Звонок раздался посреди ночи, но Себ не спал — как раз мрачно пил чай после очередного кошмара. Фотография Йена лежала на тумбочке, но не помогала. Разве что совсем чуть-чуть.
— Лондонский Глаз. Приезжай налегке, — сказал Джим без приветствий и сразу же сбросил вызов.
Себ собрался меньше чем за минуту и вскоре уже ехал к Вестминстерскому мосту. Он понятия не имел, что задумал Джим и зачем позвонил в два часа ночи, но это и не было важно. Он хотел приехать.
На набережной вокруг Лондонского Глаза шла стройка — Себ запарковался с трудом. А потом заметил, что колесо движется, несмотря на глубокую ночь. Без огней, с выключенной подсветкой, но медленно крутится.
Он вошёл в открытую калитку, поднялся на платформу и, когда кабинка с Джимом подъехала к нему, шагнул внутрь.
Джим сидел развалившись на одном из сидений и смотрел в окно, хотя сейчас за ним были видны только строительные леса, горы песка и щебня и неподвижные краны.
— Разве оно не должно быть… закрыто? — спросил Себ, просто чтобы привлечь внимание. Джим его, казалось, не замечал.
— Ох, детка, — протянул он, — я могу войти в Букингемский дворец, помастурбировать на кровати королевы и выйти обратно. Неужели что-то помешает мне запустить Глаз среди ночи? — его речь была ровной, но манера говорить слишком тягучей, напевной. Акцент не проявлялся, но и здоровым тон Джима назвать не выходило.
Себ сел напротив и прищурился, пытаясь в темноте рассмотреть выражение лица Джима, но тот удачно закрывался ладонью.
Колесо, чуть поскрипывая, поднималось, уже были видны освещённая набережная на противоположной стороне, Парламент и Новый Скотланд-Ярд. Джим уронил руку на колени, и Себ увидел, что лицо у него в крови. Один неглубокий, но длинный порез косой чертой пересекал лоб, второй шёл по щеке, оба кровоточили, заливая шею и футболку. В уголках губ запеклась корка. А под левым глазом наливается синяк.
Реакция тела была мгновенной: сначала Себ отшатнулся назад, вжимаясь спиной в жёсткую спинку сидения, а потом резко подался вперёд, разглядывая повреждения внимательнее.
Джим продолжал смотреть в окно и, казалось, даже не замечал, что Себ его разглядывает. А у него с собой не было вообще ничего: ни салфеток каких-нибудь, ни антисептиков. Порезы не выглядели опасно, но наверняка сильно болели. Да и кровь надо было остановить.
— Джим…
— Нравится? — спросил он всё тем же тоном, зажмурился, вдохнул полной грудью, будто даже с наслаждением. — Не совсем то, конечно. деловые отношения, без тонкости, без… Но с ним. И даже… — его голос сорвался на высокой ноте. Продолжил Джим уже шёпотом: — Теперь я не боюсь.
— Кто вас так, Джим? — мягко спросил Себ.
— Кто… зачем… Детка, смотри туда.
Джим не шевельнул даже пальцем, но Себ понял, что смотреть нужно в окно, за которым, впрочем, ничего особенного не было. Может, в этом и был смысл.
— Давайте я отвезу вас куда-нибудь? Обработаем вам лицо. Джим? — Себ говорил с ним как во время приступа, хотя отлично видел, что пока ещё Джим в состоянии себя контролировать, и понимает, что творится вокруг. — Давайте?
— Сиди спокойно, дорогой, — с усталостью отозвался Джим спустя минуту тишины. — Маленький мышонок загрыз Груффало и принёс смердящий труп… Все кричали, все были напуганы. А маленький мышонок… — Джим схватил ртом воздух и замолчал. У него просто закончились силы на сказки, и он привалился головой к стеклу.
— А маленький мышонок смотрел на это и смеялся, — сказал Себ, не совсем уверенный в том, что нужно это говорить.
Впервые за почти полный оборот колеса Джим удостоил его взглядом.
— Всё верно, Себастиан, — согласился он. — Громко смеялся. Она любила сказки. Ты боишься боли?
