Македонский внезапно понял, что впервые в жизни не получает от прогулок по набережной Круазетт никакого удовольствия. В прошлые приезды он обожал не спеша пройтись вдоль моря, придирчиво разглядывая белые яхты и круизные лайнеры, и размышляя о том, что коль скоро он гуляет здесь, а не в дождливой Москве, значит, жизнь удалась. А теперь…
Критик шел по набережной, постоянно оглядываясь и опасаясь увидеть в любую минуту новых знакомых. Отвратительных типов, что ни говори! В каждом прохожем ему чудились Колян или Михась. Те и впрямь могли легко замаскироваться, поскольку французы, все, как один, прогуливались по набережной в медицинских масках. Европа, блин! Заметив подобное «маскобесие», критик похолодел: в такой толпе русские бандиты легко могут затеряться и в любой момент опять схватить его за шкирку, как котенка.
Македонский попытался взять себя в руки и оценить ситуацию реально. Зачем он этим костоломам? Еще в кафе те просветили его опытным взглядом, словно рентгеном, и поняли, что у критика за душой максимум сто евриков. Недаром же они обозвали его Облезлым! Эх, напрасно он поддался на уговоры полицейских остаться на фестивале! Вечером был бы дома, пил водочку под хорошую закуску и рассказывал жене байки о фестивальных Каннах в эпоху ковида.
«Нет, это уже паранойя! Надо срочно заняться работой!»
Македонский попытался волевым усилием изгнать из головы навязчивые страхи. В конце концов, он приехал в Канны не бегать по крышам, а смотреть лучшее европейское кино, записывать впечатления, анализировать их и оперативно переправлять репортажи в редакцию. Если он немедленно не возьмет себя в руки, конкуренты тут же обскачут на повороте, начальство даст ему пинка под зад, и что тогда? Изданий, посвященных кино, раз-два и обчелся, да и в тех засели свои бодрые предпенсионеры и вросшие по пояс в редакционные столы пожилые пенсы. Придется кропать давно задуманную книгу о новой этике в кино. Интересная работа, конечно. Вот только кто сейчас платит за книги, в особенности за такие — с маленькими тиражами, для узкой целевой аудитории? Да и сколько человек ее прочитают…
Александр Ипполитович подвел промежуточные итоги. Пока удалось передать в журнал всего один репортаж. Маловато, как ни крути. Между тем, бойкие критикессы строчили из Канн пост за постом для своих сайтов и снимали бесконечные ролики для ютуба. Македонского в первый же день потрясла одна перезрелая дамочка возраста 50+. Известная критикесса Марианна Сурайкина рассуждала о новых тенденциях в европейском кино, сидя на веранде отеля с бокалом вина. Рядом с ней на столике стояла почти пустая бутылка и банка с оливками. Это бы еще ладно, кино и вино всегда хорошо рифмовались. Македонского удивило другое. На критикессе был надет купальник весьма смелого покроя, да и поза дамочки в шезлонге показалась Александру Ипполитовичу весьма вольной. Он подумал, что зрители, включившие ютуб, не особенно вслушивались в ее щебетание, а с недоумением разглядывали перезрелые формы кино-критикессы и опустошенную ею в одиночку бутылку вина.
«Подобный эпатаж был задуман дамой не случайно. Он отвлекает зрителя от смысла сказанного, поскольку у этой дамочки одна рецензия глупее другой! — ядовито подумал Македонский и спохватился: — Надо срочно готовить отчет о фестивале в очередной номер, а то, когда вернусь, бухгалтерия может и командировку не оплатить! Рассказ о бандитах и их стволах в Москве никто в расчет не примет. Все решат, что это очередные искусствоведческие байки для повышения рейтинга моей колонки».
Вскоре на набережной сделалось нестерпимо жарко, и Македонский огляделся в поисках тени. Похоже, самое прохладное и безопасное сейчас место в Каннах — Дворец фестивалей. Конкурсное кино вряд ли заинтересует знакомых бандитов, им рецензии не писать. Рассуждая таким образом, кинокритик повесил на шею аккредитацию и двинул на просмотр очередного конкурсного фильма.
