Себ пытался открыть глаза, но не мог — их залепило гноем. В желудке тяжёло ворочалось что-то склизкое и громадных размеров. Во рту горчило. А попытка вдохнуть привела к тому, что он закашлялся от вони перегара.
Вчерашний день для него закончился где-то на встрече с Джимом, дальше начиналась чернота с редкими проблесками воспоминаний.
Твою мать, как же плохо.
Подняв руку весом в пару десятков килограммов, он протёр глаза и сумел их открыть. Впереди был белый, слишком яркий потолок, от одного взгляда на который заболела голова. Он выдохнул сквозь стиснутые зубы. Свистящий звук вышел слишком громким и тоже ударил в голову.
Но увы, похмелье причиняло далеко не такую сильную боль, как воспоминания о том, что вчера произошло. Он не просто облажался. Он нахер раздолбал в крошку ту часть своей жизни, которую особенно сильно любил.
А ещё он сделал с Джоан что-то… на что ему не хватало слов, особенно в таком состоянии, как сейчас. Но что-то непоправимое и очень плохое.
Он застонал вслух, попытался повернуться — и чуть не упал. Он лежал не в кровати, а на диване, притом достаточно узком и коротком — ноги были закинуты на подлокотник и затекли. Из одежды на нём осталить только штаны, зато сверху обнаружилось мягкое шерстяное одеяло.
Как только перед глазами перестали мелькать яркие световые пятна, он сумел проморгаться, увидел заваленный бумагами, мусором, пистолетными магазинам и ещё чёрт знает чем пол и понял, где находится.
Переждав, пока пройдёт приступ тошноты, Себ поднялся на одной руке и огляделся.
Джима не было. В окно бил солнечный свет. Стояла глухая тишина. Выругавшись, Себ слабо опустился обратно на диван. Ему нужен был душ. В идеале, контрастный. И какая-нибудь лёгкая еда. И ещё, пожалуй, кофе. А потом можно будет подумать.
Договорившись более или менее с организмом, Себ с трудом свесил ноги на пол, встал, пошатываясь, и понял, что не знает, куда идти. В квартире Джима должен был быть душ, это точно. Но искать его здесь в отсутствие хозяина звучало как не лучшая идея.
В дальнем углу открылась невидимая до сих пор дверь, из неё выглянул Джим, молча поманил пальцем и скрылся. И Себ побрёл к нему медленным и нетвёрдым шагом.
За дверью обнаружился узкий короткий коридор, который после поворота закончился ещё одной огромной комнатой. Но в отличие жилой, эта была заставлена ящиками, коробками и столами с системными блоками. Джим сидел за большим монитором, который скрывал его почти целиком, и что-то сосредоточенно печатал.
Увидев Себа, он махнул рукой влево, на серую дверь, отлично сливающуюся с серой стеной.
В другое время Себ, наверное, стоял бы пару минут, рассматривая роскошную, огромную комнату, половину которой занимала ванна, больше похожая на бассейн и снабжённая множеством кранов, душевых леек и массажёров. Но сейчас он слишком дерьмово себя чувствовал, так что обстановка ванной его не увлекла. Всё, что его интересовало, это вода. Сначала очень холодная — потом горячая. И опять холодная. Повторить раз двадцать.
И надо сказать, это помогло. Выбравшись из душа и, за неимением других вариантов, натянув несвежую одежду, он ощутил, что почти жив. Мозг более или менее заработал, но Себ предпочёл бы, пожалуй, его снова вырубить. Потому что единственное, о чём выходило думать, это вчерашний разрыв с Джоан.
Джоан! Мысль возникла так внезапно, что чуть не сбила его с ног. Наплевав на собственную сомнительную координацию, Себ кинулся к Джиму. В комнате с техникой на нашёл его — зато с облегчением обнаружил в гостиной, на диване.
— Как себя чувствуешь, детка? — спросил Джим чуть насмешливым тоном. Себ пошатнулся, но на ногах удержался и ответил, что ему лучше.
— Спасибо, что забрали меня, — добавил он, понимая, что в противном случае ему грозило пробуждение в полицейском отделении.