Хотя они и не играли, Себ посчитал нужным ответить честно:
— Да, пожалуй. Я умею её переносить, конечно, но не хочу испытывать. А вы?
Отвечать Джим не посчитал нужным, а Себ подумал, что Джим так или иначе сам напросился на эти повреждения.
— Ты убьёшь его для меня?
— Кого? — когда Джим промолчал, Себ добавил: — Убью. А теперь поедем домой?
Колесо снова начало снижаться, и если удастся за десять минут уговорить Джима, то через двадцать они уже будут дома у Себа. Там есть аптечка, и там приступ Джима переждать будет проще.
— Я не помню, Себастиан, — неожиданно Джим заговорил очень серьёзно. Себ даже не был уверен, что когда-нибудь слышал у него такой тон — не манерный, не угрожающий, а усталый и спокойный: — Всё пытаюсь вспомнить — и не могу. Волосы… Колыбельная. «Спи, моё дитя. Но почему, если ты спишь в колябели, я вижу тебя распростёртым на соломе». И голос. Он говорит всегда по-ирландски. Поедем, детка.
Они выбрались из кабины, и Джим почти повис у Себа на плече. Кажется, это становилось привычкой. И Себ чувствовал, что приспосабливается. Они сели в машину — а Глаз остался медленно крутиться позади.
***
Без лишних вопросов Себ сгрузил Джима на свою кровать и принялся раздевать. Джим не торопился помогать, обмякнув и изображая обморок — но Себ видел, что он притворяется, причём даже не особенно старательно.
Похер.
После того, как он снял с Джима мятую грязную футболку, ему стало совершенно наплевать на эти идиотские игры. Потому что порезы на лице оказались не единственными. Какой-то урод располосовал Джима ножом: по всему телу шли тонкие неглубокие, но кровоточащие царапины. Как это к чертям собачьим вообще обрабатывать? Сунуть его в ванную с пероксидом водорода целиком? А потом замотать бинтом как мумию?
Себ специально цеплялся за эти мысли, придумывал нелепые картинки, потому что иначе его захлёстывала злоба.
— Отлично, — пробормотал он вслух. — Зашибись. Класс.
Джим продолжал играть потерю сознания, и пожалуй, Себ был не против. Во всяком случае, если он не будет дёргаться — процесс пойдёт не так медленно, как мог бы.
К счастью, в аптечке у него было достаточно пластыря, чтобы заклеить Джима целиком, а может, даже в два слоя. И антисептиков хватало. Правда, такими темпами очень скоро аптечку придётся заполнять заново.
Джим, слава Богу, молчал. Понимая, что нужна хоть какая-то система, чтобы ничего не пропустить, Себ пошёл сверху вниз, с лица — и дальше по рядам, слева направо. Жаль только, что автор этого художества про систему не думал и не потрудился располагать порезы на одном уровне и делать их одной длины. Про симметрию и заикаться не было смысла.
Всё просто: тампон — протереть дезинфектором — стерильный бинт с антибиотиком — пластырь. Самые поверхностные и уже не кровящие он вообще просто очищал и оставлял открытыми.
Когда Себ дошёл до живота, Джим зашевелился, перелёг поудобнее, открыл глаза и принялся наблюдать. На губах у него появилась неприятная улыбка.
— Ты ловишь от этого кайф, детка? — спросил он, после того, как проследил за обработкой третьего пореза.
Себ выдохнул, встретился с Джимом взглядом и сказал резко (куда резче, чем позволял себе обычно во время его приступов):
— Нет.
Он не мог сформулировать, почему его так злило это всё. Не потому что его опять вынудили играть в полевого врача. Точно нет.
— Да ла-адно, — пропел Джим, — я такой тихий, послушный…
В висках застучало сильнее. Себ отложил чистый тампон в кучу уже испачканных, чуть отстранился и сказал медленно:
— Я могу вызвать доктора Дарелла. И пусть он вас лечит, — вздохнул. Джим продолжал смотреть на него не то с недовольством, не то с подозрением, и Себ добавил: — Мне не нравится. Я вообще терпеть не могу оказывать первую помощь. Вам или кому-то ещё — без разницы.
