— … и ещё открытка от твоих родителей, Басти, — проворковала миссис Кейл, передавая ему картонный прямоугольник. Себ быстро пробежал глазами текст и выругался про себя.
Он забыл.
Последние два года на Рождество он домой не попадал, а до этого про открытки ему напоминала Эмили. В этом году он дважды вспоминал, что пора бы их купить, подписать и разослать, но так и не сделал этого.
В целом, все, конечно, переживут без личных поздравлений от него, но мама была бы рада получить открытку, да и соседкам Эмили их стоило бы послать — просто потому что Сьюзен дружит с их детьми.
Ну да ладно.
В этом году рождественского настроения не было в помине. И, не считая тех лет, когда на праздники он находился на службе, это было впервые. Себ любил Рождество. Сейчас, конечно, уже не так искренне, как в детстве, но для него это был праздник с приятным привкусом. И если без открыток (а особенно без необходимости их писать самому) он бы легко пережил, то вся остальная суета, праздничный ужин, последующие завтрак и обед дома у родителей, подарки, папина любимая музыка и мамин пудинг по особому рецепту — это было для него важно.
А в этом году он только по календарю видел, что послезавтра Рождество. И подарки купил почти наобум, как будто пытаясь отделаться от этой обязанности побыстрее, и всё время чувствовал себя при этом Гринчем — кажется, выражение лица у него было похожим, и нормальные люди поглядывали на него с заметным напряжением.
Не нужно было проводить диагностику, чтобы угадать причину. Джим. Ещё никому не шёл на пользу Джим, поселившийся где-то в голове.
— Я позвала к нам Харрисов и миссис Бейкер с детьми на обед(1), — продолжила миссис Кейл (и кажется, большую часть её речи Себ пропустил, там ещё что-то было про торт и пунш), — Сьюзен будет приятно поиграть со сверстниками, Харрисы — отличные люди, а миссис Бейкер… — она вздохнула, — не надо бедняжке оставаться на Рождество одной.
Да, точно, миссис Бейкер — это та, которая развелась. И бывший муж которой умер вскоре после развода.
Миссис Кейл долго сомневалась, не поехать ли в Карлайл. Но Себ принял за неё решение остаться в Лондоне. Во-первых, Сьюзен могла пока тяжело перенести дорогу. А во-вторых, о чём Себ говорить не стал, он просто не хотел светить своей постной физиономией перед родителями — а потом отвечать на вопросы о том, что случилось и в чём дело. Миссис Кейл же в тонкостях его мимики не очень разбиралась, а для Сьюзен Себ всегда находил улыбку.
Ну, вот, праздник обсудили. Себ откинулся на спинку кресла и мысленно вычеркнул это дело из списка. А потом обнаружил, что список пуст. Он и сам был опустошён этим ожиданием, вымотан.
Может, нужно в отпуск? Отпроситься у Джима: не посадит же он его на цепь? Взять Сьюзен и рвануть с ней куда-нибудь в тепло, поплавать, понырять с аквалангом, загореть…
Или даже оставить Сюзен, съездить в одиночестве. Завести дурацкий курортный роман на неделю (только… ради всего святого, никаких полицейских, никаких умных коротко стриженных женщин с успешной карьерой, просто темпераментная фигуристая красотка). С полным осознанием пагубности процесса пить коктейли на жаре.
Да, это именно то, что нужно.
При одной мысли об отдыхе на душе становилось лучше. И сквозь марево морского пейзажа, оттенённого невнятным очертанием женского тела в купальнике, рождественские украшение в комнате показались ему значительно более привлекательными, чем пару минут назад. Встав, он поправил веточку омелы, а потом перевесил её повыше — туда, где ей и было самое место и докуда миссис Кейл просто не дотянулась.
Пообещав быть послезавтра с утра, он прихватил счета на оплату и вышел в непрекращающийся дождь. Настроение всё повышалось. Прокрутив мысленно глобус, он ткнул мысленным же пальцем — и попал в Тайланд. И, подъезжая к дому, он уже полностью спланировал свой предполагаемый отдых. Учитывая, что туристические места и экскурсии его не интересовали, этот план прекрасно подходил к любой стране, отвечающей четырём требованиям: жарко, море, никакой войны и все говорят по-английски.
