— Простудишься, Андрей, — сказала Вера. По ее мнению, Андрей видел достаточно, чтобы говорить теперь с Оричем об его работе.
Андрей медленно вышел из отсека и закрыл тяжелые двери. Орич все еще стоял в первом отделении в той же растерянной позе. Изредка он бросал косые взгляды на Андрея, видимо стремясь определить впечатление, которое тот получил от осмотра.
— Ну, что ты скажешь? — озабоченно спросила Вера.
— Придумано здорово, — неуверенно ответил Андрей, поеживаясь от знобкого холода, только теперь, кажется, пронизавшего его. Бросив взгляд на Орича, он увидел, как прояснилось лицо Павла. И он снова взглянул на запертые двери, за которыми леденела земля.
— Ну, а поточнее?— допытывалась Вера. Должно быть, судьба опыта волновала ее больше, чем самого испытателя. А может быть, она не доверяла первому впечатлению Орленова и ждала, когда он выложит все свои мысли.
— И все-таки мне кажется, — задумчиво сказал Орленов, — что это «шаг лошади как рабочее движение…»
— Что? Что? — не вытерпела Вера. Лицо Павла медленно начало багроветь.
— Я читал как-то диссертацию одного научного деятеля. Он написал исследование в двести страниц на тему: «Шаг лошади как рабочее движение». Там было пятьдесят фото и диаграмм, и все они были посвящены тому, чтобы доказать, что основным рабочим моментом для лошади является шаг. А совсем недавно одна дама защищала диссертацию на тему: «Водяное голодание коровы и воздействие его на удой». Эта дама заморила до полусмерти десяток коров. В общем, если взять сто диссертаций наших молодых ученых, то по крайней мере десять из них будут наукообразными, а десять просто вредными по той системе опытов, на которой они построены. И окажется, что написаны эти двадцать с одной только целью — получить степень и причитающиеся к ней материальные выгоды. А их авторы больше никогда в жизни не будут браться ни за науку, ни просто за перо. Боюсь, что опыт Павла тоже не научен и не нужен…
— Так! — гневно сказал! Орич и обернулся к Вере. — Хорошего консультанта ты привела! А еще говорила, что ему надо помочь! Он-то помогает товарищам? Теперь я понимаю, почему он против Улыбышева вылез! Из зависти, вот почему! И вся его «деятельность» — сплошное завистничество! Работу лаборатории частных проблем он тоже раскритиковал!
Орленов поднял голову — обобщение? Трактор Улыбышева, лаборатория частных проблем, теплица Орича… По одному все эти факты почти невесомы. Но брошенные один за другим на чашу весов, как это сделал Орич, они становятся уже доказательствами недоброжелательности Орленова к своим товарищам по работе. Однако молчать Андрей не мог.
— Подожди, Павел, — как можно спокойнее заговорил он. — Обогревать теплицу электричеством — это значит: превращать электрическую энергию в тепловую. А между тем в большинстве колхозов эту тепловую энергию можно извлечь из самых дешевых видов топлива: из дров, из торфа, из соломы. Для кого же ты разрабатываешь свою дорогостоящую теплицу? Для Арктики? Или для пустыни? Не понимаю, как Улыбышев не объяснил тебе, что экономика здесь подводит…
— А вот он-то как раз со мной и согласен! — воскликнул Орич. — И новой моей диссертации ты не зарежешь, шалишь! И против Улыбышева ты напрасно воюешь! А если ты собирался нас с ним поссорить, так тут дураков нет! — Орич взял с гвоздя шляпу и враждебно посмотрел на Веру, которая стояла у стеллажа, ковыряя палочкой сырую землю и все еще чего-то ожидая.
— Ученым можешь ты не быть, но кандидатом быть обязан!— тихо сказала Вера. — Я думала, что это у тебя только присказка, но теперь вижу, что это твоя сказка. Очень жаль!
Она воткнула палочку в землю, словно вбила гвоздь, и обратилась к Орленову:
— Ну что же, Андрей, пошли. Видно, плохие мы союзники! Воюй уж как-нибудь сам! Беда только в том, что теперь Павел не простит тебе критики и вместо союзника ты приобрел еще одного врага. Как же я об этом не подумала? — И, подойдя к двери, вдруг грустно спросила: — А может быть, все-таки зайдешь ко мне? Обязуюсь на тебя не нападать, что бы ты ни сказал…
— Да, да, зайди и к ней и раскритикуй ее. Тот, кто ничего не делает, любит критиковать! — злобно закричал Орич и выскочил своей вихляющей походкой из теплицы. Уже с улицы он крикнул снова: — Замок закрывается без ключа. Пока!
