Это была безумная ночь.
Временное улучшение, наступившее в состоянии Джима, продержалось два часа — за это время Себ пересказал ему весь свой репертуар из братьев Гримм и Шарля Перро. Но потом Джим принялся метаться, стонать, начался бред, и на этот раз Себ не мог пробиться сквозь него, заставить Джима услышать себя.
Себ вызвал дока — но тот только встал у постели и принялся кусать губы.
— Сделайте что-нибудь! — прорычал Себ в конце концов. — Вы же врач!
— Я не могу… — пробормотал Дарелл. — Себ, просто не могу. Ему нужно успокоительное…
Отлично.
— Что мешает? — спросил Себ. — Что он дёргается? Так я подержу.
Он пытался этого не показывать, но ему было страшно. Он ни разу не видел Джима в таком состоянии, и даже для него это точно не было нормой.
— Я уже пробовал, — наконец соизволил ответить доктор. — В один из приступов уговорил его. Больше не повторю. Он тогда... — Дарелл сцепил пальцы перед грудью, — как я понимаю, он заснул, как и полагалось, но это был очень страшный сон. Подозреваю, в его случае лучше проговаривать кошмары вслух, а не переживать молча.
Себ сел обратно на стул, упёр локти в колени, положил подбородок на кулаки и прикрыл глаза. Ладно. Доктору виднее.
Джим говорил на ирландском, так что понять, что именно он сейчас видит, Себ не мог. Просто слушал, отмечая, как речь то замедляется, то убыстряется. Открывал глаза, когда Джим вдруг замолкал — и закрывал снова.
Доктор уходил и приходил. Стоял возле кровати, подходил к окну. Раздражал. Зато он оказался очень кстати, когда у Джима поднялась температура — укол жаропонижающего решил эту проблему.
К половине восьмого утра Джим уснул. Это не было похоже на тихий и здоровый сон после приступов, ему, похоже, продолжало сниться что-то очень плохое. Но он хотя бы стал реагировать на голос — и задышал ровнее и глубже, когда Себ пошёл рассказывать всё те же сказки по второму кругу.
Себу и самому немного хотелось спать, но он отлично подавлял это желание. Легко было представить, что это задание. Спать нельзя. Всё остальное — тоже нельзя. Хотя, конечно, никому не помешало бы, если бы он почесал нос или встал бы размяться, он этого не делал: тело привыкло бодрствовать в ситуациях, когда нужно сохранять одно положение. А если можно встать и пройтись — это значит, опасности нет, и тогда точно станет клонить в сон.
Шторы в комнате оказались недостаточно плотными, и через них начал просачиваться дневной свет.
К девяти часам Джим успокоился окончательно. Себ замолчал.
Доктор не заходил уже часа два, и легко было предположить, что он где-то уснул — может, на том же кресле в коридоре, где ранее ждал Себ.
— Детка, — неожиданно позвал Джим.
— Я здесь.
Джим открыл глаза, моргнул несколько раз, рассматривая потолок, и зашёлся хохотом. Его колотило, подбрасывало на кровати, но он смеялся и не мог остановиться. Себ налил воды из графина, пересел со стула на кровать и осторожно одной рукой надавил Джиму на плечо. Он замер, хотя смех продолжал рваться из грудной клетки.
— Глоток воды, — предложил Себ, помог Джиму сесть и наклонил стакан, чтобы проще было пить. Он слышал, как неприятно стучали зубы о стекло.
Напившись, Джим откинулся на подушки, перевёл взгляд на Себа и сказал зло:
— Вон!
Себ встретился с ним взглядом. Обычно Джим смотрел пристально и как будто даже пронизывающе. Казалось, что он вот-вот пробуравит дырку в черепе и начнёт читать мысли. А сейчас взгляд был пустым — никакого выражения.
— Я неясно выразился, Майлс? — он снова слегка хрипел, как будто сорвал горло.
— Вы не в себе, Джим, — ответил Себ. — Не могу оставить вас одного.
— О, я в полном порядке, дорогой, мне нужно подумать без вашего назойливого участия, — он улыбнулся. — Уйди. И не пускай доктора, иначе я убью вас обоих. Вон! — рявкнул он, и Себ подчинился.
Дарелл и правда спал, но крик Джима, видимо, разбудил его. Он вскочил со стула и попытался пригладить волосы.
Себ закрыл за собой дверь и кратко сообщил, что Джим пришёл в себя и не желает никого видеть.
***
О том, чтобы пойти спать или уехать домой, речи не шло. Себ провёл ещё три часа под дверью, а потом поменялся с доктором. Тот рассказал, где найти кухню и как включить компьютер, если ему захочется отвлечься.
Соорудив себе сразу шесть бутербродов и заварив очень крепкого чая, Себ и правда устроился в аккуратном, отделанном красным деревом кабинете. Сначала он бездумно листал новостные сайты, а потом его осенила идея. Перейдя на торрент, он поставил скачиваться уже опубликованную какими-то индусами «Стеклянную стену».