Оставалось только согласовать ключевой пункт плана — даты — с Джимом, и можно брать билеты на самолёт.
Стоило ему подумать об этом, как зазвонил телефон. Себ ощутил холод внутри: босс как будто прочитал его мысли.
— Сэр?
— Себастиан… — голос Джима был почти чужим, мёртвым, слабым, с непривычным хрипом, — дом… — и гудки.
Себ сорвался с места. «Форд», кажется, ещё ни разу за свою недолгую жизнь не развивал такой скорости. Да и сам Себ ни разу так не гонял в черте города. В висках стучало, во рту стоял солоноватый привкус, а в мыслях висело одно: «Успеть!»
Что могло произойти? Идиотский бесполезный вопрос.
Но Себ не мог ехать ещё быстрее, ему нечем было занять голову, кроме как прокручивать этот вопрос.
Случилось что-то серьёзное и потенцально… опасное. Да, пусть будет просто «опасное».
Только повернув на А13, Себ понял, что не взял оружие — ни винтовку, ни даже пистолет. Просто не подумал об этом. Да и времени, если честно, не было — не делать же крюк, когда счёт может идти на минуты.
Дерьмо.
Возможно (но Себ слабо на это расчитывал), раз уж Джим способен звонить, реальной угрозы уже нет, и отстреливаться ни от кого не придётся.
Джим мог его вообще разыграть — с него бы сталось, он псих. Но разве этот розыгрыш в его стиле?
Нет.
Всю дорогу нервные мысли метались внутри черепа, но стоило Себу заглушить двигатель, как они притихли и попрятались. Выровняв дыхание, Себ снял куртку, чтобы не мешалась, вышел на улицу и сразу осмотрелся.
Ничего нового.
Тот же двор, то же бельё на верёвках, ту же мусорные баки. «Ягуар» Джима на грязной тесной парковке сияет, словно его только сегодня отмыли. Больше никаких неподходящих машин.
Подъездная дверь открыта, как и всегда.
Уже без спешки, оглядываясь по сторонам, изучая каждый угол и каждое окно, Себ пошёл к дому.
Обычный вечер обычной многоэтажки. Где-то орут дети. Левее ругаются супруги. Мигранты. Язык незнакомый. Справа из открытого окна визжит какая-то попса.
Наверх Себ пошёл пешком — просто на всякий случай. Лестничные пролёты, похоже, уже много лет служили общественными курилками — они были завалены окурками, заплёваны и провоняли насквозь. Стены кто-то изрисовал маркерами, и ничего художественного в этих рисунках не было.
На пятом этаже Себу встретились трое курящих подростков — едва услышав шаги, они оборвали разговоры и проводили его настороженными взглядами.
Больше никого.
Дверь в квартиру Джима оказалась закрыта, но не заперта. Себ, жалея, что у него нет с собой перископа, осторожно её приоткрыл, заглянул в щёлку. И стало ясно — будь у него хоть три перископа, они оказались бы бесполезны: внутри стояла кромешная темнота.
«И получаем пулю в голову», — подумал Себ, но всё-таки открыл дверь, сразу же пригнувшись и отступая назад. Но выстрела не последовало.
Тусклый свет с лестничной клетки не сумел разогнать мрак, и Себ совершенно безнадёжно всматривался в черноту. Закрыл глаза, полагаясь на слух — и различил тяжёлое хриплое дыхание.
— Сэр.
Тишина.
— Джим!
В квартире должен быть чёртов свет! Но, учитывая её размеры, Себ мог бы ходить вдоль стен очень долго, а на это времени могло и не оставаться.
— Джим! — повторил он чуть громче, выдохнул и закрыл за собой дверь, отрезая от единственного источника света. Включил фонарик на телефоне и заскользил лучом перед собой.
Сначала он видел только хлам: книги, пустые коробки из-под конфет, пистолеты разных марок и калибров, гитара с отломанным грифом, множество бумаг, исчёрканных и исписанных, залитых чаем или кофе из пустых треснутых чашек и мятых стаканчиков. Но вот пятно света выхватило снятые ботинки. За ними — скомканные брюки. Рубашку. И на полу возле дивана Джима — в одних трусах и носках, всклокоченного, сжавшегося в комок.