— Ты не доставил мне особого беспокойства, — фыркнул Джим. — Мои мальчики отлично с тобой справились.
Значит, сильные руки, которые никак не могли принадлежать Джиму, ему не померещились. Тем лучше. Перед незнакомыми мужиками было не так стыдно.
Джим перевёл на него взгляд и сказал:
— Кофе.
Тогда Себ увидел, что рядом с Джимом стоит коробка с едой — два картонных стаканчика, четыре пончика с шоколадной глазурью. И Джим даже подвинулся вместе с коробкой, освобождая Себу место.
— Надеюсь, я вчера… — начал было Себ, но Джим скривил совершенно неповторимую физиономию, и он осёкся. — Спасибо.
Джим пожал плечами, взял один стаканчик, глотнул и поморщился. А вот на непритязательный вкус Себа кофе был отличный. Впрочем, он, наверное, сейчас и вокзальные помои счёл бы напитком богов — слишком уж хотелось заглушить горечь и сбить перегар.
После пончика Себ отставил стаканчик в сторону, вытер пальцы и спросил тихо:
— Я много вчера наговорил?
Он не страдал любовью к пьяным излияниям, но слишком плохо помнил, чем закончился день.
Джим пожал плечами.
— Пожалуйста… — прошептал Себ, — Джим, прошу вас, не трогайте Джоан. Она… не доставит неприятностей.
Брови Джима стремительно взлетели вверх.
— Мне совершенно не интересна Джоан Вуд, — заметил он.
Вот только это ничего не гарантировало. Энди тоже вряд ли его интересовала, но результат был очевиден. А Джоан могла бы быть для Джима значительно опаснее, чем Пол, который ничего даже не знал.
— Что? — переспросил Джим, и Себ сказал:
— Энди чуть не погибла тогда. Энди Брэндон.
— Впервые слышу, — пожал плечами Джим и, заинтересовавшись, чуть подался вперёд: — Кто это?
— Инспектор Пол Брэндон, — напомнил Себ. — Я позвонил вам, рассказал о его подозрениях. Это его жена.
Вдруг резко подняв палец вверх, призывая к тишине, Джим достал телефон, что-то набрал на экране. Себ отпил подостывший кофе, а Джим дождался, видимо, ответа, и посмотрел на Себа со странным выражением:
— Детка, ты меня обижаешь, — Джим состроил очень достоверную обиженную физиономию, — стал бы я тратить время на полицейского. Кроме того, когда я хочу передать кому-то сообщение, напугать или намекнуть… Я это делаю, без дурацких недосказанностей. Если бы я хотел, чтобы этот твой Пол Брэндон перестал лезть в мои дела, я положил бы голову жены ему на подушку. Да, — кивнул он, — пожалуй, голову жены. Голова лошади для него была бы сложновата, я думаю.
Нет, Себ едва ли мог в это поверить. Энди пострадала слишком скоро после его звонка Полу. Слишком удобно для Джима.
— Это не вы?
— Меня ловит Елена Кларк лично и половина МИ5 впридачу. Заметь, безуспешно. Нет
— Энди пострадала в несчастном случае?
— Или с ней расправился твой вчерашний новый знакомый. Я не знаю точно, детка. Прости. Джоан Вуд опасаться нечего. Она не побежит доносить на тебя в полицию, и она отчаянно скучная. Сыграй со мной, детка.
Вот только этого не хватало. Себ не чувствовал себя готовым к выверту мозгов. Но Джиму было, конечно, плевать, и он спросил:
— Что ты почувствовал? Когда узнал об этой Энди, об аварии?
— Зачем вам это? — устало спросил Себ.
— Не ломайся, — попросил Джим спокойно. — Просто скажи, а потом — сам знаешь.
— Боль, — сказал Себ честно, — страх, сочувствие. Вину. Желание помочь. Примерно так.
Джим тяжело выдохнул и сказал:
— Не то. Ты называешь слова. А что ты почувствовал? Телом?
В его голосе не было насмешки, только усталость. Наверное, поэтому Себ ответил:
— Это сложно. Горечь на языке, ком в горле. Не знаю, что ещё… Под рёбрами сжало. В желудке стало тяжело. Вроде того.