При входе в здание извивалась привычная очередь эпохи ковида: проверка всех этих ПЦР-тестов, прививочных сертификатов и так далее… Как ни странно, подобная рутина отняла у Македонского довольно много времени. Он с тоской подумал, как отличается нынешняя атмосфера во Дворце фестивалей от праздничной обстановки доковидной эпохи! Зрители и участники каннского феста теперь при встрече не целовались и не обнимались, а стукались локтями или кулаками и довольно-таки мрачно зыркали друг на друга глазами над медицинскими масками.
Сравнивая судьбы мира и кино в доковидную и ковидную эпоху, критик окончательно расстроился, с отвращением натянул маску на нос и поплелся искать места, забронированные для прессы в зале, пустовавшем на треть из-за ковидных ограничений.
Давно не виделись!
Македонскому долго не удавалось сосредоточиться на хитросплетениях сюжета. Он честно пялился на экран, однако продолжал думать о скрывшихся неведомо куда русских гангстерах. Интересно, где сейчас прячется кровожадная парочка? Даже если они залегли на дно, куда дели боевые стволы? А вдруг уже пустили их в ход? От этих мыслей по спине критика побежали мурашки.
«Черт побери, какое мне дело до этих уродов? Я им не заботливый папочка!» — сердито подумал Александр Ипполитович. Он понял, что пропускает половину реплик на экране, и волевым усилием попытался уловить сюжет. Это оказалось не слишком сложно: действие в фильме развивалось медленно, а главных героев было всего трое: две женщины и один мужчина. Они трудились в разных сферах и через тридцать лет с какого-то перепугу решили поведать городу и миру правду, от которой человечество должно, по их мнению, вздрогнуть. Правда состояла том, что эту троицу тридцать лет назад домогались разные начальники, от которых они зависели. Македонский время от времени засыпал в удобном кресле, но это не помешало ему придумать концепцию новой заметки: новая искренность наступает, мир уже никогда не будет прежним. Заголовок родился легко: «Однажды тридцать лет спустя». Обдумывать эссе мешал храп за спиной. Критик уже собирался оглянуться и разбудить спящего, но тут услышал то, что заставило его похолодеть.
— Эй, Михась, кончай храпеть! — громко зашептал знакомый голос. Разумеется, это был Колян. — Мы для чего купили билеты? Между прочим, за еврики, блин!
— Ясный пень, чтобы пересидеть до темноты! — сказал, потянувшись, Михась и сладко зевнул.
— Ну, так и сиди тихо, а то нас выведут. Храпеть будешь в Москве. Вон французы уже на нас поглядывают. Если попрут отсюда, мы конкретно спалимся. Солнце еще высоко, менты нас все еще ищут, а не спят в своей ментовке.
— Дай, Колян, хоть на полчасика придавить! Во французской ментовке так воняло чем-то, что даже подремать не удалось. Наверное, ихним вонючим сыром с вахты тянуло.
— Твоими носками воняло, дурень!
— Слышь, Колян, а как мы в темноте найдем нашу сумку со стволами?
— Без проблем! Не ссы! Я ее надежно спрятал. Отсыпал сторожу на пляже евриков и сказал, что как только стемнеет, мы за ней вернемся. Поездил ему слегка по ушам. Типа мы тоже работаем на кинофестивале, как Облезлый. Он, кстати, рассказывал, что в эту киношку с большим багажом не пускают. Вот я и брякнул: присмотри, мол, парень, за коробками с фильмами. Дескать, мы на фест их привезли. Короче, пацан завалил нашу сумку лежаками и зуб дал, что все будет тип-топ, как в камере хранения.
— Может, надежнее было бы сдать стволы именно в камеру хранения?
— Ты больной? На вокзале повсюду видеокамеры, а мы наверняка уже в розыске. Короче, сиди спокойно! Здесь в темноте нас никто не увидит и не услышит. Даже, когда включат свет, никто тебя не узнает.
«Это как посмотреть», — подумал, холодея, Македонский.
Критик сполз по креслу вниз и натянул маску на нос повыше. С этой минуты происходившее на экране его совершенно не интересовало. Нафига готовить любую, хоть самую гениальную, статью, если в любую секунду тебя могут узнать и пристрелить бандиты?