— Убери! — взвизгнул он, закрываясь ладонью от света, и Себ выключил фонарик. Глаза уже немного привыкли к темноте, и он надеялся, что сможет ни на чём не споткнуться.
Шаг за шагом, носком отпихивая пистолеты и горы бумаг, раздавив пару чашек, Себ пробрался к дивану и, прислушиваясь к тяжёлому рваному дыханию, присел недалеко от Джима.
Тут нужен врач.
Разгоняя машину, Себ опасался, что ему придётся иметь дело с пулевым ранением — и, в сравнении с реальностью, это был бы вариант получше. Он знал, как оказывать первую помощь раненым из огнестрела. И понятия не имел, что нужно делать с таким Джимом.
— Джим… — повторил он, — что… в чём дело?
Снова молчание, только дыхание стало чуть громче и резче, словно он с трудом проталкивал воздух сквозь лёгкие. Казалось, что рядом сидит раненое животное.
Себ чувствовал запах пота и болезненный жар.
Тишина, нарушаемая хрипами, давила на уши. Темнота оставалась совершенно непроницаемой.
Нужно было сделать хоть что-то. Хотя бы понять, что произошло.
— Джим… пожалуйста, скажите что-нибудь? Сэр…
— Клаус, — слабо простонал Джим. — Приведите Клауса.
Бред. Какого, мать вашу, Клауса? Он застрелился собственноручно на глазах у Себа больше месяца назад!
— Клаус… — повторил Джим, и Себу показалось, что голос у него стал ещё тоньше. — Посиди здесь.
— Сэр, Клауса нет. Это я… — чуть поколебавшись, он добавил: — Себастиан. Себастиан Майлс. Вы звонили мне…
Он не знал, зачем это всё говорит, просто что-то нужно было сказать. И других идей всё равно не приходило.
— Себастиан… — прохрипел Джим, — пистолет… Да, я помню, — он издал короткий смешок, — снёс себе половину черепа… Ты видел, как он умер, Себастиан? — с шёпота Джим перескочил сразу на крик. Звук взлетел вверх и разнесся по комнате.
— Да, сэр, — не совсем уверенно произнёс Себ, — я следил.
— Хороший мальчик… Себастиан… — Джим закашлялся, — длинное имя… слишком… Tá mé tuirseach (2). Басти…
Хер с ним, пусть как хочет зовёт.
— Ты знаешь, куда стрелять, чтобы не было больно? — спросил Джим, чуть отдышавшись, тише.
— Знаю, сэр.
— Тут столько оружия… Не люблю пушки… Возьми любую и выстрели… — Себ начал смутно различать силуэт Джима — глаза адаптировались. Босс уже не сжимался в комок, а сидел, раскинув руки и запрокинув голову на диван. — Застрели меня, Святой Себастиан… — Джим надтреснуто засмеялся, — ты же знаешь, что это будет хорошо…
Себ сдавил переносицу до боли.
Почему он? Почему из всех своих подручных Джим вызвал именно его? Это было малодушно, но не хотел быть рядом во время этого приступа безумия. Он не подходил для этого. В мире ведь полно людей, которые знают, что делать и говорить, почему это должен быть именно он?
Себ медленно отпустил переносицу и уронил руку на колени. Ответ он знал. Потому что, несмотря на все проверки и постоянный вынос мозга, Джим ему доверял — как доверял, очевидно, и Клаусу.
Но с Клаусом что-то пошло не так. Он каким-то образом предал Джима, и теперь его нет.
Доверие безумного босса — нет, не такой подарок Себ просил у Санты на Рождество. Заткнув подальше разнывшуюся плаксивую девчонку внутри себя, он тихо сказал:
— Я не буду вас убивать, Джим.
«Ну же, давай! — одёрнул он сам себя. — Представь уже, что это не глава преступной корпорации, покрывающей как минимум всю лондонскую наркоторговлю, а больной ребёнок. Даже не больной, а, например, напуганный».
Себ умел разговаривать с больными или напуганными детьми.
— Вы просто устали, Джим, — сказал он уверенно, — это пройдёт.
Джим промолчал, и Себ счёл это хорошим знаком. Не спорит — значит, слушает.
