— Коммуналка — это хорошо. Это — суета, колгота и много людей. С одной стороны, конечно, и внимания много. Не без этого. А с другой, как говорят, у семи нянек — дитя без глазу. На тебя в коммуналке смотреть будут все, но при этом ни один не увидит правды. Хорошо спрятано то, что лежит на виду. Знаешь, я вообще не удивлена тому, что в период расцвета коммуналок многие граждане «стучали» друг на друга. Потому что, любого из нас посели в коммунальную квартиру, рано или поздно появится желание написать донос. Или убить кого-нибудь…Ходят, носы везде суют. Но в реальности, просто собирают сплетни друг о друге.
Настя перевела дух, замолчала, повернулась и посмотрела мне в глаза. Она сидела за рулем, я — рядом, на пассажирском сидении.
Наверное, с моей стороны предполагался какой-то ответ. Однако ответа не было. Потому что слов приличных тоже не было. Я пять минут назад узнал чудесную новость. Павел Митрофаныч живет в коммуналке. Твою ж мать…
Все, что представлял о своей новой работе, накрылось медным тазом. Какая, к черту, романтика приключений может быть у человека, который трудится в местном Дворце культуры, является бывшим военным и занимает одну комнату из хрен знает скольки. А завтракать выходит на общую кухню под зоркими соседскими взглядами. Про туалет и душ даже думать не хочу.
Как быть крутым героем в таких условиях? Среди кучи посторонних людей, наряженных в халаты и треники, с загадочным видом не усядешься за барную стойку. (Не имеют советские кухни барных стоек.) «Мартини» с оливкой не нальешь. (С «Мартини» тоже не задалось.) Коронную фразу известного агента, от которой все женщины падают к его ногам, не произнесёшь. Да и, скажем прямо, «Я — Голобородько. Павел Голобородько» звучит вообще не похоже на «Я — Бонд. Джеймс Бонд.»
В общем, о насыщенной приключениями, адреналином и опасностью жизни можно благополучно забыть. Меня снова ждет рутина. Отличие лишь в том, что основная цель — вычислить человека, которого здесь быть не должно. Даже основную работу по отправке нарушителя домой, выполнят Наталья Никаноровна и блондинка. А я — так, подай-принеси.
В данную минуту мы с Настей сидели в тачке, изучая вход в здание Дворца Культуры. Это и есть моя новая реальность. А то понадумал себе черт знает чего… ДК выглядел так, как наверное, должно выглядеть данное место в данном времени. Уныло, скучно, тоскливо.
Перед зданием, выкрашенным в светло-розовый цвет, виднелись несколько клумб и скамейки. Сбоку от крыльца стоял большой деревянный щит на двух ногах. Щит имел гордую надпись «Доска информации». Видимо, здесь вывешивают афиши, новости и портреты отличившихся.
Учитывая ранее время для посторонних и позднее для сотрудников, на улице, возле ДК было пусто.
— Ты всех хорошо запомнил? — Спросила Настя, последние десять минут расписывавшая прелести коммунальной квартиры.
Она очень старательно пыталась меня убедить, что все, на самом деле, не так страшно. Использовала образные сравнения, народные поговорки, крылатые фразы и свое природное обаяние. Ни черта из этого списка не помогло. Я по-прежнему пребывал в унынии.
— Хорошо запомнил. Не переживай. — Я с тоской смотрел на порожки. Они вели туда, где мне сейчас предстоит оказаться.
Диалог между нами шел о людях, с которым придется столкнуться и среди которых буду искать нарушителя. Пока ехали к месту назначения, блондинка вывалила на мои колени стопку фотографий. Это были сотрудники Дворца культуры в общем и актёрского кружка в частности. Я должен их хорошо изучить и запомнить. Хотя бы, чисто внешне. Естественно, сделаны снимки в отвратительном качестве. Не знаю, как можно запомнить тех, кого я и разглядеть то́лком не могу. Мало того, фотографии черно-белые, так еще лица у всех, словно они поголовно — пристукнутые пыльным мешком.
— Имена, фамилии, особенности характера. Вопросов нет? — Блондинка очевидно нервничала. — Ты, Павел, не психуй, но мы действительно впервые подключаем к операции постороннего человека. Обычного.
