— Нет, я просто прочла сегодняшний приказ, — сухо сообщила она, не поднимая головы. — Конструктор Марков назначен бригадиром на проводку полевой сети в районе будущей электропахоты. Полагаю, это сделано для того, чтобы он на месте мог осознать, как заблуждался.
— Серьезно? — Орленов уронил плоскогубцы и пнул их так, что они загремели через всю лабораторию.
— При чем здесь плоскогубцы? — удивилась она. — Не швыряйтесь инструментами. Лучше учтите: Улыбышев — серьезный человек!
— А обо мне приказа нет?
— Разве что пишется! — Марина перевернула новый лист записей. — Впрочем, это не важно. Важно изготовить прибор, а то над вами уже и машинистки начинают посмеиваться.
Она знала, как больнее уколоть его самолюбие. Орленов пробормотал что-то похожее на ругательство, прошел через лабораторию и подобрал плоскогубцы, затем вернулся к прибору и снова нагнулся над ним. Полистав записи, Марина с какой-то робостью спросила:
— Из ваших записей видно, что вы все время используете изоляторы для деталей номер восемь. А почему бы не попробовать полупроводники, хотя они и будут, очевидно, нагреваться?
— Нагревание тоже опасно! — ворчливо сказал он. — Вы не поставите в прибор холодильник, как сделал Орич в теплице, чтобы превратить лето в зиму… Но, черт возьми, мне жаль Маркова, — вдруг перебил он себя.
— Пожалейте лучше Шурочку Муратову, жестокий вы человек! Если уж вы начинаете войну, так брали бы в рекруты холостых…
— Он тоже не женат!— отрезал Андрей, вертя в руках прибор. Потом резко спросил: — Вы в самом деле думаете, что полупроводники помогут?
Она ни о чем не думала. Ее поразило внезапно изменившееся лицо Орленова. Он как будто забыл о Маркове, о Шурочке, даже о ней, хотя она стояла прямо перед ним. Он думал. Шагая как во сне, Андрей прошел к большой черной доске, висевшей в углу, и принялся писать формулы, пристукивая мелом в таком темпе, будто на каменном полу плясала женщина на высоких каблучках.
— В вашем предложении есть сермяжная правда! — оказал он вдруг, швыряя мел в ящик и вытирая выступивший на лбу пот. — Я еще не знаю, последую ли вашему совету, — слишком велико будет ваше вмешательство в мои дела! — но, признаться, мне хочется попробовать!
— О, не обращайте на меня внимания, —без выражения сказала Марина. — Я не претендую на соавторство.
— Ну, если полупроводники помогут,— он с невольным восхищением посмотрел на нее, — то я должен поставить вам дюжину шампанского.
— Лучше — коробку конфет,— сказала она.— После недавней истории я не пью.
— Жаль. Вы были бы совсем хорошим парнем, если бы с вами можно было постоять возле стойки после работы.
— Тогда я научусь.
Оба расхохотались и почувствовали себя значительно лучше. Орленов пообещал:
— Не огорчайтесь за Шурочку. Я вытащу этого пострадавшего из ссылки. Совсем не к чему ему отвечать за чужие грехи.
— Только постарайтесь сами не попадать туда. Мне будет жаль, если вы не успеете использовать мое предложение.
Она говорила легко, но Андрей почувствовал за этой легкостью нечто скрытое. В замешательстве взглянул он на девушку, которая как ни в чем не бывало снова склонилась над его записями. Спросить или нет? И что может ее волновать? Впрочем, зачем ему это? Мало ли у него своих забот и стоит ли брать на себя еще чужие?
Зазвонил телефон. Андрей взял трубку.
— Ну, как твоя новая помощница? — спросила Нина. — Ты мне даже не сказал, что затребовал ее к себе…
Он оглянулся на Марину. Девушка отошла в дальний конец лаборатории и сделала вид, что изучает показания неработающих амперметров. Он снова рассердился и на нее и на жену. Неужели Марина сама напросилась к нему? Это настоящее свинство! Он не просил о помощи.
— Пока ничего не могу сказать! — ответил он беззаботным голосом. — Борис Михайлович решил украсить лабораторию, но я его не просил.
— Думаю, что ты на сегодня оставишь дежурить ее, а сам вернешься пораньше? — невинным голосом спросила Нина. — Борис Михайлович обещал как раз зайти к нам.
— Я так и сделаю! — ответил он. Нина молчала. Тогда он положил трубку и сердито сказал: — Оставьте приборы, Марина, тока все равно нет…
— Это Нина Сергеевна? — спросила она, подходя. Лицо ее подозрительно покраснело.
