Он сделал это.
Чёртов больной ублюдок, он действительно, без шуток и игр, сделал это каким-то немыслимым образом. Десятилетняя Кэтлин Смайт была найдена на крыльце дома в пригороде Манчестера с окровавленным ножом в руках, за спиной лежала её… нет, всё-таки не мачеха, а тётя-опекун. Но какая, в сущности, разница?
Разумеется, девочка была в ступоре. С ней теперь работали психологи и полиция. А Александр смотрел фотографии, которые передала ему Елена, и судорожно рыдал. Шерон, к счастью, увёл Мэтт. Александр не готов был сейчас её видеть. Собственно — вообще видеть кого бы то ни было. Он даже Мэтта попросил уйти.
Человеческое общество было для него невыносимым. Ему нужно было остаться наедине с собой, со своими мыслями и с этим ужасом. Взглянуть ему в глаза, пропустить его через себя — иначе, он чувствовал, ужас его уничтожит.
Его словно бы преследовал дьявол. Он пробирался в его мысли, растворялся в темноте, всегда держался позади, но так, чтобы можно было уловить его присутствие, заметить краем глаза. А обернёшься — ничего. Он влезал в его файлы, хозяйничал на его студии. А теперь вот свёл с ума девочку. Заставил её совершить убийство, чтобы разыграть сцену из чёртового фильма!
Вскрикнув, Александр подскочил и выронил фотографии, вцепился пальцами в волосы, заскрипел зубами — и бессильно стёк обратно в кресло.
Фотографии подбирать не стал. У него закончились и слёзы, и силы, он не мог больше видеть эти картины. Но ничего не в силах был поделать с тем, что они отпечатались у него на сетчатке и мелькали всякий раз, когда он моргал.
Дьявола не существует. Во всяком случае, такого — с изящным гамашом на копыте, льстивой улыбочкой и ворохом соблазнов. И библейского чудовища — тоже. И за плечом в пустом кабинете — никого, даже если кажется иначе.
Очень медленно он обернулся, посмотрел на ряды книжных полок — и снова повернулся к столу. Погладил Мишель по глянцевой зелёной голове, подвинул к себе лист бумаги, взял карандаш и набросал глаза. Он не рисовал кого-то конкретного, просто шёл на поводу у воображения, но ничуть не удивился, когда оказалось, что прищур у глаз недобрый. Достраивая голову, он обозначил линию челюсти, вывел тонкие бледные губы, подштриховал волосы — и с отвращением смахнул рисунок на пол. Его воображение породило какого-то стереотипного злодея, хоть сейчас во второсортное кино забирай. Или даже в комикс. Дешёвка. Реальность обычно сложнее. И если в реальности не остановить этого безумца — он продолжит убивать, не важно, сам или чужими руками. А остановить его никто не может, потому что полиция и Агентство по борьбе с серьёзной организованной преступностью, а также Ми5 и лично Елена уже больше полугода не в состоянии не то, что найти его, но даже зацепиться за какой-нибудь незначительный след.
Взяв новый лист, Александр написал размашисто: «Досье». Так он прописывал обычно своих персонажей. Первой строчкой — возраст. Потёр подбородок карандашом. Убийца действительно демонстрировал очень глубокое понимание его фильмов. В двадцать лет понять такое… не то, чтобы невозможно, но очень сложно. Нужен жизненный опыт, начитанность и насмотренность. Он написал: «40+». Оставил прочерки в графах «национальность» и «привычки», а потом начал набрасывать по всей поверхности листа отдельные слова.
«Странный». Убийца, который помешался на интеллектуальных триллерах, не может быть душой компании.
«Криминальный авторитет». Потому что у него хватает денег и влияния, чтобы проворачивать всё это. И он нашёл мистера Флэтчера, готового сесть в тюрьму за убийство, которое не совершал. Не говоря уже о других убийцах, например, о снайпере, который застрелил девушку в Оксфорде, или о тех парнях, которые сожгли пастора.
