Джоан стянула шапку и растрепала волосы. Зажмурилась, наслаждаясь солнцем. Себ улыбнулся, глядя на неё. Они редко выбирались на прогулку: во время редких и недолгих встреч важнее было успеть хоть немного насытиться друг другом. Но в этот раз женская физиология заставила поменять обычную программу. И, если честно, Себ был этому рад. После Вены всё ещё было тошно, да и вчерашнее похмелье напоминало о себе редкими приливами головной боли. Так что они неторопливо брели по пустому мокрому парку.
— Ты был заграницей? — спросила Джоан, носком берца поддевая камешек.
— Как ты узнала? — он не упоминал о своей командировке.
— По гудку. Хотела позвонить, но услышала роуминг и решила не отвлекать.
— Работа, — пожал плечами Себ, — прости, не могу рассказать подробнее.
— Даже не скажешь, откуда ты не привёз мне магнитик? — рассмеялась она.
— У тебя нет места для магнитиков, — фыркнул Себ, — но в следующий раз обязательно прихвачу. Я был в Мюнхене. И это даже больше деталей, чем я имею право сообщать.
— Да я и не прошу, — она пожала плечами, — понимаю, что такое конфиденциальная информация.
Разговор не клеился. Джоан явно устала после работы, а Себ вообще ни с кем не хотел говорить. Вернее, если уж совсем честно, он не отказался бы от возможности бы сказать кому-нибудь: «Слушай, чувак, я позавчера крупно облажался, промазал по простейшей цели, заставил молоденького паренька орать от боли. И мне теперь херово. Я попытался напиться в одиночестве австрийским пивом, но лучше не стало». Но — некому. Не с Джимом же болтать, в самом деле. А приятеля, который тоже работал бы за гранью закона и мог бы поддержать такой разговор, у него не было. Впрочем, он неплохо себя знал и не сомневался — ещё пара дней, и хандра выветрится окончательно. Промах уйдёт куда-то в историю, в память и больше не будет напоминать о себе. Надо только немного подождать.
— Знаешь, у меня всё очень плохо с эмпатией и прочими штуками в этом духе, — проговорила Джоан задумчиво, — но даже я вижу, что ты слегка не в себе. Что-то случилось?
— Нет, — он покачал головой, — небольшие рабочие проблемы. И устал.
Джоан чуть сбилась с шага, погладила его по спине, между лопаток, и неловко обхватила за талию. Себ положил ей руку на плечо, прижал к себе немного теснее. Это вышло очень неудобно, но тепло. Так можно было идти, не пытаясь придумать, что сказать: как будто физический контакт снимал всякую необходимость в словах.
— Меня в отпуск отправляют через две недели, — вдруг произнесла Джоан задумчиво.
— Это хорошо? — уточнил Себ. Вопрос был оправдан: он знал, насколько Джоан любит свою работу.
— Наверное, — она улыбнулась. — Давно не была в отпуске.
— Какие планы? Море? Пляж?
Джоан помолчала немного, а потом спросила осторожно:
— Пригласишь в гости?
Себ почувствовал, как что-то тёплое прошло по позвоночнику и тут же дрожью отдалось под рёбрами. С одной стороны, он хотел услышать этот вопрос. Сам только что думал о том, как круто будет засыпать с Джоан в одной постели, не поглядывая на часы и не считая время до отправления поезда. С другой, пустить её к себе домой было настоящим риском.
Чёрт, а встречаться с ней риском не было, что ли? И послав сомнения куда подальше, он ответил:
— С радостью, если ты променяешь курорт на мою берлогу.
Они договорились, что в первую же субботу отпуска Джоан приедет к нему — и Себ ждал этого момента предвкушением.
***
У Сьюзен намечалась личная драма. По секрету она рассказала Себу, что влюбилась в одноклассника — и долго уточняла, не смешно ли это.
Себ, выдерживая каменное выражение на лице, заверил её, что нет — наоборот, прекрасно. И теперь при каждой встрече и во время каждого звонка она делилась подробностями общения с мальчиком по имени Стюарт: как он отвечал на уроке, куда бросил мяч на спортивной тренировке и как долго говорил с Джулией.
