— Ты выглядишь так, сложно тебя пытали бессонницей, Розочка, — объявил Грег. Себ избегал встречи с ним, но больше уклоняться было невозможно. И теперь Грег своим проницательным взглядом полицейского внимательно осматривал его помятую рожу.
— Типа того.
— Сочувствую, — искренне сказал Грег.
Вместо того, чтобы пить, они пошли по набережной в сторону Сити. И хотя погода была типично мартовской — с резким ветром и мелким моросящим дождём — они оба решили, что лучше гулять, чем наращивать пузо в пабе.
— Я про Джоан, — пояснил он. — Вы двое… Чёрт, мы все были уверены, что вы просто созданы друг для друга. Спорили ещё…
Себ молчал, надеясь, что Грег догадается, насколько неловко ему поднимать эту тему. Но Грег продолжал:
— Я сказал, что Джоан тебе первая предложение сделает. А Пол — что ты её опередишь. Прости. Что у вас случилось там? Я не давлю, хочешь — не рассказывай.
— Ага, — мотнул головой Себ. — Не давишь. Ничего не случилось. Я мудак, она умница. Слушай, спросить хотел, — он кашлянул, — как она?
— Работает, — отозвался Грег, — мы редко общаемся, это с Полом они на связи. Зовёт их с Энди в Плимут, обещает Энди место консультанта-психолога. А Пола, понятно, к себе в отдел хочет.
Это было хорошо. Во всяком случае, она в порядке. Понимая, что дальше говорить о Джоан будет больно, Себ круто сменил тему — благо, у Грега в запасе всегда было множество криминальных историй, одна краше другой.
Они гуляли два часа, потом всё-таки заскочили в пиццерию, но обшлись без пива. А когда разошлись, уже затемно, Себ набрал номер человека, о котором уже думал в последнее время, но до сих пор находил аргументы, почему это не лучшая идея.
— О, Себ! — почти сразу отозвался на другом конце Фредерик Дарелл. — Я рад вас слышать, мой друг.
— Здравствуйте, Фредерик, — пробормотал Себ. — Мне кажется, я опять звоню вам в неподходящее время.
— Для вас я на связи круглые сутки, — в голосе доктора прозвучала улыбка. — Что случилось?
— Я… — Себу не хотелось об этом говорить. Но Дарелл был единственным, к кому можно было обратиться с этой проблемой. Кроме Джима, конечно, но звонить Джиму сейчас было бы ещё хуже. — Боюсь, мне нужен ваш совет как врача.
— Господи! — воскликнул Дарелл, — Надеюсь, вы не ранены?
— Нет, нет, — быстро сказал Себ, — это скорее проблема… Простите, док, я не знаю, как сказать.
Правда, не знал. Потому что «мне тридцать пять и я не могу спать, потому что меня мучают кошмары» звучало совершенно дебильно.
Дарелл добро рассмеялся:
— По моему опыту, мужчины вроде вас, Себ, так мнутся только в двух случаях: когда сталкиваются с импотенцией и с нервным расстройством. Выкладывайте, какая из двух проблем вас мучает?
Себ хмыкнул:
— По счастью, вторая. Наверное. Я не знаю.
Не то, чтобы он собирался говорить об этом с Дареллом, но от мыслей о сексе его в последнее время тошнило.
— Вы молодец, что позвонили. Посмотрим, что там у вас случилось. Я человек немолодой, много времени на сон не нужно… Так что приезжайте прямо сейчас.
И он продиктовал адрес — на юго-востоке Лондона, в районе Редбридж.
Себ не знал, чего именно ожидал от квартиры доктора, но войдя внутрь, сразу решил, что она ему очень подходит. Просторная и совершенно английская, словно взятая с какой-нибудь открытки. В тёмном дереве, с ковровыми дорожками, светильниками-рожками и большой люстрой, которую наверняка приходится регулярно мыть от пыли. Даже настоящий камин был — правда, сейчас не зажжённый.
Дарелл встретил его на пороге, одетый в светлый домашний костюм, тут же пожал руку и пригласил заходить, не стесняться.