Когда Вера и Андрей вышли, Орича уже не было. Его тонкая сутулая фигура обладала странной способностью теряться в темноте! Может быть, это стоит Орич, а может быть,— искривленный ствол яблони? Даже шагов его не слышно. Тогда они вернулись в помещение.
В отделении теплицы, которым заведовала Велигина, было солнечно и тепло, хотя за окнами и над крышей простиралась всё та же ночь. Впечатление солнечного дня создавали люминесцентные лампы в виде длинных трубок, висевшие над стеллажами. Орленов с некоторым удивлением увидел изящные лимонные деревца с висящими на них плодами, вьющиеся кусты виноградника, мандарины. Все плодоносило, хотя на дворе еще не вызрели даже яблоки и груши. Тонкий аромат носился во влажном воздухе, пьяные от соков и нектара летали пчелы. Они были особенные, с длинными хоботками, с узкой головкой, и Орленов понял — Вера перенесла сюда всю природу юга вплоть до кавказской пчелы.
Это было так неожиданно, что Орленов невольно остановился среди теплицы, поворачивая голову,— слишком много неожиданного было вокруг. Он попытался раскрыть секрет, при помощи которого Вера добилась такого сильного эффекта. Ему подумалось, что Вера усложнила опыт Орича и создала свои субтропики тоже при помощи электронагрева. Нет. Распределительный щит у входной двери имел только счетчик и переключатели. Единственная розетка была занята настольной лампой, под которой лежали схемы и таблицы. Над столом, на полке, стояли книги, тут же лежала шляпа Веры, пакетики — должно быть, с семенами.
Андрей подошел к столу и заглянул в записи. Они обрывались вчерашним числом. Как видно, вчера у Веры был разговор с Оричем, странное окончание которого произошло уже в присутствии Андрея. В тетради отмечалось давление, влажность, степень нагрева листьев и плодов и количество световых единиц, упавших на сантиметр площади.
— Как ты это сделала? — спросил Орленов, наклоняясь к лимонному деревцу и нюхая листья и плоды.
— Как бог! — ответила Вера. — Сначала создала свет, а потом все остальное.
— Ты хочешь уверить меня, что твои люминесцентные лампы…
— Приятно иметь дело с догадливым человеком,— рассмеялась Вера. — Вот именно — лампы! Я увеличила для моих растений день почти в полтора раза. И вот результаты…
— Почему же Орич не принял участия в твоем опыте?
— Ему, как ты видел, самому захотелось стать богом и создать зиму среди лета и лето среди зимы. Ему не до меня…
Он почувствовал в ее тоне такую грусть, что захотел погладить по голове, сказать что-нибудь утешительное. Но она уже выпрямилась и стала опять сама собой, суховато-решительной, идущей впереди, чтобы прокладывать дорогу для других.
— Как же ты находишь мои владения? — она обвела рукой теплицу и с гордостью взглянула на Андрея. — И ты знаешь, расход энергии на освещение здесь почти в десять раз меньше, чем при обычном искусственном освещении! А результат в десять раз больше.
— Десять на десять — сто! — Орленов засмеялся. После сцены с Павлом он готов был платить двойную цену за дозу веселого смеха. — Я думаю, что нам надо вернуть Павла на землю. Если он не захочет работать с тобой, пусть подумает еще над чем-нибудь реальным. Перед филиалом стоит столько тем, а работающих всего десять человек. Втолкуй ему это, пожалуйста!
Теперь задача казалась ему не такой уж трудной. Вот что значит полюбоваться чьим-то успехом. Но сама Вера была как будто другого мнения. Задумчиво начала она выключать свои волшебные светящиеся трубки. Молча они вышли из теплицы. И, уж подходя к дому, Вера сказала:
— Боюсь, что мы его не вылечим!
2
Нина все еще сидела на террасе, зябко кутаясь в большой платок и в то же время ленясь встать и уйти в комнату, когда на ступени поднялась Марина. Орленовой не хотелось ни говорить, ни двигаться, и она молча ждала, что скажет гостья.
— Тут кто-нибудь есть? — неуверенно спросила Марина, вглядываясь в темноту.
— Андрей еще на работе, — ответила Нина.— Проходите, поскучаем вместе.