«Интеллектуал». А точнее, даже умник. Считает себя умнее всех окружающих, смотрит на остальных свысока. Играет жизнями людей, ни во что не ставит их.
«Психопат?». За это Александр не поручился бы. В мире достаточно людей, который проходят без проблем все психологические тесты, но при этом творят такое, что кровь стынет в жилах. Однако если углубиться в терминологию и заменить потенциальную психопатию потенциальной социопатией, можно попасть в точку. Социопатия отлично сочетается с высоким интеллектом и полным равнодушием к чужой боли.
«Разбирается в технике». Или, по крайней мере, на него работает какой-то айти-гений. Ни в компьютере, ни в телевизоре лучшие специалисты Елены не нашли ни следа постороннего вмешательства. А, как объяснил Мэтт, это практически невозможно.
«Заинтересован лично во мне». В современном мире хватает мощных режиссёров, в том числе и тех, которые снимают кровавые и эффектные фильмы с серьёзной смысловой нагрузкой. Но почему-то убийца выбрал не Гая Ричи, не Тарантино, не Вильнёва и не кого-то ещё. Можно было бы сказать, что выбор случаен, если бы не глубина понимания и погружения в каждый фильм. Об этом было страшно даже думать, но Александр заставлял себя признать главное: убийца был его фанатом.
«Хочет быть услышанным». Написав это, Александр задумчиво постучал карандашом по бумаге, оставляя серые точки возле слова «услышанным». Но убийца — не банальный маньяк. Он не жаждет признания как такового, не стремится быть пойманным, он хочет, чтобы его услышал конкретный человек. Возможно, он даже не получает удовольствия от самих убийств. Странная идея мелькнула у Александра в голове: ему подумалось, что убийца может даже не присутствовать при всех этих убийствах. Или наблюдать за ними на расстоянии. Он… режиссирует убийства.
«Режиссёр-постановщик — Смерть» — так называлась «Жертва нового бога» в черновом варианте. Фильм о человеке, который режиссирует жертвоприношения. Но там всё было завязано на деньги, на выполнение очень дорого заказа на убийство нескольких человек.
Отложив карандаш, Александр включил компьютер, спокойно подождал, пока он загрузится, нашёл свою папку со сценарием «Жертвы» и открыл в ней папку «Материалы». По одной развернул отсканированные газетные статьи об убийствах-жертвоприношениях. Закрыл всё.
«Жертва нового бога», конечно, была фантазией. Но эта фантазия базировалась на реальных событиях, в чудовищных жертвоприношениях Александр черпал вдохновение для этой картины. И он так и не вывел на экран главного героя. Тот остался тенью, мистером Смертью, ушёл безнаказанным, потому что был слишком умён, чтобы попасться в руки полиции. Работая над сценарием, Александр даже не задумывался о том, что эти жертвоприношения действительно могли быть срежиссированы одним человеком — это была просто творческая гипотеза.
Как творец, Александр любил всех своих персонажей, в том числе уродов и ублюдков. Но мистер Смерть входил в числе особых любимцев. Александру нравилось, раскинувшись на широкой пустой кровати, смотреть в потолок и представлять себе его мальчишеское улыбчивое лицо. Видеть, как гибкие пальцы пробегают по крапивной верёвке, как раздуваются хищные ноздри, почуявшие горьковатый запах — это было наслаждение. Раз за разом он прокручивал в голове его слова: «Как ты считаешь, друг мой, кельты использовали капрон?». Этой фразы в фильме не было, но Александр любил её. И то, как бледнел подчинённый, едва не испортивший всю красоту задумки дешёвой капроновой верёвкой из ближайшего супермаркета.
Помотав головой, Александр сфокусировал взгляд на своём листе, так и оставшемся на половину пустым. Всё, что он сейчас обдумал, могло быть бредом, попыткой вывести красивый сценарий. И в то же самое время оно могло быть правдой. За этими убийствами действительно мог стоять его мистер Смерть.