За одно только обращение «Павел», после бабки с ее «Павлушей», я был готов любить эту девицу до конца жизни. Правда, надеюсь, не своей жизни… И если что, блондинка психует явно гораздо сильнее меня. Более логично, если я начну ее успокаивать.
— Насть…– Отвлёкся от ДК и уставился на свою напарницу. — Ты ведь — нормальная. Адекватная, в отличие от Натальи Никаноровны. Не выноси мозг, а? Кстати, откуда сама? Тоже из моего времени?
Блондинка вдруг слегка смутилась, а потом вообще невнятно ответила какую-то ерунду. Я, может, заострил бы внимание на ее поведении, но в этот момент к центральному входу Дворца культуры пронеслась ураганом особа, лет тридцати пяти. Она размахивала руками и на ходу что-то громко высказывала в воздух. Женщина явно репетировала гневную речь. Даже каблуки ее туфель цокали по дороге с раздраженным звуком.
— Вот! Супруга Ласточкина. Ты вчера поддержал режиссера в кои-то веки. Обычно лаетесь, как два кобеля на одной территории. Ласточкина, этого абсолютно бездарного товарища, вы совместным решением исключили из труппы.
— За что?
Я попытался вспомнить фотографию человека, о котором шла речь. В голове появился образ светловолосого мужчины с лохматыми волосами и круглыми, совиными глазами.
— Он… Как бы это сказать…Знаешь, есть такие люди, у которых все через одно место. Вот Леонид Пахомович Ласточкин — из их числа. По-хорошему, ему бы сидеть в одном месте. Молча. Не ходить, не говорить, ничего не трогать. Потому что, как только он ходит, говорит и трогает, постоянно что-то случается. Но не с ним, а с окружающими. Он, вообще, работает в местном музее. Они все где-то работают. Театральный кружок — их фанатичная страсть. Культурно проводят досуг, воплощая свои нереализованные мечты. Ну, и представляют город на различных мероприятиях. Партийное руководство благоволит этому сборищу творческих личностей, считающих себя гениями.
— Понял… Этот Ласточкин… Он может быть нашем Попаданцем?
— Они все могут. — Настя нахмурилась. — Каждый. Поэтому не доверяй своим глазам. Отталкивайся от интуиции. Чутья. Ищи мелкие нестыковки. Обычно их выдает незнание бытовых особенностей времени.
— Ну, да… У меня же нюх, как у собаки…Глаз, как у орла…
— Ты разочарован. — Блондинка не задала вопрос. Она — констатировала факт.
Я пожал плечами, но отвечать не стал. Зачем говорить о том, что и без того очевидно.
— Ну… Иди, Павел. — Настя протянула вдруг руку и погладила меня осторожно по плечу. Одними лишь пальцами. — Будь осторожен. Ему терять нечего. Он сделает все, чтоб остаться здесь. Сам ничего не предпринимай. Твоя задача — найти объект. Все. Остальное мы завершим сами. Хорошо?
Я сжал своей рукой ладонь блондинки, внимательно посмотрел ей в глаза, а потом молча вылез из машины. Не обернувшись, прямой наводкой направился к зданию ДК.
Мне показалось, это — соответствует ситуации. Придает ей нотку драматизма. Хоть таким образом почувствовать себя героем. Конечно, было бы лучше, если бы после нашего рукопожатия блондинка упала мне на грудь и залилась бы слезами…
На этом этапе своих фантазий я сбавил обороты. Потому что, с хрена ли ей рыдать? Она же не сумасшедшая, устраивать истерики до того, как что-то произошло, а не после. Вот если бы, например, я пострадал в стычке с нарушителем… Черт… А как пострадал? Ранили меня, что ли?
Пришлось снова придержать коней своего неумного воображения. Нет, не надо чтоб пострадал. Не знаю, насколько это тело казенное. Теоретически, Голобородько уже умер. Но практически, Голобородько, это теперь — я. Обойдёмся без сцен с моим ранением. Не настолько мы ещё с блондинкой близко знакомы, чтоб я ради сомнительное перспективы потрогать ее руками в момент объятий, заимел себе не предусмотренные заводской сборкой дыры. Например, от огнестрельного ранения. Или от ножа. Нет, от бандитской пули было бы круче…
Интересно, почему и Наталья Никаноровна, и Настя несколько раз уже сказали, что иметь дело с Попаданцами в некотором роде опасно?