Себ выслушивал внимательно, поддерживал и подбадривал. Конечно, было непросто уложить в голове, что его дочь уже может влюбляться. Но он напоминал себе, как в шесть лет влюбился в девочку из параллельного класса: всё, что он о ней теперь мог сказать, правда, это что у неё были две чёрные косички и дырка вместо переднего верхнего зуба. Но в шесть лет Себ был уверен, что это самое сильное чувство в его жизни. А когда ему удалось подержать её за руку, он, кажется, чуть не умер от счастья.
Однако, забрав Сьюзен в очередной раз из школы, Себ впервые за месяц не услышал ни слова о Стюарте. Сьюзен села в машину с задумчивым выражением лица и почти безэмоционально сообщила, что её приглашают в театральный кружок.
— Бабушка думает, мне понравится.
— А ты сама?
— У меня рисование. Миссис Дональд обещала, что весной мы пойдём рисовать пейзаж. Это называется «пленэр». Если я буду пропускать, она меня туда не возьмёт, — пояснила Сьюзен мрачно. — Но бабушка расстроится, если я не пойду в театр.
— Если бабушка любит театр, — сказал Себ, заставляя себя следить за дорогой и не оглядываться на Сьюзен, — она может заняться им сама. Иди, если хочешь этого сама.
— А ты чем занимался в школе?
— Я был не очень хорошим учеником, так что с меня пример лучше не бери, — он улыбнулся.
Сьюзен какое-то время молчала, потом сказала:
— Мама играла в театре. И меня водила. А мне там страшно. Не люблю, когда все пялятся. Пап… можно как-нибудь сделать, чтобы мама вернулась? Хоть как-то?
Себ чуть крепче сжал руль. Господи, как дорого он дал бы, чтобы Сьюзен не чувствовала этой боли. К сожалению, они могли только проходить через неё вместе.
— Мне жаль, дорогая, — сказал он, тоже тихо, — но это невозможно. Смерть нельзя отменить.
Сьюзен начала ковырять обшивку сиденья.
— Почему?
Себу очень был нужен умный двойник. Кто-то, кому Сьюзен так же доверяла бы, и у кого хватало бы мозгов на ответы на такие вопросы: простые, но с трудом осознаваемые. Если честно, ему нужна была Эмили. Но её, как он сам только что сказал, вернуть не было возможности, а отвечать требовалось здесь и сейчас, а не после пары часов в «Гугле».
— Это сложный вопрос, — сказал он, — когда человек жив, у него работает тело: мозг, сердце, все органы. Иногда тяжёлая болезнь или очень-очень сильные травмы повреждают органы настолько, что они перестают работать. Чаще всего, если повреждения не очень серьёзные, врачи могут спасти человека. Так работает медицина. Но иногда повреждений слишком много или они слишком тяжёлые. И тело просто перестаёт работать. Это уже нельзя изменить.
— Что… — тихо спросила Сьюзен, — какой орган перестал работать у неё?
Этого Сьюзен точно знать не стоило, учитывая, что Эмили собирали по частям — и собрали далеко не полностью.
— Я не знаю. Много разных органов.
— Ей было больно? — глаза у Сьюзен повлажнели, на щеки уже потекли первые слезинки, и, если бы они не ехали по трассе, где нельзя было останавливаться, Себ свернул бы с дороги, включил бы аварийку и обнял её покрепче.
— Я думаю, нет. Всё произошло быстро, — сказал он честно.
Сьюзен глубоко задумалась, но когда они доехали до пиццерии, где договорили поесть, слегка взбодрилась и вдруг заявила, усаживаясь за столик и сама открывая коробку с пиццей:
— Я перестала дружить с Джулией! — она схватила первый кусок.
— Вот как, — у Себа после всех этих разговоров аппетита не было, но он тоже взял себе кусок и даже начал его жевать, хотя по вкусу он напоминал картон, — почему, расскажешь?
— Она гад...
— Только не с набитым ртом!