Как-то не задумывался он об этом никогда. Он спросил бы, на кой чёрт Джиму это сдалось, но настроения не было. Голова соображала с трудом.
— Твой ход, — напомнил Джим.
— Что вы делали в последнее время?
Джим хмыкнул.
— Детка, тебе нельзя пить. Но я отвечу, только сначала скажи: ты скучал?
— Это второй вопрос, — произнёс Себ и прикусил язык. Зря он это. Впрочем, Джим не разозлился, наоборот, засмеялся:
— Большой мальчик. Хорошо, ответь на мой второй вопрос — и получишь ещё один взамен. Ты скучал?
Прицепился.
— Немного.
В ответ раздалось фырканье. Себ пожал плечами.
— У меня нет привычки лить слёзы над вашей фотографией, уж простите.
— Я глубоко оскорблён этим признанием, — заявил Джим со смехом. — Ладно, детка, мой черёд. Я ограбил банк, убил одного индийского чиновника, побывал в Венесуэле, подарил мисс Кларк одну непослушную террористическую ячейку, с помощью других, более сговорчивых ребят устроил пару терактов в Пакистане, организовал самоубийство в космической ракете. В основном, рутина.
— Заметно, — пробормотал Джим.
— Это всё, понимаешь, простовато. А главное, я играю сам с собой на пустой сцене. Рано или поздно надоедает. Знаешь, детка…
Джим не договорил, встал и прошёлся по комнате, нарочно наступая на побитые чашки, так что они крошились с хрустом. Он явно о чём-то серьёзно размышлял, но Себ не пытался угадать ход его мыслей, просто вяло жевал пончик, ощущая, как пульсирует от боли голова. Непривычное такое чувство, редкое и мерзкое.
— Я боюсь. Мне даже нравится, — произнёс Джим медленно. — Такое странное новое ощущение, кайф. Но я боюсь, и это мешает действовать. Я боюсь, что он прав, понимаешь?
Разумеется, Себ ничего не понимал, но он решил промолчать. Джим смотрел в пустоту и говорил, кажется, скорее сам с собой, нежели с Себом.
— Но это нечестно! — вдруг зло выдохнул он. — он не может быть прав, это всё портит! Всё портит… Я не знаю, детка. Я обещал ему, но не могу рисковать.
Себ взял ещё один пончик, откинулся на спинку дивана и решил, что ему всё равно. А Джим обернулся и сказал резко, раздражённо:
— Давай свой вопрос!
— Тот второй, — отозвался Себ, — я вам его дарю.
Ему было слишком дерьмово после вчерашнего, и он не чувствовал в себе готовности вникать в загадочные душевные терзания Джима.
***
В доме пахло пирогом с яблоками. Он был почти готов, доходил в духовке. Свежезаваренный чай согревал. А Себ хотел сбежать.
— Басти, ты бледный, — покачала головой миссис Кейл, — у тебя всё в порядке?
— В полном, — кивнул он. — Просто устал.
Сьюзен переодевалась наверху, и он ждал её — и в то же время, не очень. Хотел увидеться, но понимал, что не готов быть хорошим отцом.
— Уверен, что не заболел?
— Совершенно, — Себ натянул достаточно вымученную улыбку, — я вообще редко болею. Не переживайте. Я много работаю, вот и всё.
Брехня, конечно. Он поднялся из кресла.
— Басти… — миссис Кейл позвала его как-то неуверенно, — я не хочу лезть не в своё дело, просто не имею права. Но ты понял бы моё беспокойство, если бы видел себя со стороны.
В зеркале видел. Ничего особенного. Совершенно.
Просто он не привык к кошмарам, особенно регулярным. А теперь уже с трудом вспоминал, когда в последний раз спал все положенные восемь часов без перерывов. Никакой спорт, никакие нагрузки не помогали — как бы сильно он ни вымотал себя за день, ночью всё равно просыпался. Иногда даже не мог вспомнить, что именно ему снилось. Но чаще, открывая глаза, он ещё пару минут таращился в темноту, смаргивая слёзы с глаз, обожжённых вспышкой взрыва.
