычные водительские конфликты, которые возникали на каждом сложном перекрестке. Тем более, спорные ситуации на дороге могли закончиться дружеской перестрелкой. Я же стрелять ни в кого не хотел и сам собирался прожить долгую жизнь. Поэтому водительские споры я оставлял водителям и перемещался по городу то ли на такси, то ли пешком. Но в связи с тем, что я решил поменять свою жизнь, пришлось поменять и привычки. И я взял в аренду старенький внедорожник «мицубиси».
Главное достоинство обладания этой машиной состояло в том, что теперь я мог приезжать к Маргарет в любое время суток и быть уверенным в том, что это не станет известно моему сановному покупателю. Памятуя о том, что здесь процветает доносительство, теперь я был уверен, что ни один черный таксист не расскажет никому о перемещениях белого человека, столь заметного в этой части света. Лакшми, — так звали многорукое существо, изображенное в золоте, — велело танцевала у меня перед глазами и поднимала настроение, размахивая своими конечностями в такт монровийским ухабам. Я считал индийский кулон своим талисманом, хотя и помнил, что при случае должен отдать его загадочному человеку по имени Раджив Лимани. Шансов встретить его у меня было немного. Отец Мики мог находиться где угодно, а, вероятнее всего, в Соединенных Штатах. Туда в ближайшее время я мог попасть лишь на правах обвиняемого в контрабанде оружия и нарушении международных санкций. Так что золотая Лакшми могла спокойно плясать в моей машине и приносить мне удачу. А также отвлекать от нервной обстановки на африканских улицах.
Усевшись в первый раз в арендованный «мицубиси», я решил попробовать его на ухабах и бездорожье. Для белого выезжать в одиночку из Монровии считалось делом небезопасным. Окрестности кишели грабителями, которые в случае чего объявляли себя политическими противниками Тайлера. Для жертв это, впрочем, не имело никакого значения. Какая разница, кому отдавать деньги, бандитам или революционерам? Но я знал одно местечко на выезде из Монровии, где асфальтовая дорога переходила в грунтовку, а затем терялась в дюнах, обложивших небольшой залив. Людей здесь всегда было немного. Из примет цивилизации на океанском берегу виднелись несколько плетеных беседок, непонятно кем и для чего установленных. В общем, местечко было довольно живописным и располагающим к отдыху с купанием в океане. А раз так, я решил пригласить с собой Мики. Ее не пришлось долго уговаривать, но пока она закончила свои дела, наступило послеобеденное время. В тропической Африке, как известно, темнеет рано. Пока мы добрались до залива, все небо на краю океана окрасилось в багровые тона заката.
Старичок-джип, соскочив с асфальта на песок, недовольно зарычал, но я сразу дал ему понять, что никаких поблажек не будет. Я утопил в пол педаль газа и затем чуть отпустил. «Мицубиси» принялся уверенно разгребать колесами набитую колею грунтовки. Скорость была небольшой. Машину качало на неровностях, но она, не буксуя, везла нас в сторону залива. Вскоре перед нами выросла изогнутая дюна. Я хотел было объехать ее справа, но потом передумал. Песок был слежавшийся и влажный после дождя, угол наклона на слишком пугал крутизной. Можно было попробовать и напрямую. Я включил полный привод. Джип заурчал сильнее и двинулся вперед. Он шел медленно, как луноход, и оставлял неглубокие рельефные следы на волнистой поверхности склона. Пока мы поднимались, небо становилось ближе. Оно открывало перед нами свод темно-красного цвета до тех пор, пока он не уперся в горизонт.
Океан был спокоен. Темная масса воды местами отсвечивала солнечными зайчиками, которых становилось все меньше. Вечер, как это обычно бывает здесь, наступал внезапно и неумолимо. Машина взобралась на гребень бархана. С той стороны, которая поначалу была нам не видна, склон песчаного холма был круче. Мики с сомнением покачала головой. «Давай остановимся здесь. Дальше пойдем пешком.» Вокруг, насколько я мог судить, не было ни души. До берега едва ли пару сотен метров. Можно дотянуться рукой. Небо не слишком обложено тучами. Есть шанс, что сквозь них пробьется луна, а в лунном свете мне прекрасно будет виден любой потенциальный угонщик автомобиля.