— Это всё погода, — продолжил он, выдавливая из себя по слову, — дерьмовая для декабря. Хотя лучше так, чем песок, ветер и плюс тридцать, как было у меня в прошлом году на Рождество, да?
Дыхание рядом стало чуть тише и ровнее.
— Послезавтра праздник… Вы отмечаете?
Он вспомнил, что Джим обычно носил с собой крест, так что, возможно, Рождество было хорошей темой.
— Мы пели на Рождество, — пробормотал Джим в ответ. — Плохой, ужасно плохой мальчик… — он отрывисто засмеялся, давясь каждым звуком. — Они в сговоре, ты знаешь?
— Кто?
— Господь и Санта. Если ты расстроишь Санту, то получишь уголёк. А Господь на этих углях вскипятит котёл для тебя. Они заодно, — теперь Себ с трудом разбирал слова — ирландский акцент стал почти невыносим. И если честно, Себ, уже сомневался, что ему нравится говорить с Джимом о Рождестве.
Неожиданно Джим попросил заплетающимся языком:
— Расскажи мне сказку, Басти.
— Я… — он хотел сказать, что не знает сказок, но это было бы наглым враньём. Конечно, он их знал. Множество, — вы слышали сказку про «Груффало» (3)?
Джим вместо ответа издал какой-то странный звук, но кажется, это скорее было «нет», чем «да». Себ прислонился спиной к дивану, но голову запрокинуть не мог — не под его рост оказалась конструкция. Подумал, что, по крайней мере, Джим не стал просить «Очень голодную гусеницу» (4). Сьюзен какое-то время сходила по ней с ума. Прочитав её вслух девятнадцать раз подряд, Себ с пугающим удовольствием сбежал в Ирак — на два дня раньше, чем закончился отпуск.
Себастьян и Джим, художник Саша Мышь
— Кхм… — Себ прочистил горло, припоминая начало, неторопливо принялся рассказывать сказку.
«Гулял мышонок по лесу, и вдруг лиса бежит,
А у лисы, как водится, хороший аппетит.
— Пойдём со мною, маленький, в нору ко мне пойдём,
Мы сможем там отлично позавтракать вдвоём.
— Простите, тётушка Лиса, — мышонок пропищал, —
Я завтракаю с Груффало: я твёрдо обещал».
Себ плохо видел Джима, зато отлично слышал, что его дыхание становится как будто немного ровнее. Оставалось ещё вспомнить порядок действий. Хотя, кажется, Джима успокаивал не столько смысл сказки, сколько ритм. Не сбиваясь, Себ продолжил:
«— Что там ещё за груффало? Мышонок, ты о ком?
— О, это очень крупный зверь, я с ним давно знаком:
Есть у него клыки, и когти тоже есть,
И преогромнейшая пасть, а в ней зубов не счесть.
— И где же вы встречаетесь?
— Да вон у той горушки.
Он, кстати, очень любит лис. С приправой из петрушки.
— С приправой, говоришь? Ну, мне пора домой.
Прощай, мышонок! – и лиса нырнула в лес густой».
Джим довольно хмыкнул, напомнив Сьюзен — она тоже любила этот момент и улыбалась на нём даже сквозь сон.
«— Ха, глупая лиса! Не знает ничего!
Нет никакого груффало, я выдумал его.
Гулял мышонок по лесу, и вдруг сова летит,
А у совы, как водится, отменный аппетит.
— Летим со мною, лёгонький, летим ко мне в дупло,
Там стол обеденный накрыт, там сухо и тепло.
— Простите, бабушка Сова, — мышонок пропищал, -
Я пообедать с Груффало сегодня обещал».
У Себа были сомнения насчёт того, сова там следом или змея, но он решил, что это не имеет значения, и пошёл дальше к описанию Груффало:
«Ножищи, как столбы! На них когтищи в ряд!
И бородавка на носу, а в бородавке – яд!».
Джим завозился и задрожал. Остановившись, Себ помог ему перелечь на диван и, за неимением других вариантов, накинул сверху его же мятый пиджак.
— Дальше… — слабо попросил Джим, так что Себ снова сел на пол и двинулся к змее, которая тоже не желала встречаться с воображаемым другом хитрого мышонка.
«— Ха, глупая змея, не знает ничего!