Пахло какими-то благовониями. Чуть сладковато. В гостиной, где возле камина стояло два одинаковых кресла в шерстяных чехлах, Дарелл спросил обеспокоенно:
— Так что у вас случилось?
Себ присел на подлокотник кресла, потёр переносицу, собираясь одновременно и с мыслями, и с духом, а потом просто выложил всё как есть: про кошмары, про то, что он скоро не сможет нормально стрелять, потому что начнёт барахлить зрение, да и руки подрагивают.
— Когда это началось, Себ? — аккуратно спросил доктор, стоило ему договорить.
— Думаю, около месяца назад.
Он мог число назвать. Точную дату.
— Давайте уточним. Это именно кошмары или плохие сны? — и пояснил: — Вы просыпаетесь от них каждый раз?
— Да. Да, просыпаюсь, в этом и проблема.
Доктор сел на подлокотник соседнего кресла, лёгким движением поддёрнув штанины у колен, посмотрел Себу в глаза и спросил:
— Что именно вам снится?
Вместо ответа Себ отвёл взгляд и произнёс:
— Месяц назад у него снова был приступ. Тяжёлый. И когда он пришёл в себя, то не помнил того, что было перед приступом. Это нормально?
Дарелл вздохнул.
— В его случае мы вообще не можем говорить о норме. Несмотря на то, что его отклонения весьма типичны и неоднократно описаны в медицинской литературе, сам по себе он уникален, — Себ заметил, что о Джиме Дарелл говорит каким-то особым тоном. — Мы не можем знать, поражал ли когда-нибудь подобный недуг разум настолько развитый и сильный, как его. Всё, что мы можем делать — это наблюдать и поддерживать.
— А лечение?
Доктор сдержанно засмеялся:
— Вы можете себе представить мистера Мюррея, проводящего дни в тихом домике на природе, пьющего лекарства по расписанию, приходящего на капельницу и избегающего всяческого волнения? Лишённого серьёзной умственной работы, риска?
— Нет, — сказал Себ. — Он не выживет.
— О том и речь.
— А если, не знаю, лекарства? Он ведь ест почти как нормальный человек, разве что мяса избегает. Думаю, он согласился бы пить пару таблеток в день.
Пожалуй, Себ готов был даже сам следить, чтобы Джим принимал лекарства по расписанию — всё мороки меньше.
Дарелл вздохнул:
— Препараты, которые могли бы помочь в его случае, имеют много побочных эффектов. Сонливость, чувство отупения, снижение памяти и когнитивных способностей. Я уже не говорю про увеличение веса, тахикардию и сексуальную дисфункцию.
Док замолчал. Себ понимал, о чём он: Джим никогда не пойдёт на приём препаратов, которые тормозили бы работу его гениального ума.
— Я обсуждал это с Ричардом дважды. С мистером Мюрреем. Он сказал, что ему проще пустить себе пулю в лоб. И поверьте, если он почувствует, что его разум слабеет…
— Я понял, то есть подмешивать ему пару таблеток в утренний чай — не вариант.
Не то чтобы Себ собирался это делать.
— Кстати, почему вы так держитесь за это его имя? Почему именно…
— Ричард Мюррей? — док развёл руки и улыбнулся: — О, мне приятно его так называть, потому что это напоминает мне о прошлом. Застенчивый ирландский юноша сидит в ложе Ковен-Гардена рядом с роскошной женщиной на пятнадцать лет старше него и с восторгом слушает «Травиату». Конечно, это была маска.
Поднявшись, Дарелл отошёл к окну и оттуда сказал:
— Я понимаю, что вы чувствуете. Сам прошёл через это. Не думаю, что в ваших силах что-то изменить. Так что вам снится, мой друг?
— Не важно, док. Я пойду.
Себ встал. Дарелл наклонил голову.
— Вы уверены?
— Совершенно. Спасибо, что… Поговорили со мной.
— Постарайтесь избегать тяжёлых физических нагрузок за три-четыре часа до сна, — произнёс Дарелл, — не ешьте жирного и жареного. Побольше гуляйте. Ещё можете попробовать записывать кошмары и просто мысли — это помогает.