Мики сняла туфли и босиком спрыгнула на песок. На ее джинсах снизу моментально образовалась влажная кромка. Песок был мокрым после дождя. Взявшись за руки, мы спустились к морю и дошли до ближайшей беседки. Я уже говорил, что назначение этих строений мне было неизвестно. Казалось бы, их поставили для удобства отдыхающих. Чтобы можно было посидеть под крышей и спрятаться в тени от солнечных лучей. Но в беседке не было ни одной скамейки. Четыре неровных стойки уходили в песок, а сверху на них покоилась круглая крыша из прутьев, столь маленькая и дырявая, что попытка спрятаться под ней от солнца не могла вызвать ничего, кроме раздражения. Но нам это нисколько не мешало. Во-первых, наступал прохладный вечер. А, во-вторых, мы не собирались сидеть на берегу, глядя на океан.
Я быстро сбросил с себя рубашку и штаны. Швырнул их в сторону беседки. На мне оставались столь любимые мной семейные трусы.
— Нет, — улыбнулась Маргарет. — Не так.
— А как? — переспросил я.
— Вот так.
Мики уже сняла просторную белую блузку и расстегнула пуговицу на джинсах. Они упали с нее на песок, запутавшись в ногах. Маргарет сделала изящное движение ступней, и джинсы слетели, освобождая девушку от пут. Она переступила через них и быстрым шагом двинулась к воде. Теперь на ней не было ничего. Я смотрел на ее черный силуэт в лучах пробивавшегося сквозь тучи солнца. Ценители женской красоты нашли бы в ней тысячу недостатков. Она не соответствовала общепринятым стандартам красоты. Плечи слишком широкие, грудь слишком большая, бедра полноватые. Девушка не для подиума, правду сказать. Но ни одна модель на сумела бы пройти по деревянным подмосткам так, как Маргарет шла по влажному песку. Каждый изгиб ее тела, каждая выпуклость и впадинка, плавные линии, заметные мне издалека, с того места, где я стоял возле беседки, двигались в ритме и по законам любви, для которой, собственно, и были созданы все женщины этой земли.
Маргарет вошла в воду, неслышно раздвигая мелкие волны, и океан обнял ее за плечи. Она проплыла несколько метров и громко позвала меня.
— Иди сюда, Эндрю. А ты вообще-то умеешь плавать?
Я пошел на ее голос. Семейные трусы нелепо слетели с меня на влажный песок. Вдруг мне подумалось о том, как я выгляжу со стороны. Грузный человек, с едва наметившимися складками по бокам и с архипелагами растительности по всему телу. Конечно, не урод. Но и не жилистый красавец с грацией гепарда. Ничего романтического в моем облике не было. Никакой готовности к тому, чтобы красиво и вдохновенно бежать вдоль кромки за эбеновой феей. Но солнце, единственный посторонний свидетель моей наготы, уже отключало свет. Темнота начинала скрывать все мои недостатки. Впрочем, мы очень редко можем увидеть себя такими, какими нас видят другие. Мы или слишком завышаем собственную оценку, и тогда становимся похожи на глупых самовлюбленных Нарциссов. Или, наоборот, занижаем ее, а потом мучаемся комплексами неполноценности и недолюбленности, и, даже достигнув апогея этой муки, не хотим понять, что в сознании тех, кого мы любим, и кто любит нас, все происходит с точностью до наоборот. Ведь любить по частям невозможно. Загляни в себя, и ты увидишь, что объект своей страсти ты принимаешь полностью, в гармонии со всеми имеющимися достоинствами и недостатками, духовными и телесными. Так сказать, берешь оптом, если использовать привычную мне терминологию.
Тяжелым косолапым шагом я преодолел сотню метров песка, отделявшую меня от воды, и грузно нырнул в океан. Он был теплым и вязким, как рассол в бочке. Соль попала мне в глаза. Я зажмурил их, но под водой это было бесполезно. Я резко вынырнул и протер глаза тыльной стороной ладони. Стало полегче. Я завертел головой по сторонам в поисках Мики. Но ее нигде не было видно.
— Мики! — крикнул я что было сил.