Сью прожевала, состроила недовольную рожицу и повторила:
— Она гадкая, вот почему! Она всё время говорит о тебе что-то плохое. Даже Эмма стала на неё сердиться, а я ей пообещала, что разобью ей нос. И она будет страшная, и никто её не будет любить.
Фразу: «Девочки не дерутся», — Себ поймал на самом кончике языка, вспомнив Джоан. И восторженное сообщение Грега о том, что она может раскатать Пола по тренажёрному залу. Джоан бы уж точно поспорила с утверждением о том, что девочки не дерутся.
Вместо этого он сказал:
— В приличном обществе драться не принято. За что именно ты угрожала ей разбить нос?
— Она не приличное общество. И она сказала, что ты меня бросишь, — с некоторым вызовом ответила Сьюзен. Кажется, у миссис Сесиль Харрис проблемы с головой, потому что придумать, откуда ещё Джулия это притаскивает, Себ решительно не мог.
— Не брошу, сама знаешь. Я… — он выдохнул и взялся за второй кусок пиццы, уже более вкусный, — я рад, что ты решила не дружить с Джулией. Я боюсь, её мама, миссис Харрис, сильно обижена на меня, вот и говорит дочери такие вещи. А Джулия повторят, не думая.
Сьюзен фыркнула:
— Пусть и дружит со своей мамой и со своим дурацким Стюартом. А я теперь дружу с Эльзой и Крисом. Крис, конечно, противный, потому что мальчишка, но они с Эльзой такие похожие, и всегда ходят вместе. Круто?
Преодолев эти два витка непростых разговоров, Себ чувствовал себя спортсменом после сложной дистанции. Но, похоже, он не совсем облажался.
***
Себ сложил винтовку, пожал руку парню со стрельбища и пошёл к выходу. Джим опять решил устроить перерыв в работе, и Себ опять маялся вынужденным бездельем. Но похоже, он немного начинал привыкать к нему. Было проще отсиживаться на скамейке запасных, зная, что тебя рано или поздно точно выпустят в игру — а Джим это делал пусть не очень часто, но стабильно.
Более или менее Себ наладил гражданскую жизнь: встречался по пятницам с полицейскими в «Зелёном человеке», ездил хотя бы раз в неделю в Плимут, урывая часы, чтобы побыть с Джоан, забирал Сьюзен из школы по вторникам и брал её к себе на весь день по воскресеньям, звонил родителям после шести каждый четверг. А остальное время посвящал либо телевизору, либо тренировкам.
Отстреляв сотню патронов, он чувствовал удовлетворение и очень хотел, закинув винтовку домой, сходить куда-нибудь поесть — до стрельбы он отработал двухчасовую полноценную тренировку, и желудок настойчиво требовал подкинуть в него каких-нибудь калорий.
Он открыл дверь, ведущую из небольшого пропускного пункта на улицу, и почти столкнулся с другим посетителем. Посторонился — и тут же встретился с посетителем взглядом.
Твою. Мать.
Если бы не зелёные глаза со знакомым прищуром, и не густая чёрная бровь, Себ не узнал бы этого человека. Он выглядел так, словно его прожевали и выплюнули — и очевидно, так и было. Война хорошо поработала челюстями. Вся левая сторона лица и шеи была изуродована, кожа покрылась рубцами и стяжками, нос частично сплавился со щекой, волос почти не осталось, ушная раковина отсутствовала. Из-под куртки с левой же стороны выглядывал металлический протез с подвижными пальцами.
— Трудновато узнать? — хриплым, каркающим голосом сказал он. — Знаю.
— Моментально узнал, — среагировал Себ, — что-то изменилось, разве?
— Ублюдок, — без особой злобы ответил Марк Смит, протянул здоровую руку и сдавил ладонь Себа так, словно мечтал сломать.
— Что, бровь по-прежнему заклеиваешь скотчем? — спросил Себ, когда его рука оказалась на свободе.
— Ублюдок, — повторил Марк. Над его густыми бровями которые иногда даже мешали целиться, не ржал только ленивый. — Постреливаешь иногда?
— Пытаюсь не растерять форму, типа того, — отозвался Себ, стараясь не смотреть на Марка слишком пристально, но к чертям проваливая эту задачу. — Тоже решил пострелять?