Доктор позвонил и сообщил, что после нескольких часов бодрствования и молчания Джим снова уснул.
Себ посидел немного у его постели, попросил у дока одеяло и подушку, бросил на пол и даже подремал.
Джим спал так крепко, словно впал в коматоз — ничего не слышал, не реагировал на звуки и прикосновения. Пульс прощупывался, но был медленным.
К вечеру, опять сдав вахту Дареллу, Себ вернулся за компьютер и включил «Стену».
Ещё до титров заиграла знакомая мелодия. Себ узнал «Тихую ночь», но дёрнулся, когда грудной женский голос запел на ирландском. И даже поганое качество звука не мешало.
Женщина пела, а рыжий невысокий мужчина с встрёпанными волосами, но в дорогом светлом костюме, стоял возле витрины кафе и пристально смотрел через стекло на смеющуюся пару с ребёнком. Ребёнку, тоже рыжему, было, наверное, около пяти лет. Он ел мороженое из высокого стакана и улыбался. Его родители о чём-то спорили, но без гнева. Отец — широкоплечий и очень простой на вид, потрепал сына по голове. Мать с резкими птичьими чертами лица что-то сказала. Мальчик отодвинул от себя мороженое.
Мужчина за окном облизнул губы и пошёл в сторону, рисуя пальцем на стекле длинную узкую влажную полоску. Стекло всё не заканчивалось, и когда мужчина остановился, он уже смотрел в другое окно. На этот раз там было не кафе, а квартира, небольшая и очевидно бедная. Тот же мальчик, что и в кафе, пригнулся, когда отец занёс руку для удара. Они вскрикнули вместе: мальчик и мужчина за стеклом. Вскинув голову, мальчик прошипел сквозь зубы, потирая щёку:
— Мама не позволила бы тебе.
Ноздри мужчины за стеклом раздулись от гнева, он оскалил зубы, а отец снова ударил ребёнка, разражаясь потоком брани, в которой английские слова мешались с ирландскими.
Себ сложил руки на груди и плотно сжал губы, не отводя взгляд от экрана. Он вообще обычно очень равнодушно относился к кино, оно не трогало его. Но этот фильм не был обычным кино. Ему очень не нравилось то, что он видел.
За новым, на этот раз витражным, но всё равно дающим нормальный обзор стеклом рыжий мужчина смотрел на то, как в небольшой комнате всё тот же мальчик, но уже старше, лет десяти, помогает грузному священнику снимать облачение. Священник шумно выдохнул, сел в низкое кресло и вытянул ноги, чтобы мальчик разул его, сказав:
— Ты дурной ребёнок, Рич, дурной, испорченный. Если ты преставишься, как маленькая Джейн на той неделе, то отправишься прямиком в ад.
Мужчина прижался лбом к стеклу. Его глаза широко распахнулись, рот приоткрылся. Священник продолжил:
— Но я верю, Рич, бессмертную душу можно спасти, твою душу ещё можно спасти. Я способен сделать это, поскольку Господь даровал мне силы. Сними свою одежду, мальчик, и позволь святому духу…
Его голос словно бы потускнел, а в кадре снова появилось лицо мужчины за стеклом. И теперь он уже не наблюдал безучастно, он беззвучно орал от боли или страха, молотил кулаками, брызгал слюной. Во внезапно наступившей тишине послышался голос мальчика, холодный и очень твёрдый:
— Однажды я сожгу вас. Клянусь.
Мужчина бессильно сполз по стеклу и сжался в комок. Истерика измотала его.
За следующим стеклом был магазин «Всё для охоты и рыбалки» или вроде того, во всяком случае, экипировка и инструменты указывали на это. Себ засмотрелся на неплохое итальянское охотничье ружьё над прилавком — ствол притягивал взгляд. Во всяком случае, он позволял ему держать в расфокусе подростка, который подходил сзади к худощавому продавцу или владельцу магазина, обнимал его сзади и весьма недвусмысленно клал ему руку на брючный ремень. И мужчину за стеклом тоже можно было почти не видеть, не замечать его искривлённое лицо.
— Ричи, аккуратнее, сюда могут войти!
Подросток расхохотался визгливым и до боли знакомым смехом:
— Пусть лучше знают, что я с тобой трахаюсь, чем считают нас родственниками, — заявил он, отходя в сторону, снимая со стены рыболовный сачок и делая им неуклюжий взмах, — меня тошнит от мысли, что у нас могут быть общие гены.
— Ричард!
— Хочу на пикник завтра, — заявил подросток, — и ты возьмёшь гитару!
— У меня работа, Ричи…
— Я хочу, — отрезал подросток, и владелец магазина мелко закивал, обещая, что всё устроит.
Себ откинулся на спинку кожаного кресла Дарелла. Ему очень хотелось разбить монитор, а вместе с ним — фильм.
Мужчину за стеклом тошнило, причём натуралистично, без киношных приёмов.
Владелец магазина умирал от яда долго и некрасиво. Юноша наблюдал за этим безучастно, а мужчина за стеклом то блевал, то рыдал, размазывая по красному лицу сопли и слёзы.