— А я, собственно, к вам и шла. — Чередниченко нащупала рукой кресло и села. В голосе ее не было радости, какая должна бы быть у визитера, заставшего того, к кому он шел. Нина потуже затянула концы платка на груди. Она уже давно догадывалась, что Чередниченко тянет к Андрею. Может быть, она и сама этого не понимает, но именно поэтому, конечно, Марина почти каждый вечер заходит к Орленовым на несколько минут. Иногда она выбирает какой-нибудь пустячный предлог, вроде того, что у нее нет спичек или нужного для работы справочника, но чаще появляется без предлога, молча сидит некоторое время, потом поднимается, стройная и высокая, — «Колонна», говорит Андрей, — лениво прощается и уходит в свою одинокую келью. Должно быть, ей очень скучно жить одной! Но Нине почему-то ни разу не захотелось расспросить ее о жизни поподробнее.
Как вообще живут одинокие женщины? О чем они думают, вернувшись домой, где никто их не ждет, ничей голос не приветствует, нет ни сердитого взгляда за опоздание, ни радости оттого, что она пришла? Что они делают в течение тех шестнадцати часов, о которых Улыбышев сказал, что они предназначены для радости? Ах, какой он все-таки болван! Своими руками начисто разрушил тот интерес, который был у Нины к нему! «Да, зачем же пришла Марина?» Глядя на нее, Нина всегда думала, как это могло случиться, что такая красивая, сильная, привлекающая к себе взгляды мужчин девушка осталась одинокой? Или, может быть, у нее есть своя тайна? Трагический роман, какой-нибудь женатый мужчина или еще что-нибудь в этом роде? Однако на ее гладко выточенном лице нет никакого следа страстей, а говорят, что именно страсти и оставляют самые разрушительные следы. Интересно, что мог бы оставить на лице Нины роман с Улыбышевым, если бы он состоялся? Морщину? Опущенные уголки губ? Фу, гадость!
— Зажечь свет? — спросила наконец Нина, пытливо разглядывая в темноте неясные очертания гостьи. Чередниченко сидела так, словно безумно устала и уже не может избрать позу для отдыха. Просто сидеть и все — вот чего она хотела… Но ответила она привычно звучным и ясным голосом:
— Как хотите…
Нина встала и простучала по террасе каблучками. Вспыхнул свет. Потом она прошла к двери и притворила ее.
— Комары налетят, — пояснила она, возвращаясь. Хотя Нина и догадывалась о том, что привлекает Марину в их дом, чувствовала она себя с ней свободно. Нет, пожалуй, это не точно. Можно ли чувствовать себя свободно или не свободно в присутствии колонны из мрамора? Сегодня на Марине было серое с мягкими, более светлыми пятнами платье. Колонну можно замечать или не замечать. Она находится в поле зрения или отсутствует. Да, Андрей правильно охарактеризовал Марину.
— Почему вы изменяете мужу? — вдруг тихо спросила Марина.
Нина остановилась среди террасы, словно ее ударили в грудь. Лицо ее потемнело от бешенства и странного страха. Она стояла и смотрела на Марину, сидевшую все в той же позе безмерной усталости, с тусклым, невыразительным лицом. И то, что лицо гостьи было так тускло, то, что Марина сказала эти слова без гнева или презрения и не вопросительно, а так утвердительно, будто сама была свидетельницей измены, на мгновение ошеломило Нину до такой степени, что она почти поверила, будто это случилось. Только вытолкнув воздух, застрявший в груди от почти физического ощущения удара, она спохватилась и вскрикнула:
— Как вы смеете?
Марина улыбнулась, но какая это была улыбка! Было так, словно она боялась заплакать и морщила губы, чтобы остановить слезы. Нине стало даже жалко ее, но возмущение взяло верх, и она снова, еще злее, закричала:
— Зачем вы это придумали? Как вам не стыдно!
Она хотела повернуться и уйти, но случайно встретилась глазами со взглядом Марины и остановилась. Редко видела она такие говорящие глаза. В них был какой-то страх, и она поняла, что это страх за нее, Нину, и за Андрея. В них была боль, и Нине было ясно, что это боль за них. В них была мольба, и Нина поняла, что не может уйти, пока не ответит на эту мольбу. Она подошла к креслу и, повернув его, села так, чтобы видеть кричащие глаза гостьи.
— Откуда вы взяли такое? — строго, но спокойно спросила Нина.
— Я вижу, — бесстрастным голосом, не соответствующим голосу глаз, ответила Марина. — И это видят все, кто знает Андрея Игнатьевича и вас…