— Если бы. Какой-то урод попросил дать ему пару уроков. Аванс кинул жирный, так что…
У Марка звякнул телефон в кармане. Прочитав сообщение, он грязно выругался и гаркнул:
— Вот мудак! Он меня кинул!
— Во всяком случае, аванс при тебе, — заметил Себ. Ему требовался повод свалить, и то, что Марку теперь не имело смысла идти на стрельбище, было очень некстати.
Себ не хотел общаться с Марком Смитом. И видеть его не хотел. Но у Марка было на этот счёт другое мнение. Хлопнув Себа по плечу здоровой рукой, он спросил:
— Что, угостишь пивом старого товарища?
Себ бросил взгляд на машину. Потом на Марка. Наверное, будь Марк целым и здоровым, Себ послал бы его. И сказал бы честно, что единственное, чем он хочет его угостить, это пара хороших ударов. Но Марк-калека уже не вызывал прежней злости, и Себ кивнул, жестом указывая на автомобиль.
Марк расселся на пассажирском сидении спереди, пристроил чехол с винтовкой между ног (пока они шли до парковки, Себ понял, что левая нога у бывшего напарника тоже отсутствует) и спросил:
— Что, как устроился?
— Сойдёт, — Себ завёл мотор, — в охране, ничего особенного. А ты?
— Пф-ф, — выдохнул Марк сквозь зубы и начал рассказывать. Подробно, много, с отчаянной ненавистью в голосе, постукивая здоровыми пальцами по протезу. Про телик, который он засмотрел до одурения, про соседскую собаку, с которой гуляет.
— Жена, сам понимаешь, быстро сделала ноги от такой красоты, — сказал он с вызовом, — без неё лучше, на мозги никто не капает. А твоя как? Ты вроде разводился…
— Развёлся, — сухо сказал Себ. Откровенничать с Марком не хотелось.
— Правильно. Бабы — они либо дуры, либо суки.
Это заявление Себ оставил без комментариев и, прикинув маршрут, направился к ближайшему пабу.
— Вот штука, — продолжил Марк, перескакивая с темы на тему, — я думал, Себа Майлса вернут из Афганистана в коробочке. Как ты ушёл?
— Так вышло. Что с тобой случилось?
— Так вышло, — хохотнул Марк. — И вообще, мне всяко лучше, тем тому парню, Оуэну, помнишь? В отличие от него, я хоть наполовину, но мужик, — и он заржал. — А ты… темнишь, приятель. Сам бы ты не ушёл, я тебя знаю.
Себ пожал плечами, сворачивая к пабу.
— Ладно, чёрт с тобой, — махнул рукой Марк, когда они заняли столик. Себ заказал Марку пива и закусок, а себе взял жареную свинину с картошкой и сок. — Что, не пьёшь за рулём? — прокомментировал Марк. — Не изменился. Как же, в правилах же написано, что нельзя.
— Написано, — согласился Себ.
Марк был третьим напарником Себа. И худшим. Они прослужили вместе пять месяцев. А постаравшись, Себ мог бы вспомнить срок точно, до дня и часа. После Йена с Себом работал неплохой парень, толковый. Не Йен, совсем, но во всяком случае сносный. К сожалению, у него что-то случилось не то с матерью, не то с женой, он уволился из армии.
А потом пришёл Марк: с дурацкими шутками, мерзкой манерой называть женщин «тёлками» или «бабами», регулярными опозданиями и наплевательским отношением к инструкции. И это не считая того, что он творил в свободное время. Пару раз Себ прикладывал титанические усилия, чтобы не разбить ему лицо, и раз десять — чтобы не написать жалобу. Когда Джим говорил о парнях, которые получают удовольствие от убийства, он описывал кого-то вроде Марка.
Принесли еду. Марк накинулся на неё с жадностью, как будто голодал. И продолжал говорить — много и обо всём, меняя тему за темой. Он спешил сказать как можно больше — словно вообще отвык разговаривать с людьми.