Между тем шепот за спиной Македонского не утихал.
— Слышь, Колян, а ты хоть знаешь, кто нам сделал заказ? Я имею в виду, в Москве?
— Знаю, но не скажу, — пробурчал гангстер. Однако по его голосу чувствовалось, что Колян хочет показать подельнику свою осведомленность. Немного помолчав, он продолжал:
— Чувачок от Пылесоса приходил.
— И чо?
— А то, что мы с тобой, Михась, конкретно в полной заднице.
— Чо так?
— А то, что Пылесос поручил нам у одной богатой телки бабло выбить. Ее мужик задолжал Пылесосу нехилые деньжата, а сам взял и помер. Пылесос конкретно в курсах, что все бабло тот жмурик оставил не законной вдове, а, не будь дурак, молодой любовнице. Короче, мы профукали заказ и бабло той телочки сделало Пылесосу ручкой. Мы лохи с тобой, Михась! Пылесос нас везде отыщет, он такой!
— Тогда объясни, нафига мы отчислились за бугор, а потом еще отвалили нехилые бабки за все эти куар-коды и ПЦР-тесты?
— Ты чо, совсем фишку не рубишь? Я же говорил, что один козел, которому поручили похитить и закрыть к нашему приходу эту телку в надежном месте, все тупо завалил. Московские менты каким-то макаром о ней разнюхали, тетку, тьфу, то есть, телку, освободили, а этого недоумка-труповоза арестовали. Короче, чтобы он не сдал нас и не вышел на заказчика, Пылесос велел срочно рвать когти за бугор и тут дожидаться этой телки.
— Чо-то слишком дорогой тур получается! Чай, не Молдова и не Бишкек… Блин, Франция, да еще Лазурка! Тут не только за бутер, за бутылку воды кучу денег надо отвалить. Нахрена? Не врубаюсь.
— Ты хоть иногда мозги включай, Михась. а то они у тебя отвалятся за ненадобностью. Вот зачем мы с тобой у черных пацанов пушек накупили? А? Твоя версия?
— Понятия не имею. Ты начальник, ты и думай.
— А затем накупили, что у этой бабенки есть нехилый домик в этих краях. Пылесос вычислил, что она скоро сюда притащится. Прикинь, чтобы тут от нас скрыться (три ха-ха!). А мы такие — бонжур, мадам!. Уж с ней-то и с ее охраной быстренько разберемся. Чай, не впервой. Пушки могут конкретно пригодиться. Сам знаешь, на пути крутых киллеров то и дело попадаются разные идиоты, типа тупой прислуги, слишком активных бодигардов, и так далее. Короче, она должна будет по-любому нам все бумаги от Пылесоса подписать. ну а потом… сам знаешь. Море все следы скроет.
— Ладно, хорош трепаться. Вон на нас уже французы оглядываются.
— А что мне в темноте еще делать?
— Сиди, кино смотри.
— Эту муть? Да ты что! Лучше придавлю минуток десять.
И Михась вновь с удовольствием захрапел.
Вскоре к его храпу добавился тоненькое посвистывание Коляна. Это немного успокоило Македонского, и тот наконец погрузился в неспешное течение сюжета. На титрах, не дожидаясь, когда в зале загорится свет, критик стал по ногам зрителей пробираться к выходу, то и дело шепча «пардон, мадам» или «пардон, месье».
Выйдя из Дворца Фестивалей, Македонский сощурился на яркое южное солнце, ослепившее его после темноты зала. Он буквально кожей чувствовал: надо срочно валить из этого приметного места. Стоял и раздумывал, в какую сторону податься — налево или направо. Но не успел Македонский сойти с крыльца, как обнаружил, что на его руке защелкнулся наручник. Критик поднял глаза и с изумлением увидел рядом с собой довольную физиономию «Пуаро».
— Ага. попался! — обрадовался жандарм и лихо подкрутил знаменитые усики. — А еще говорил, что не имеешь отношения к русским гангстерам!
— Так оно и есть! — ошарашенно пробормотал критик. — Я с ними вообще не знаком.