Когда тот же юноша бился в приступе бреда на узкой кровати, мужчина беззвучно что-то напевал, поглаживая стекло. Казалось, он хотел бы обнять юношу, успокоить, но их разделяло стекло, настолько толстое, что сквозь него не пробивались даже звуки.
С красивой темноволосой женщиной в платье и короткой меховой шубке, наброшенной на голые плечи, по картинной галерее ходил молодой человек — повзрослевший Ричард. То и дело женщина брала молодого человека под локоть, смеялась и что-то шептала ему на ухо. Он улыбался в ответ.
Знакомый мужчина наблюдал за ними сквозь огромное высокое окно, на губах его играла мягкая улыбка, а в глазах очень отчётливо читалась грусть, он готов был вот-вот расплакаться. Молодой человек бросил взгляд на стекло, поймал взгляд мужчины, подмигнул ему и чуть крепче прижал женщину к себе. Себ следил за тем, как они вышли из музея, как поехали домой на такси, не переставая целоваться на заднем сидении. А вечером, когда женщина уснула после вина и секса, Ричард вышел из дома, набрал чей-то номер и сказал прохладным тоном:
— Через двадцать минут на обычном месте. И тебе лучше не опаздывать, дорогой.
С рыжим мужчиной их теперь разделяла густая пелена дождя. Они промокли оба, пока шли по тёмным улицам Лондона. Когда Ричард открыл дверь таунхауса своим ключом, наблюдатель остался снаружи, мокрый и глубоко несчастный. Он приник к окну гостиной. Едва войдя в комнату, Ричард включил свет и принялся снимать одежду. Потряс головой, оставляя капли воды на светлом ковре и на простой икеевской мебели.Полностью раздевшись, он упал на серый диван, закинул ноги на подлокотник, но долго ждать ему не пришлось. Худой незнакомец в чёрном пальто вошёл в гостиную почти сразу.
— Ты опоздал.
— На минуту. И я был занят, — бросил незнакомец, снимая пальто и вешая его на уголок пластикового электрокамина, — я тебе не собачка, прибегать по первому требованию.
— Ты хуже собаки, — фыркнул Ричард, — и хватит болтать, ты утомляешь меня. Разговоров, знаешь ли, и так хватает.
Мужчина за окном обхватил себя руками. Он не мог защитить Ричарда, но пытался утешить хотя бы себя. Выходило у него скверно. Во всяком случае, он вскрикнул, когда Ричард получил первый жёсткий удар под дых и закашлялся.
У Себа слезились глаза. Он понимал, что должен держать их открытыми, чтобы продолжать смотреть. Но также он заплатил бы очень дорого за возможность зажмуриться. Хотелось остановить фильм. Но его необходимо было досмотреть до конца.
Незнакомец избивал Ричарда, причём (Себ не мог не отметить) делал это профессионально, чтобы не оставить лишних следов и не повредить внутренние органы, но со злостью. Ричард смеялся. А мужчина за стеклом шевелил губами, и легко было прочесть: «не надо, пожалуйста».
Криминальные разборки и экшн, пусть и показанные очень неплохо, не задержались в памяти Себа. Они просто были, и всё. Ричард отдавал приказы таким знакомым насмешливым тоном, срывался на крик, когда его расстраивали, отступал, извиняясь, ласково улыбался. Он был тем ещё сукиным сыном.
С Джонатаном они познакомились в кафе. Чуть опустив веки, Себ продолжал следить за экраном как за позицией, которую держит второй номер. Такой расслабленный взгляд: вроде бы всё видишь, но при этом понимаешь, что дали передышку, что напряжён и сосредоточен кто-то другой.
Ричард уже не был юношей — он превратился в двойника того мужчины, который всё время оставался за стеклом. Смотреть стало неинтересно, напряжение понемногу отпускало. Все эти разговоры Ричарда и Джонатана… Себ едва ли в них верил. В самом конце Джонатан взял молоток, расколотил стекло в их с Ричардом квартире, протянул наблюдателю руку и сжал его пальцы.
По экрану поползли титры. Себ щёлкнул мышкой, закрывая окно проигрывателя, и пробормотал вслух:
— Блядь.
Других слов и реакций у него не было — тупо не осталось. Он видел в жизни очень много всяческого дерьма, но этот фильм обгонял на десяток шагов любой его личный кошмар. Он окинул кабинет доктора затравленным взглядом, отчаянно надеясь, что на глаза попадётся бутылка или что угодно, хоть сраный хрустальный графин.
Впрочем, даже будь тут целый бар, Себ понимал, что не притронулся бы к алкоголю. Ему очень сильно хотелось надраться и забыть об увиденном. Вот только как бы плохо ему не было, в гостевой спальне лежал человек, которого этот фильм раздолбал на мелкие кусочки.
Удалив файл и раздачу, Себ чуть ли не строевым шагом отправился к Джиму. Ему было плевать, насколько громко тот станет орать на него. Просто он не готов был оставить Джима один на один со «Стеклянной стеной».