Джим наклонил голову на бок, но ни о чём не спросил, только в глазах что-то поменялось.
— И мне совсем не нравится, что какой-то ублюдок вас расчертил в линеечку.
Джим засмеялся, чуть щурясь:
— Не ревнуй, детка. Ничего серьёзного.
Вдох.
Выдох.
Сон. Ему нужен здоровый сон, чтобы нормально реагировать на Джима. Потому что сейчас снова зачесались кулаки. И к тому, кто поставил Джиму фингал, Себ вдруг испытал что-то сродни признательности. Даже при том, что мозгами понимал: это тот же, кто и наносил порезы, и кого сейчас очень хотелось убить.
— Мне плевать, — сказал он ровно. — Но мне не нравится…
Чёрт.
Он не чувствовал себя сейчас мастером формулировок. Особенно таких, которые дошли бы до Джима. Он проговорил отрывисто:
— Я не люблю, когда кто-то режет и калечит моих друзей. Не люблю, когда приходится сначала этих друзей лечить, а потом ломать кому-то челюсть.
— И часто ты лечишь своих друзей после того, как их порезали ножом фирмы «Лезерманн» ради сексуального удовлетворения, Святой Себастиан? — пропел Джим.
— Впервые, — бросил Себ.
Можно ведь найти в этом что-то хорошее? Пусть Джим и явно не в себе, он хотя бы не валяется и не бредит в припадке безумия. Круто.
Ничего не объясняя, Себ ушёл на кухню, насыпал в кружку растворимого кофе, даже не отмеряя, просто из банки через край, залил едва тёплой водой из чайника и выпил получившуюся жижу в три глотка. Сдавил переносицу до боли. Посмотрел на банку и выбросил в ведро, потому что слишком легко было вспомнить, как Джоан притаскивает её с собой из Плимута и водружает на микроволновку, объявляя: «Господи, наконец-то в этом доме будет кофе». А вспоминать как раз не стоило.
Помыл руки.
Джим всё так же полулежал на кровати, но с закрытыми глазами. Себ продолжил свою нудную работу. Пока Джим молчал, было достаточно просто представить, что это тренировочный манекен. Задание такое: обработать несколько десятков порезов. На скорость, допустим. На один пусть уходит… Сорок пять секунд? Тогда можно посчитать, что на обработку, скажем, шестидесяти семи (почему именно это число? Потому что ему лень пересчитывать, а с круглым слишком скучно) уйдёт три тысячи пятнадцать секунд. Это будет пятьдесят минут. Почти с половиной. Вообще фигня вопрос. А если их не шестьдесят семь, а, положим, восемьдесят три? В конце концов, он ещё не видел спину…
Руки делали то, что нужно, а голову Себ пытался забить подсчётами. Закончив с переводом ран в секунды, он принялся умножать секунды на фунты, потом фунты пересчитывать на доллары. На бредовых расчётах: сколько он зарабатывал бы в месяц, если бы только и делал, что заклеивал порезы, причём без перерывов, при этом получая за каждый порез, скажем, два фунта и восемьдесят пенсов, — он заставил себя прерваться. Это уже отдавало какой-то душевной болезнью.
— Повернитесь, — сказал он, а когда Джим даже не шелохнулся, просто перекатил его на другую половину кровати, переместился вместе с аптечкой и выматерился вслух: спина пострадала не меньше. Там кто-то собирался играть в крестики-нолики, похожу, и расчертил кожу на клетки.
— Болит?
Себ подозревал, что Джим не ответит, но ему хотелось что-то сказать. Запах мази, спирта и пота утомлял. А ещё безумно сильно закрывались глаза, несмотря на кофе.
— Нет, — неожиданно произнёс Джим. — Боль… Просто подёргивание нервных окончаний. Иногда мне нравится её ощущать, но это сложно.
— Не понимаю.
А что, спина Джима куда приятнее как собеседник, нежели он сам. Хотя бы в душу не смотрит.
— Не понимаешь… — согласился Джим. — Если тебя порезать, ты это почувствуешь. Вздрогнешь. А что дальше?