Ему снился Афганистан. Раз за разом: его собственное ранение, смерть Йена, расстрел пехоты в карьере. Чёрт его разберёт, откуда взялись эти сны через долбанных много лет, когда он и думать обо всём этом забыл.
Но факт оставался фактом: ночь, проведённая на диване у Джима, была последней, в которую он спал крепко и спокойно.
— Возраст, миссис Кейл, — он подмигнул ей, — стоит чуть не выспаться — и вот, пожалуйста.
Она рассмеялась и, к счастью, закрыла тему, а Себ с облегчением услышал быстрые шаги Сью на лестнице.
Сегодня она была не в духе, на объятия ответила неохотно и сразу же отвернулась. Миссис Кейл, поймав взгляд Себа, кивнула и ушла на кухню — проверять пирог. Себ спросил:
— В чём дело?
Сьюзен поджала губы и ответила:
— Ни в чём.
Ладно, он готов был угадать с трёх раз — в том, что уже месяц он был больше похож на декорацию, чем на заботливого родителя.
— Прости, — произнёс он, — слишком много работы.
И слишком дерьмовое оправдание. Всё, на что хватает ему сил и мозгов, это приходить время от времени, гулять с ней, возить куда-нибудь. Дарить игрушки и телефоны. Замечать с удивлением, что она изменилась с прошлой встречи.
Она рыдала, заходилась криками, стоило ему появиться в комнате, первые три года жизни. Он тогда приезжал слишком редко. Наверное, странно пах, ещё страннее выглядел. Потом, казалось бы, ситуация наладилась. И вот теперь — всё снова. Только для девятилетнего ребёнка это хуже, чем для младенца. Особенно для ребёнка, который уже потерял мать.
Помолчав немного, Сьюзен сказала требовательно:
— Купи мне телефон.
Бровь Себа немедленно взлетели вверх. Он даже из оцепенения выпал, услышав эти слова.
Сьюзен отвернулась к столу, налила себе чай и, повернувшись, посмотрела на него с вызовом.
— У всех нормальные телефоны, только у меня отстойный.
Себ молчал. У него только что с треском что-то поломалось в мозгах, и он пытался это починить. Никогда в жизни он сам не позволил бы себе таким тоном говорить с родителями. И Сьюзен до сих пор тоже не позволяла.
— Почему всем покупают? — продолжила она, и её губы дрогнули. — Даже Эльзе и Крису.
— Сьюзен, — медленно проговорил Себ, подбирая слова, но уже не очень аккуратно, — сделай мысленно два шага назад в этом разговоре и скажи, в чём проблема.
— В твоей работе. Ты всё время работаешь, у тебя должны быть деньги, но у меня одной из класса, ну, ещё у Эвелин и Тины, нет телефона.
Себ покачал головой:
— Мимо. Я действительно много работаю, и об этом мы уже говорили, — он сел на подлокотник кресла, чтобы не нависать над дочерью, но сохранил строгий тон, — мы не видели неделю. И вот вместо приветствий я слышу требование «Купи». Не просьбу, не объяснение, зачем этот телефон нужен, а требование. Причём тоном, который меня совершенно не устраивает.
Сьюзен ответила на его взгляд и плотно сжала губы. Было неясно, готова она заплакать или закричать, но, во всяком случае, она сдерживала этот порыв.
С финансовой точки зрения, конечно, никаких проблем не было. Он мог купить ей десять телефонов. С начала работы на Джима вопрос денег перестал существовать. Но тут речь шла не о деньгах, даже не о телефоне. Посмотрев в сторону кухни, где возилась миссис Кейл, Себ сказал строго:
— Оденься, мы прогуляемся.
— Нет.
— Две минуты на сборы. Уже минута пятьдесят восемь секунд. Пятьдесят шесть…
Буркнув что-то невнятное, Сьюзен рванула наверх. Конечно, в две минуты не уложилась, но через десять они уже шли по дорожке мимо аккуратных соседских домиков. Миссис Кейл сказали, что очень хотят к пирогу горячего шоколада, поэтому пошли в магазин за какао.