Пока размышлял, приблизился к крыльцу, поднялся по ступеням и открыл тяжёлую деревянную дверь с большой ручкой, украшенной сверзу и снизу набалдашниками.
На входе, в кабинке, сидела женщина, лет шестидесяти — баба Маша. Настя сказала, ее все зовут именно так. Тетка эта — вахтерша. Выдает ключи от кабинетов, отмечает сторонних посетителей, ведет контроль за временем прихода и ухода.
Кабинка была сделана наполовину из стекла, поэтому, едва я переступил порог, баба Маша сразу меня увидела. А я, что вполне логично, увидел ее.
Дальше последовала вполне ожидаемая реакция. Еле сдержался, чтоб не засмеяться, честно говоря. Просто… Вахтерша в момент моего появления решила перекусить. Она положила в рот печенье и собралась его жевать. Данное действие совпало с тем, что в здание Дворца культуры вошёл только вчера почивший директор.
Одновременно я и печенье в жизни бабы Маши существовать не могли. Потому как, между прочим, она своими собственными глазами видела сейчас человека, которого меньше суток назад увезли из ДК в больницу после скандала с товарищем Ласточкиным. А потом вообще пришло известие о трагичной, преждевременной его кончине.
По крайней мере, Настя сказала, ситуация с Ласточкиным и была причиной приступа у Голобородько.
Вахтерша смотрела на меня ошалевшим взглядом. Она не дышала и не моргала. Печенье сползло по нижней губе ее открытого рта и шлёпнулось на журнал посещений. Баба Маша подняла одну руку, а потом медленно перекрестилась.
— Ёптемать! — Рявкнул я, сурово сведя брови.
Если просто поздороваться, начнутся расспросы. Знаю я вахтерш. Это — прародительницы консьержек. Им все надо знать. Во все надо сунуть свой нос. А я пока говорить и отвечать не готов. Поэтому, высказавшись любимым словом директора, проскочил мимо бабы Маши в сторону поворота, который вел к кабинету режиссёра.
Схему здания, нарисованную Настей, можно было не вспоминать. Я и так понял, куда надо двигаться. Туда, где раздаются крики. Видимо, супруга Ласточкина добралась до режиссёра актёрского кружка и теперь выясняет, что за тварь обидела ее благоверного.
Я осторожно подкрался к двери, за которой шло настоящее побоище. Интеллектуально-разговорное, конечно. До применения физической силы пока, вроде, не дошли.
— Вы! — Надрывался женский голос, — Как Вы могли выгнать Лёню! Лёня — талант! Он в музее — лучший работник.
— Знаете, что… Марина Эдуардовна. — Мужской голос выговорил имя и отчество посетительницы по буквам. — Может, в музее Ваш Лёня и лучший работник, но здесь, в месте, где царит Мельпомена, от Вашего Лёни одни проблемы! Я пью пилюли горстями! У меня на голове уже появилась лысина. Вот! Посмотрите!
Женские каблуки процокали из одного угла кабинета в другой. Следом раздался топот мужских ног. Видимо, режиссёр попытался догнать гражданку Ласточкину, дабы показать ей приобретённую лысину наглядно. Ласточкина, похоже, никаких лысин смотреть не хотела и на провокацию врага не поддавалась.
— Ооооо… Как низко! Как подло оговаривать человека в его отсутствие! — Супруга изгнанного из труппы актёра заголосила так, что я невольно отпрянул от двери. Даже через эту преграду ее слышно было так, будто она кричит свои обвинения мне прямо в ухо.
— За глаза⁈ — Режиссёр возмущенно фыркнул, как заправская лошадь. — Да я все это говорил ему неоднократно. Леонид Пахомович не приспособлен к тому, чтоб выучить текст. Хоть какой-нибудь. Вы знаете, что в пьесе про пограничников вместо «…Я отличный певун и плясун!» он радостно и громко прокричал на весь зал: «Я отличный писун и плевун!!!». А у нас, между прочим, на премьере были товарищи из соседней области! Важные товарищи.