— Что — дальше?
Он и правда уже совершенно не понимал, о чём они говорят.
— Что ты сделаешь после этого?
— Если не буду связан? Думаю, переломаю руки тому, кто меня порезал. Если он это сделал специально.
А в прошлой версии была сломанная челюсть. Или убийство? Себ не знал. Его начинало подташнивать.
Окей, представим, что это задание. Лёжка. Рядом враг. Не спать. Спать нельзя, даже глаза закрывать, иначе сдохнешь вместе с напарником. Смотри, слушай, думай, чёрт дери!
Это помогло, и он услышал ответ Джима:
— Конечно, ты это сделаешь, дорогой… Мой добродетельный Себастиан. Я должен был убедиться, — это он сказал другим тоном, — проверить. Всё так же. Заканчивай, мне скучно.
А уж Себу-то как весело.
— Минут пятнадцать ещё, — пообещал он.
— Тогда расскажи что-нибудь. Что ты видишь в кошмарах? Ох, нет, Дарелл ничего мне не говорил.
Себ только рот успел открыть. И буквально едва-едва уловить мысль о том, что он в жизни больше ни слова не скажет грёбаному доктору.
— Детка, не будь скучным. Ты не спишь нормально уже пару месяцев, это очевидно. Ты мог посоветоваться только с нашим дорогим доктором, ты это сделал, но тебе не помогло. И ты достал эту фотографию. Я заметил краем глаза.
Он говорил это лениво, со скукой, а Себ не мог избавиться от мурашек на спине.
— Так что тебе снится?
Ни за что на чёртовом свете. Он не станет обсуждать свои сны с Джимом. Точно нет.
— Ничего особенного.
— Давай, детка. Не заставляй меня угадывать.
Особенно длинный порез тянулся от ягодицы до сгиба под коленом и выглядел достаточно погано, так что Себ сосредоточился на нём.
— Подумаем… — фыркнул Джим, — война. Конечно.
— Не надо.
— Кто на фотографии?
— Джим!
— Да, фотография связана со снами. Кто-то умерший.
Себ закрыл глаза и стиснул зубы. Злость, подавленная дурацкой математикой, зашевелилась снова, и теперь она была направлена на Джима.
— Йен Лоуренс…
— Хватит! — рявкнул Себ и встал с кровати. Отошёл. В висках стучало.
Джим обернулся, как будто не понял, почему Себ остановился. Прищурился. Сообщил задумчиво:
— Ты зол.
— Я в бешенстве, — уточнил Себ спокойным голосом. — Да, мне снится Йен Лоуренс. Да, война. Но это не ваше дело, и я не хочу это обсуждать. А у вас ещё восемь порезов, с которыми нужно закончить.
Долгую минуту Себ был уверен, что Джим не удержится и скажет что-то ещё о его снах, но тот просто отвернулся и опустил голову на подушку, давая Себу возможность вернуться к работе.
Когда всё было обработано, Себ выбросил кучу использованных тампонов и сунул голову под прохладную воду. Полегчало.
Джим успел снова улечься на спину, накрылся одеялом и явно не собирался покидать кровать. Чёрт с ним.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Себ. На самом деле, он чувствовал угрызения совести за свой срыв. Да, Джим его провоцировал, но он был ранен, наверняка чувствовал боль, чтобы там ни говорил про подёргивания нервных окончаний, вот и пытался сделать заодно больно и окружающим. А Себ вместо того, чтобы пропустить его болтовню мимо ушей, разозлился.
— У тебя очень удобная кровать, — улыбнулся Джим. Себ хмыкнул и покачал головой.
— Наслаждайтесь. Если что-то будет нужно — я наверху.
Брови Джима взлетели вверх.
— Детка, — нарочито капризным голосом произнёс он, — ты оставишь меня здесь одного? Не согреешь?
— Да вас уже согрели, похоже, — фыркнул он, вспомнив слова про ножевые ранения ради сексуального удовольствия, — спокойной… утра уже, наверное.
Удивительно, но в комнате Сьюзен он уснул сразу, едва его голова коснулась подушки. И ему ничего не снилось.