Сьюзен, натянув пониже шапку и сунув руки в карманы, шла мрачная и насупившаяся. Себ шагал рядом, пытаясь понять, что делать и, главное, что думать. Он уже замечал, как сильно выросла Сьюзен, но к такому готов не был. Это уже не «папа, купи» от трёхлетки, которая увидела яркую коробку в магазине. Это нечто совсем другое.
— Я понимаю, что ты сердишься на меня, — произнёс Себ наконец. — Я правда в последний месяц провожу с тобой мало времени. Я не прав.
Сьюзен кинула на него косой взгляд.
— Но моя неправота не извиняет твой тон. Как у отца, у меня есть по отношению к тебе обязанности: обеспечивать одеждой, едой, жильём, следить за поведением и безопасностью, дать тебе образование, — проговорил Себ негромко и очень серьёзно, — всё остальное я делаю, потому что люблю тебя и хочу делать тебя счастливой. Но это… — он сделал паузу, — моё желание. Когда ты обращаешься с просьбами, я стараюсь их выполнять, потому что знаю, что тебя это порадует. Но я не обязан этого делать, понимаешь?
Он остановился и повернулся к Сьюзен. Она смотрела в землю, и Себу было тяжело видеть, как она расстроена. И в то же время он понимал, что должен сказать об этом сейчас.
— Если ты хочешь новый телефон, ты можешь попросить. Объяснить, зачем он тебе нужен, мы обсудим и решим. Требование в том виде, в котором ты его озвучила, недопустимо. Посмотри на меня, пожалуйста.
Сьюзен тихо плакала, и Себ, не выдержав, обнял её. Хотелось забить на все поучения, купить ей три телефона разом, только чтобы унять слёзы, но он понимал, что это глупо и, главное, вредно.
— Пап, — позвала она, отстраняясь и вытирая слёзы шерстяными перчатками, — скажи… На какой войне ты был?
— Зачем тебе?
— Мы говорили про войну вчера на уроке, мисс Эштон рассказывала о солдатах, я сказала, мой папа тоже был на войне. Она спросила, на какой, а я не знала, что ответить.
Что ж, наивно было предполагать, что эта тема никогда не всплывёт.
— Я служил в Афганистане, Ираке, а до этого — в Северной Ирландии. Если тебя спросят, можешь отвечать так.
— У тебя был танк?
Себ фыркнул, вообразив эту картину. Покачал головой:
— Нет. Существуют разные войска, далеко не все — танковые.
Взяв Сьюзен за руку, он повёл её дальше в сторону магазина.
— А что было? — тут же последовал вопрос.
— Что?
— Если не танк… то что? Пап, ну, я завтра расскажу про Афганистан и ту штуку, меня тоже спросят о танке, — добавила она, угадав, что отвечать он не хочет.
— Я был снайпером, малыш, это… такой человек, который стреляет очень метко и на очень большие расстояния. Но я не советую много говорить об этом в школе.
— Почему?
— Дети не должны думать о войне. И вообще, — он улыбнулся, чуть крепче сжимая её маленькую ладонь во влажной перчатке, — у нас тут какао и телефон.
— Ты купишь мне его?
Себ покачал головой:
— Точно не сейчас. Завтра обсудим. И подумай, как сформулировать свою просьбу. Ещё одно требование в том тоне, и не только телефон, но и день рождения может оказаться под угрозой.
Сьюзен, конечно, заныла, но притворно — на самом деле, она всё отлично поняла. Правда, у Себа на душе не стало легче. После этого разговора про войну он очень ярко увидел картину того, что его ждёт. Когда Сьюзен станет подростком, она станет замечать больше. Вопросы пойдут острее. И произойдёт то же, что с Джоан, только у Сьюзен будет побольше фактов. Она вспомнит в своё время обо всём: о Джиме, например. И пока Себ не знал, как сможет пережить это.
***
Десятый день рождения Сьюзен они отпраздновали в кафе — Себ, пытаясь игнорировать тупую боль в голове и поменьше зевать, следил за шумными детскими играми.
В итоге они договорились, что новый телефон будет подарком на праздник — и на этом конфликт был исчерпан.
Зато сразу после дня рождения назрел другой. Через год Сьюзен нужно будет переходить в старшую школу, и уже сейчас пора было определяться, в какую именно.