— Ну, и что⁈ Ну, и что, я Вас спрашиваю⁈ Человек просто оговорился! Даже великие актеры МХАТа могут допустить нечто подобное на сцене. Разве они не люди⁈
Супруга Ласточкина выкрикивала слова с таким пафосом, что я на месте режиссёра точно позвал бы ее в труппу на освободившуюся вакансию. Женщина явно склонна к театральщине.
— Ааааа… Оговорился… Да, бывает. — Режиссёр, судя по звукам, которые теперь доносились из кабинета, принялся снова бегать кругами. По крайней мере, топот стоял знатный. — Да, оговориться каждый может. Но Леонид Пахомович ухитряется делать это в крайне опасной форме. Да еще в моменты, когда имеются уши, которым ничего подобного нельзя слышать, и глаза, которым ничего подобного нельзя видеть. Вот, к примеру… В пьесе про советских ученых. Мы доверили Ласточкину роль секретаря партийной организации. И что? Вместо текста: «Зачем же так огульно охаивать…» он произнес: 'Зачем же так огально охуивать". И знаете, кто в этот момент присутствовал на спектакле? Секретарь партийной организации нашего города! Мы чудом избежали серьёзных последствий. Но каким путем? Коллективно договорились и повторяли одно и то же. Мол, товарищу Садчикову это померещилось. Послышалось.
— Ну, знаете… Просто Вы — никчёмный руководитель. Раз уж стало понятно, что Леня может вот так, невзначай, оговориться, давайте ему роли без слов. Все талантливые режиссёры смотрят своих актеров. Изучают их.
— Неужели? Вот спасибо, что подсказали. Представляйте, я давал ему роли без слов. Да! Он должен был в одной из постановок просто выйти на сцену, молча посмотреть в зал и уйти за кулисы. Это, между прочим, была роль Ильича. Роль — образная. Символ того, что Ленин жил, Ленин жив и Ленин будет жить. У Леонида Пахомовича, как Вам известно, длинные вьющиеся волосы. Соответственно, на спектакле мы ему надели шапочку-лысину. Роль, как Вы говорите, без слов! И что получилось по итогу? Идет спектакль. Тут «Ленин» выходит на сцену, снимает кепку и вместе с ней «лысину». Минута тишины, а потом фраза — «Конспирация, господа!» Думаю, можно не уточнять, кто произнес эти слова?
— Ну, вот! Он выкрутился из сложной ситуации. Не рассеялся. Чем Вы не довольны⁈ Как говорит великая актриса, очень тяжело быть гением среди козявок. Вот Леня, он — гений.
— Ах вот как! А мы тут, значит, все козявки? Верно я понимаю⁈
И режиссёр, и супруга Ласточкина уже просто орали друг на друга во весь голос, не стесняясь. Я понял, ситуация накаляется. Мне пора появиться и прекратить этот скандал, пока он не перешел в мордобой. Судя по всему, режиссер не менее эмоционален, чем гражданка Ласточкина. А гражданка Ласточкина без зазрения совести способна вцепиться режиссёру в лицо.
Я поднял руку и постучал громко, со всей силы, костяшками по двери. Затем ударил кулаком. В таком шуме вообще, наверное, надо было долбить ногами.
Потом подумал, на кой черт я это делаю? Бабка же сказала, у директора ДК отвратительный характер. Он все время только ходит и орет. Периодически — матом. Его ненавидят именно за такое поведение. А тут вдруг — скромно и тактично стучит в дверь. Бред получается.
— Кто⁈ — Гаркнул режиссёр из кабинета. — Никого нет!!!
Наверное, не хотел, чтоб нашлись свидетели, которые потом подтвердят, что своими глазами видели, как режиссер душит супругу Ласточкина.
— Директор! Товарищ Голобородько! — Ответил я. Решил, теперь уж надо отвечать. Ситуация — глупая. Если молча ворвусь в помещение, буду выглядеть не только плохим человеком, самодуром и грубым воякой, но еще и сумасшедшим.
— Тем более нет никого!!! — Ответил режиссёр. И только потом до него дошло, что в кабинет ломится мёртвый человек. Он громко «охнул» и за дверью наступила гробовая тишина.
Я понял, придется все делать самому и потянул створку на себя.