— Я здесь, — услышал я за своей спиной. Но когда я обернулся, то увидел лишь всплеск на океанской глади. Шутит она надо мной, что ли?
Ко мне со стороны горизонта шагнула темнота.
— Где ты? — спросил я темноту.
— Да здесь я! — ответила она голосом Мики — Попробуй догони.
Ну, что это за игры? Я развернулся туда, где еще минуту назад был виден горизонт, и, широко загребая воду, поплыл вслед за Маргарет. Взмахи моих рук были жадными, а потому неуклюжими. Я быстро устал, хотя и плыл медленно. Мне нужно было остановиться, чтобы перевести дыхание. И тут я почувствовал прикосновение другого тела. Быстрого и, как мне показалось, прохладного. Конечно же, это была Маргарет. Она хотела поиграть со мной? Ну, что ж, сказал я себе, поиграем.
Я резко развернулся и попытался рукой достать ее под водой. Может быть, я и выгляжу неуклюжим, но иногда могу быть резким и даже ловким. Моя рука дотянулась до подводного тела, и ладонь коснулась прохладной поверхности. Прохладной, это точно! И, кроме того, нечеловечески гладкой. Но это же невероятно. Мне стало не по себе.
В следующее мгновение меня охватил ужас. Плотные тучи над океаном разошлись, и в образовавшийся просвет заглянула луна. На поверхности океана зарябила дорожка лунного света, и по этой дорожке в сторону горизонта двигался острый плавник. Внезапно он описал невероятно резкую дугу и заскользил по направлению к берегу. И ко мне.
Мне бы грести назад, на мелководье. Туда, где меня ни одна акула не достанет. Ну, конечно же, это была акула. Меня предупреждали, что эти зубастые твари иногда заплывают сюда поохотиться на человечину, но я этим разговорам не доверял и считал их чем-то вроде вредных суеверий, морских баек, которые ленивые рыбаки выдумывают для того, чтобы не выходить в море. Но этот треугольный плавник, мягко рассекавший воду, не был ни байкой, ни суеверием. Я его видел перед собой. Я слышал, как плещется вода, рассекаемая живой торпедой. Чем ближе акулий плавник подплывал ко мне, тем реальнее становился. Наконец, он заполнил собой всю мою реальность, вытеснив оттуда даже Маргарет.
Я даже не пытался уйти от акулы. Я оставался на месте, словно меня охватил моментальный приступ судороги. Акула уже была на расстоянии едва ли десяти метров. Внезапно она замедлила ход и стала обходить меня по дуге. Она описала полную окружность, в центре которой был я. Потом еще один круг. И еще. Всякий раз радиус движения становился меньше. А плавник все ближе и ближе к центру. Я оцепенел от ужаса. Плавник подплыл ко мне почти вплотную. Вода равнодушными всплесками сопровождала его неумолимое приближение. Торпедообразное тело вновь коснулось меня холодной поверхностью. Нежно, коварно и успокаивающе. Мол, не бойся, я тебя не больно съем. Раз, и перекушу на две части.
— Господи! — выдохнул я умоляюще и нырнул в пучину с головой. Спрятался в океан.
Когда я вынырнул, то никакого плавника рядом с собой не увидел. Я огляделся по сторонам. Акулы не было. Лунная дорожка тихо шелестела вокруг меня. Со стороны берега доносился шорох песка. Ну, в самом деле, не могла же акула отказаться от добычи и так быстро скрыться? И тут я снова почувствовал робкое прикосновение к своей ноге. Опасная тварь все еще здесь! Я закричал, что было сил, и забился, расплескивая по сторонам свет лунной дорожки.
— Эндрю, что с тобой?! — услышал я голос. Человеческий. Женский. «Мики,» — очнулся, наконец, мой затуманившийся разум.
— Что с тобой? — тревожно спросила она меня снова, как только подплыла поближе. — Сердце? Судорога?
Я не ответил и, развернувшись, поплыл в сторону берега.
Мы молчали все время, пока одевались. И продолжали молчать, когда поднимались на бархан, к автомобилю.
На обратном пути по дороге в город Мики единственный раз нарушила молчание.
— Это могла быть и я, — печально и непонятно сказала она, глядя, как капли короткого дождя с упорством самоубийц разбиваются о лобовое стекло.