Миссис Кейл была в этом вопросе совершенно непоколебима: только пансион для девочек. Себ тоже имел по этому поводу свою, весьма жёсткую позицию: только смешанная школа, без всякого пансиона.
За последний месяц Себ выдержал уже несколько жарких споров.
У миссис Кейл было два сильных аргумента: первый — это безопасность. Нечего девочке-подростку проводить слишком много времени среди парней, у которых от гормонов срывает крышу. И второй — то, что в своё время и она сама, и Эмили посещали школы-пансионы.
«И выросли здоровыми женщинами с чувством собственного достоинства», — веско проговорила миссис Кейл.
У Себа аргументов было тоже два, но оба — не из тех, которые было легко использовать в разговоре с немолодой женщиной, которую он, к тому же, весьма уважал.
Во-первых, он считал, что как раз закрытый пансион для девочек подарил им с Эмили добрую половину семейных проблем. Во-вторых, как бы сильно он ни хотел защитить Сьюзен от всех проблем в мире, он сомневался, что изоляция — лучший для этого вариант. Да, когда она лет в четырнадцать влюбится в какого-нибудь придурка, ему будет всерьёз хотеться запереть её в высокой башне, а придурку прострелить голову. Но, чёрт возьми, ему придётся засунуть эти желания куда подальше. Ему было важно, чтобы Сьюзен росла свободно, общалась с разными людьми, получала разнообразный опыт, в том числе и любовный.
Был, на самом деле, ещё и третий аргумент, но его Себ даже не упоминал: как бы сильно он ни уважал миссис Кейл и как бы ни был ей признателен за заботу о Сьюзен, решение о школе он примет сам, как минимум потому что оплачивать эту школу именно ему.
Миссис Кейл выбрала пансион «Школа Бененден», расположенный в графстве Кэнт. Предполагалось, что ученицы школы проводят в её стенах всё время, не считая рождественских, пасхальных и летних каникул.
Себ остановился на школе Бэнкрофта в Лондоне. Это было достаточно сильное заведение, но без заоблачных требований к поступающим. Дети получали там отличное образование, но могли спокойно жить дома.
Для Себа это было ценным. Помимо прочего, он хотел видеть Сьюзен не только на каникулах.
С ней самой о школе он планировал поговорить летом, но не успел. В следующую их встречу Сьюзен заявила дрожащим голосом:
— Ты этого не сделаешь!
— Возможно, — согласился Себ. — А о чём речь?
— Об этой дурацкой школе! Ты меня туда не отправишь! — она сорвалась на крик. Себ выдохнул и сказал:
— Для начала, в три раза тише.
Он догадывался, что миссис Кейл как-то случайно проговорилась про свою идею со школой для девочек, а Сьюзен возмутилась и решила, что это его, Себа, идея. И даже понимал её чувства. Но совершенно не был сегодня готов к крикам и упрёкам.
— Я не хочу в эту школу! — чуть тише повторила Сьюзен.
— Это я понял, — согласился Себ. — Только не понял, почему ты на меня кричишь.
Воцарилась тишина. Потом последовал глубокий вздох и робкое:
— Прости, пап. Я просто разозлилась. Бабушка сказала… — Сьюзен замолчала и бросила взгляд за плечо. Хоть они и гуляли, она, кажется, опасалась быть прослушанной, — что приличные девочки ходят в специальные школы для девочек. А я не хочу. Там жить надо всё время. Пап, скажи, что ты меня туда не отправишь?
Себ был бы рад, но всё-таки не стал давать таких обещаний. Вместо этого проговорил:
— До твоего поступления в старшую школу ещё полтора года. За это время мы все — я, твоя бабушка и ты, — вместе примем решение.
— Я уже приняла, — упрямо сказала Сьюзен.
— Тогда запомни его и отложи до того момента, как мы будем обсуждать эту тему, — отрезал Себ.
Сьюзен недовольно засопела — конечно, надеялась, что Себ даст ей гарантию, что ни в какую школу с полным пансионом он её не отправит. Но он понимал, что дать такое обещание в обход миссис Кейл не может. Так что разговор вышел не слишком тёплым, и до конца дня Сьюзен продолжала дуться.