Может, кому-то и помогает, но Себ ненавидел писать. Так что — едва ли он станет вести дневник. Странное дело, но после этой короткой беседы ни о чём ему стало легче. Так что благодарил доктора он не зря.
***
Всё равно, несмотря на точно выполненные рекомендации доктора, Себ подскочил среди ночи с колотящимся сердцем и в отчаянии выругался вслух.
Да твою же мать! Сколько можно?
Он устал. До чёртиков устал просыпаться от этих снов. Они его уже даже не пугали — он просто хотел спать дальше после того, как выпустил пулю в череп кого-то очень знакомого и близкого.
В этот раз он застрелил Джима. Причём другой Джим стоял рядом с ним и диктовал поправки голосом Йена.
Себ выбрался из кровати, босиком прошёл к шкафу, достал оттуда свой армейский чемодан, а из него — фотографию из-под подкладки. Они с Йеном на ней наставляли друг другу рожки. Вообще-то это была шутка, и они потом сделали серьёзные лица, но Эмили проявила именно этот кадр, в двух экземплярах, и отдала им обоим.
Себ его не доставал уже много лет. По его опыту, любая рана заживает лучше, если её не расчёсывать в кровь снова и снова. И шрам побледнеет быстрее, если не пытаться его расковырять. Ему не хватало Йена, это правда — всегда не хватало, наверное. Но он не собирался вешать это фото на стену и каждый раз, видя его, грустить.
Вот только сейчас оно оказалось необходимо.
Включив свет, он положил фотографию на тумбочку и наклонился, разглядывая очень пристально.
Там солнечный день, родительский дом в Карлайле и Йен.
Йен, который любил травить шотландские анекдоты. Который почти всё время был голоден, но каждым добытым лишним пайком, каждым купленным бутербродом старался поделиться с Себом. Потому что: «Старик, я же знаю, что ты тоже хочешь!»
Йен на фотографии — ему там едва исполнилось двадцать пять — заливисто ржал, так что глаза превратились в узкие щёлки. Его лицо казалось мутным, но Себ отдавал себе отчёт в том, что это туман у него в глазах.
На операции в Ирландии Себа, едва закончившего подготовку, приставили к Йену вторым номером. Йен встретил его крепким рукопожатием и вопросом, заданным заботливым тоном: «Солдат, ты знаешь, с какой стороны держать винтовку?» — и сам же рассмеялся этой шутке, а Себ слегка даже обиделся. Но обижаться на Йена дольше, чем пару минут, было невозможно, и к концу первого дня они стали неплохими приятелями. А через три месяца службы Йен придумал ему кличку «Себастиан-Руки-Винтовки» и то и дело принимался рассуждать (если рядом была достойная аудитория, конечно), что самому ему пора на пенсию. «Какая молодёжь пошла!» — драматически смахивал он слезу и сжимал плечо Себа под громогласный хохот сослуживцев. Ещё смешнее становилось от того, что Йен был старше Себа на два года. Сержант — паренёк начитанный и вдумчивый, — объяснял, что это усиливает комический эффект.
Себ провёл ладонью по лицу. Смех-смехом, а стрелял он и правда значительно лучше Йена. И уже позднее, в Афганистане, Йен не раз нарушал инструкции и не менялся с ним ролями, оставаясь наблюдателем. Особенно если им предстоял трудный выстрел. Он был очень хорош в том, чтобы найти что-то совершенно незаметное в унылом жёлто-сером ландшафте под палящим солнцем. Или в покинутом городе. А Себ был хорош в том, чтобы выстрелить.
Сморгнув, Себ усилием воли сосредоточился на фотографии. Вот это — Йен. Его лучший друг. Он погиб в две тысячи третьем, в Афганистане. Никто не виноват. Просто дерьмо иногда случается. Он погиб — и не является к Себу ночами с какими-то жуткими предостережениями или угрозами. Он, чёрт подери, благополучно кремирован и похоронен недалеко от Манчестера.
Всё, что мучает Себа сейчас, это просто сны — результат сильного нервного напряжения. Да, стыдно признаваться, что он — взрослый мужик — не может нормально спать, но признаться надо. Доктору вот сказал же. И себе самому — тоже может.