— Брехня! — «Пуаро» больно ударил критика локтем в бок. — Тогда зачем ты назначил этим придуркам встречу в кинозале? Наш агент, работающий под прикрытием во Дворце фестивалей, видел, как русские гангстеры заняли места прямо за тобой. Весь фильм они что-то бубнили, а ты записывал за ними в телефоне.
— Понятия не имею, что они бубнили! Я их не видел, а заметки в темноте делал для моего репортажа, — возмутился Македонский. Тут же он получил еще один ощутимый тычок в бок, и «Пуаро» предложил ему хорошенько подумать, а то присядет надолго вместе со своими «коллегами-критиками».
Македонский вспомнил про сумку с оружием, спрятанную «подельниками» на пляже, и почувствовал, как по спине вновь побежали мурашки. Блин, любое неосторожное слово может сейчас стоить свободы или даже жизни! Надо собрать волю в кулак и молчать, как бы этот идиот не колотил его локтем в бок.
Вскоре огромные жандармы из группы захвата приволокли к полицейской машине новых знакомых.
— О, Облезлый тоже здесь! — обрадовался Колян. — Я по нему прям соскучился! Будет весело!
Критик почувствовал, как горячая струйка пота побежала по спине.
— Где вы спрятали оружие? — заладил снова-здорово «Пуаро», когда их во второй раз доставили в участок.
Македонский в ответ пожал плечами:
— Это какое-то дежавю! — пробормотал он — Понятия не имею.
— У Облезлого спросите, — хохотнул Колян, — это его стволы.
— Вы чего? Месье, я никогда бы не смог даже поднять эту сумку! — жалобно пробормотал критик.
— Еще пусть скажет, что ничего тяжелее авторучки в жизни не поднимал! — презрительно сплюнул Михась.
— Ты, умник, отвечай на вопрос по-хорошему, или я заставлю тебя говорить по-плохому, — потребовал Поль от Михася через переводчика.
Внезапно в комнату вошел полицейский и что-то прошептал на ухо «Пуаро».
— Отлично! — потер «Пуаро» руки и заметно повеселел. — К вам, господа гангстеры, прибыл с официальным визитом хороший знакомый.
Македонский с изумлением заметил, что Колян внезапно побледнел, а лоб Михася покрылся мелкими капельками пота.
Дверь отворилась, и в комнате допросов появился чернокожий парень в сопровождении молодого полицейского.
— Ахмед ПашА Мариньи, охранник городского пляжа, утверждает, что двое русских передали ему сумку с оружием на краткое хранение, — сказал полицейский.
Накачанный загорелый бичбой облизал пересохшие губы и с испугом зыркнул шоколадными глазами на бандитов, строивших ему свирепые рожи.
— Я долго ждал этих парней, а они все не шли. Каюсь, из любопытства заглянул в сумку и увидел ЭТО. В общем, я подумал и решил, что как гражданин Франции обязан отнести находку в полицию.
— Ты правильно поступил, сынок, — потрепал его по плечу «Пуаро».
Паренек старался не смотреть на бандитов, потому что те всем своим видом призывали его молчать.
— Короче, ты утверждаешь, что вот эти русские передали тебе сумку? — еще раз уточнил Поль у молодого араба, указав на Коляна и Михася.
— Да, господин полицейский, — совсем тихо прошептал парень.
— А третий месье был с ними? — указал «Пуаро» на Македонского.
— Нет, господин жандарм, его я не видел, — признался свидетель. — Только эти двое приходили.
— Уведите их, — приказал «Пуаро» охранникам.
Когда бандитов увели, шеф жандармов потрогал усики, с легким презрением взглянул на Македонского, крякнул и выписал ему пропуск на выход.
— Вуаля, месье Феллини! Проваливай, и больше не попадайся! — сказал он Македонскому. Не веря своему счастью, киношник вышел на остывавшую после летнего зноя набережную Канн. Ему не хотелось возвращаться во Дворец фестивалей. Какой смысл смотреть на выдумки сценаристов и режиссеров, если жизнь сочиняет сюжеты гораздо страшнее и интереснее?
Критик присел на скамейку, нашел в смартфоне сайт «Аэрофлота» и заказал на раннее утро билет Париж- Москва, к сожалению, с тремя пересадками.