— Да. А что? Вас интересуют мои домашние разговоры?
— Нет, Я подумала, что Нина Сергеевна, может быть, недовольна…
— Об этом надо было думать раньше! — отрезал он.
Она смутилась так, что слезы выступили на глазах, но он решил быть жестоким. Прошагав к столу, он выписал наряд на получение со склада сернистого свинца и селена. Подавая наряд Чередниченко, сказал:
— Ну что же, начинайте работать. Я тоже был довольно долгое время рассыльным при лаборатории.
Слабо улыбнувшись, Чередниченко ушла за материалами. А он все стоял у стола, потирая лоб. Потом встряхнул головой и включил ток. Все равно надо было трудиться, какие бы сюрпризы ни готовила ему судьба. А она до сих пор обыгрывала его, как хотела.
Когда Марина вернулась, они принялись исправлять прибор. Работали они молча, только изредка обмениваясь короткими фразами, и Андрею стало легче. Он делал вычисления и коротко сообщал Марине цифры, а она возилась у маленького верстака, приводя в достойный вид разрозненные детали прибора. Он с удовольствием отметил, что Чередниченко отлично обращается с инструментами и материалами, хотя иной раз она разглядывала листик сернистого свинца с излишним вниманием, словно портниха, размышляющая, а нельзя ли выкроить из лоскутка сразу и рукав и карман? Да, она действительно была дельным работником!
Около четырех часов дня они смонтировали прибор. Орленов осмотрел его и с сомнением покачал головой:
— Пожалуй, на выставке изящного за него не дали бы премии? Как вы думаете?
Чередниченко смутилась. Она решила, что Орленов критикует ее работу. Однако, несмотря на неказистый вид, прибор был смонтирован прочно, и Андрей в общем был доволен. Оставалось проверить его под напряжением. Чередниченко умоляюще смотрела на начальника.
Вместо того чтобы включить прибор в цепь и начать испытания, Андрей пошел мыть руки.
— Довольно, довольно, — строго оказал он. — Сначала мы должны пообедать. Если мы в теперешнем состоянии увидим, что прибор никуда не годен, мы расплачемся оба, и придется вызывать спасательную команду, чтобы вытащить нас из моря слез. А вот если у дяди Саши найдется сто грамм за дам и отбивная, тогда, ручаюсь, мы легче переживем поражение и спокойнее отнесемся к победе.
Марина с удивлением смотрела на Андрея. Его выдержка была поразительна. Как это можно спокойно оставить законченный прибор и уйти, так и не узнав, на что он годится? И в то же время она понимала, что начальник лаборатории прав. Прекратив пустой спор, Марина сняла халат, вымыла руки, подкрасила губы. Андрей нетерпеливо ждал ее. Не мог же он объяснять, что ему и самому хочется опробовать прибор, что надо поскорее пообедать. Удивительно, как много внимания отдают женщины мелочам!
За обедом он был шутлив, болтлив даже, — это была нормальная разрядка после долгих недель молчания, когда он работал один. Они сидели в маленькой комнате, отведенной для научных сотрудников, и с наслаждением ели горячие щи, отбивные, кисель — все, чем мог дядя Саша скрасить их жизнь. Андрей, украдкой подмигнув дяде Саше, получил полстакана водки и торжественно выпил за здоровье своей новой сотрудницы.
— Что это за начальник без подчиненных? Теперь я хоть могу покричать на кого-то, если дело не пойдет на лад.
Марина удивлялась всему. И тому, что ей весело, что оба они с аппетитом едят, хотя впереди, собственно, самое главное — испытание, которое может кончиться полным провалом ее предложения, и тому, что Орленов умеет быть веселым и добрым. Даже шутки его ей нравились, хотя она не всегда умела попасть в тон.
Но, странное дело, едва они кончили обед, как оба заторопились. Вышли из столовой молча и все убыстряли шаги, так что последние сто метров чуть не бежали, будто за полчаса кто-то мог украсть их прибор или что-то могло измениться в нем.
— Ну вот, опять мы в родной конюшне! — воскликнул Орленов, сбрасывая пиджак. Марина засмеялась. У него была странная способность поворачивать слова каким-то новым боком.
Она торопливо надела халат, натянула на руки толстые резиновые перчатки, показывая, что собирается сама стать к пульту управления для испытания прибора. Андрей остановил ее.
— И не думайте! Кто здесь главный? Я! — Он ударил себя кулаком в грудь. — Эти игрушки не для младенцев. Становитесь к переключателям.
Она хотела было возразить, но только жалобно посмотрела и промолчала. Он мог, когда хотел, быть решительным и даже свирепым.