Спасибо, выдумка моя, спасибо, груффа…
…Ой!
Как этот страшный зверь сумел сюда попасть?
Какие острые клыки, чудовищная пасть!
Ножищи, как столбы… на них когтищи в ряд…
И бородавка на носу, а в бородавке – яд!
Глаза горят огнём, язык черней черники,
В шипах лиловых вся спина, и вид ужасно дикий.
Ой мама, это груффало!
Оно меня понюфало!»
Себ чуть замедлился. Дыхание Джима выровнялось окончательно, и можно было надеяться, что он уснул. Себ замолчал, но тут же раздалось сонное:
— Дальше…
Господи, это похоже на какое-то сумасшедшее дежавю. Но он всё-таки послушно продолжил:
«— Еда, — воскликнул Груффало, — сама шагает в рот!
Я положу тебя на хлеб, и выйдет бутерброд,
— Меня на хлеб? Да я такой… — мышонок пропищал, —
Я самый страшный зверь лесной, я всех тут застращал!
А ну, пошли со мною, сейчас увидишь ты,
Как от меня все звери бросаются в кусты!
— Ну что ж… ха-ха… веди! Взгляну, потехи ради.
Ты топай впереди, а я тихонько сзади».
— Сзади, — выдохнул Джим бессвязно.
«— Да это же Змея! – мышонок закричал. –
Привет, не виделись сто лет, я даже заскучал!
Змея сказала: «Мамочки! На помощь! Караул!»,
Под кучу брёвен заползла – и только хвост мелькнул».
Что там было с лисой и совой, Себ забыл. Зато он отлично помнил концовку и перешёл к ней:
«— Ну вот, – сказал мышонок, — не правда ли, теперь
Ты убедился, что в лесу я самый страшный зверь?
Но я проголодался… Эх, что ни говори,
Всего вкуснее груффало с орешками внутри!
— С орешками внутри? Да это страшный сон!
И зверь пустился наутёк, и в чаще скрылся он.
Сидит мышонок на пеньке, орешками хрустит:
Ведь он сегодня нагулял отличный аппетит».
И вот теперь Себ был почти уверен, что Джим спит. Привычно-чутким слухом он пытался уловить, не раздастся ли шевеления, но нет. И просьб продолжать тоже больше не следовало.
Выдохнув, Себ сгорбился, уронил голову на колени и закрыл глаза, пытаясь снова в воображении нарисовать мягкий белый песок, океан, красивых девушек и стакан мохито.
Получалось с трудом.
Примечания:
(1) Если вы запутались, кто когда и почему приезжает в гости, то небольшая памятка.
В Британии Рождество — категорически семейный праздник. Его отмечают три дня.
24 декабря — канун Рождества. В этот день проходят рождественские службы в церкви. Вечером принято обедать в компании самых близких людей. Здесь обычно взрывают хлопушки с небольшими сувенирами. Эту часть Себ решил проигнорировать, скорее всего, потому что миссис Кейл сложно приготовить столько застолий подряд.
25 декабря — само Рождество. С утра принято открывать подарки, а потом все готовятся к рождественскому обеду. Это кульминация праздника. Он начинается в 2-3 часа пополудни (зависит от семейных традиций), собираются гости. Обед длится до позднего вечера. Как и в канун Рождества, обязательные элементы застолья — хлопушки с сувенирами, пожеланиями, бумажными коронами и прочей ерундой)) В некоторых семьях хлопушки делают сами, и тогда начинка может быть нестандартной.
26 декабря — день подарков. Нет, вы не ошиблись. Члены семьи и гости обмениваются подарками 25-го. А вот денежные подарки помощникам по хозяйству (домработнице, няне), особенно важным людям из сферы услуг (в деревнях это, например, молочник и почтальон, а в городе может быть и любимая продавщица из любимого магазина) делают именно 26-го. Традиция. В целом, третий день Рождества самый спокойный. Ходят в гости к тем, с кем не увиделись в само Рождество, проводят время с семьёй.
(2) Я устал (ирл.)
(3) Очень популярная у английских детей сказка авторства Джулии Дональдсон. Здесь и далее — в переводе Марины Бородицкой.
(4) Ещё одна популярная сказка, автор — Эрик Карл.