Йен посмеялся бы над этим.
Или нет?
Себ перевернул фотографию и вернулся на кровать. Вытянулся, заставляя себя спокойно смотреть в потолок, не моргать слишком часто и дышать размеренно. Йен никогда не влез бы во всё это дерьмо с Джимом. И не дал бы Себу этого сделать.
Они вообще не так часто говорили о том, чем займутся после армии. То есть бывало, конечно, но больше в общей беседе, когда кто-то начинал мечтать, как пойдёт в «МакДоналдс» и возьмёт там самый огромный бургер. Или трахнет какую-нибудь блондинку в отеле. Там легко можно было вставить свою реплику, выдумав какое-нибудь дурацкое желание. Себ, конечно, больше отмалчивался, но Йен буквально фонтанировал идеями, причём всегда с налётом гигантомании — то барбекю на тридцать человек, то групповуха в семерыми девчонками.
А вот между собой, серьёзно, они больше болтали о настоящем или о прошлом. Правда, Йен упомянул как-то, что обязательно женится. На хорошенькой, обязательно рыженькой «лесси», и «чтобы не тощая была, не модель, а домашняя такая, мягкая». И добавил тогда же: «А ты дурак. У тебя дочка, а ты здесь торчишь». Считал, что жениться надо уже после армии, чтобы дети на глазах росли, а не где-то там, за чёрт знает сколько миль.
Если бы Йен выжил, он бы так и поступил. Поехал бы куда-нибудь в пригород, снял бы там полдома, нашёл бы нормальную работу — кем угодно. Он никогда не попал бы в «МорВорлд», ему бы это даже не пришло в голову. А без этого ему никогда не предложили бы продолжить снайперскую работу на кого-то, кто платит больше, чем государство.
Йен никогда не стал бы киллером.
Себ повернулся на живот, уткнулся лбом в руки и зажмурился. Не надо было этого всего вспоминать, но теперь образы лезли ему в мозг. Причиняли боль. «Меня грохнут — и не жалко, — как-то рассуждал Йен, — мои без меня справятся. А вот тебе беречься надо. У тебя дочь». Очень его цепляла мысль о маленькой Сьюзен. В то время, кажется, даже больше, чем самого Себа, который толком не мог понять, как подходить к орущему хрупкому младенцу. Йен детей любил и понимал — у него было двое младших братьев и сестра.
Братьев и мать его Себ почти не помнил — в тот единственный раз, когда он к ним приехал, они были совершенно подавлены, молчали. А вот сестру его узнал бы и сейчас с первого взгляда: маленькая, бойкая, с огромными зелёными глазами на бледном личике. Она единственная из всех говорила с Себом почти свободно. А когда он уходил, вышла с ним на крыльцо, схватила за рукав и проникновенно, тоном, который Себ часто слышал у Йена, сказала: «Не возвращайтесь туда. Вас тоже убьют». Себ вернулся через месяц — только уже не в Афганистан, а в Ирак. И не убили ведь.
— Хватит, — сказал Себ вслух и почувствовал, что ему неуютно. В пустой комнате его голос прозвучал слишком громко. Подскочив, он убрал фотографию в чемодан, чемодан — в шкаф, и пошёл в душ.
Ему нужно было расслабиться, отвлечься, выбросить всё это дерьмо из головы. Вот только стоило ему встать под тёплые струи воды и, преодолевая внутреннее сопротивление, взяться за член, как перед глазами появилась Джоан.
И это вообще никак не помогло. Потому что если существовало хоть что-то в мире, о чём он хотел бы думать меньше, чем о Йене и его перевоплощениях в Джима во сне, так это о Джоан. О том, как он облажался и как больно ей сделал. Расстались — ладно. Он пережил её отъезд в Плимут тогда, как-нибудь проглотил бы и окончательный разрыв. Но то, что она о нём узнала и какие выводы сделала — было плохо. Не ему, ясное дело, хотя и ему тоже. Но больше — ей.
Забив на идею подрочить, он выключил воду, яростно растёрся полотенцем и снова пошёл в спальню. Надо было бы попробовать уснуть снова.