Себ его слушал, ел и думал о том, что должен жалеть его, сочувствовать — в конце концов, он сам мог оказаться на его месте. Там никто застрахован не был. Но не мог выдавить из себя даже каплю участия. Мерзкая такая мыслишка проскальзывала: Марк заслужил.
Когда с обедом было покончено, Марк заказал ещё пива. Себ расплатился, и Марк, сощурившись, протянул:
— Всё? Домой?
— Мне ещё надо увидеться с дочерью, — сказал Себ, беззастенчиво соврав, — рад был тебя видеть.
— Ага, — без особой веры в голосе ответил Марк.
— Будет время, посидим с пивом, — Себ, наступив себе на горло, написал номер на салфетке.
Смяв бумажку, Марк сунул её в карман, но совершенно без удовольствия. Впрочем, его дело — искать этого общества Себ точно не стал бы.
— Бывай… — сказала Марк медленно, — Себ Майлс.
Возможно, просто с отображением эмоций на изуродованном лице Марка были проблемы, но Себу показалось, что он скривился в каком-то очень злом оскале. Как бы то ни было, оставив Марка в пабе и садясь за руль, он почувствовал себя так, словно из духоты вышел на свежий воздух. Без Марка — без всяких метафор — дышалось куда легче.
Возвращаться домой и сидеть перед телевизором внезапно расхотелось, и Себ решил закинуть винтовку домой и прогуляться по городу.
Впереди на полупустой трассе стоял человек, выкинув вперёд руку. Таких пассажиров Себ не брал — но стоило ему подъехать ближе, как он сбросил скорость, свернул на обочину и остановился.
— Спасибо, что подхватил, детка. Нам по пути, — объявил Джим, аккуратно пристёгиваясь и тут же принюхиваясь. — Чем это несёт? Ах, да… — он улыбнулся, — смертью.
— Здравствуйте, сэр, — отозвался Себ, мысленно отметив, что Джима очень сложно даже просто узнать, когда он снимает свои костюмы и одевается в обычную одежду. Сейчас, в куртке, джинсах и кепке, он выглядел настолько обычно и неприметно, что это даже удивляло.
— Заскучал, детка? — улыбнулся Джим. — Ну, не переживай. У меня есть для тебя работа. Готов?
Себ кивнул, ощущая лёгкий азарт, а Джим заулыбался.
— Чудно. Матчам. Хаттон-Гарденс, три. Там есть больница, у неё удобная крыша и… у тебя в неё пропуск.
В отсек для ключей упал широкий бейдж.
— Твоя цель вернётся домой часа через три. Ты как раз успеешь устроиться, — Джим выдохнул и издал звук, полный удовлетворения от жизни. — Спросишь, кто цель?
— Кто цель? — безэмоционально повторил Себ. — Я могу каждый раз спрашивать, сэр, но ведь вы и так скажете. Иначе задание не имеет смысла.
Джим довольно засмеялся:
— Настоящая отповедь, прекрасно, детка. Думаю, цель будет тебе небезынтересна. В этом убийстве будет для тебя… кое-что личное.
В Хаттон-Гарденсе, во всяком случае, не жил никто, кем Себ мог бы дорожить, поэтому он выслушал тираду Джима спокойно. Раз босс захотел устроить тайну на пустом месте — пусть. Его дело.
Кажется, Джим понял, что никакой интересной реакции не будет, вздохнул и сказал:
— Убьёшь своего бывшего напарника, детка?
Себ, не сбавляя скорости, повернул голову к Джиму. Изучил лицо босса, лучащееся искренней радостью. Снова сосредоточился на дороге. Вот значит, как. Он-то думал, что встретился с Марком случайно. А теперь выходило, что нет. Этот клиент Марка, который заплатил щедрый аванс и отменил урок минут за десять до начала — не Джим ли его зовут? А может, это просто паранойя. Как бы там ни было, Себ ответил:
— Убью, сэр. Если нужно.
— Очень нужно, детка… Марк Смит… — Джим сделал паузу, будто пробуя имя на вкус, — мне порядком надоел.
И он резко выкрутил колесо громкости, заполняя салон машины визгом каких-то рокеров.