— Кому-то, кто никогда не оступается. Всегда говорит то, что надо, одевается, как надо. Причем Надо с большой буквы. Все роли, которые ему приходилось играть. В Сити. В деревне. Скучный, выполняющий свой долг член Парламента. Так что в конце концов не осталось никакой свободы. Ничего по его выбору. Только то, чего требует система.
— Но ведь это относится…
— Значит, надо поискать в нем что-то очень необычное. Раз он поступил очень необычно? — Сержант кивнул. Она теперь избегала его взгляда. — И вот это доходит до него. Вероятно, не сразу. Медленно. Мало-помалу. Он словно написанный кем-то другим литературный персонаж. Все заранее спланировано. Разложено по полочкам. Он — точно окаменелость… хотя он еще жив. И тут не требуется перемены во взглядах. Будто Питер переубедил его политически. Будто он увидел Сити, какое оно на самом деле: казино для отвратительного мелкотравчатого богача. Нет, он все винил бы равно. Как его использовали. Ограничивали. Заперли в ловушке.
Она стряхнула пепел с сигареты.
— Вы видели его альбомы вырезок?
— Его — что?
— Они в библиотеке Тетбери. Все переплетены в синий сафьян. С золотым тиснением. Его инициалы, даты. Газетные вырезки, где он упоминается. Восходящие к его юридическим дням. Судебные отчеты в «Таймс» и тому подобное. Всякие мелочи. Даже вырезки из местной газетки об открытии благотворительных базаров и тому подобное.
— И это так уж необычно?
— Просто более типично для актера. Ну и некоторые писатели тоже. Своего рода маниакальная потребность знать… что о них знают?
— Ну хорошо.
— В сущности, своего рода ужас. Что они провалились, остались незамеченными. Но только профессии писателей и актеров куда менее предсказуемы. У них есть возможность вечного оптимизма. Для большинства. Следующая книга будет шедевром. Следующая роль вызовет сенсацию. — Она посмотрела на него, словно убеждала и взвешивала. — А с другой стороны, они живут в цинично открытых мирах. Злобных. Где никто искренне не верит чужим репутациям — особенно если за ними стоит успех. По-своему, все это даже оздоровительно. Но он не такой. Тори относятся к успеху с жуткой серьезностью. Они определяют его с абсолютной точностью. Так что деваться некуда. Успех подразумевает положение. Статус. Титул. Деньги. И отдушин наверху так мало. Вы должны быть премьер-министром. Или знаменитым адвокатом. Мультимиллионером. Либо это, либо провал. — Она сказала: — Вспомните Ивлина Во. Жуткий тори и сноб. Но также очень проницательный, очень остроумный. Попробуйте вообразить кого-нибудь вроде, с куда большим воображением, чем в нем замечали, но абсолютно без предохранительных клапанов, которыми располагал Во. Ни блистательных книг, ни католицизма, ни остроумия. Ни запоев, ни неприемлемого поведения в личной жизни.
— Что делает его таким же, как тысячи и тысячи других?
— Но нам известен о нем один особый факт. Он сделал то, чего не делали тысячи и тысячи других. Значит, мук было несравненно больше. Ощущение провала, ловушки. И вынужденность — потому что все в его мире было таким шаблонным, таким консервативным — делать вид, будто он вполне счастлив. Никаких творческих талантов по словам Питера. Даже в суде как адвокат он ничем особенно не выделялся. Только обширные сведения в некоторых областях права. — Она сказала: — Ну и его культурные пристрастия. Он как-то сказал мне, что очень любит исторические биографии. Жизнеописания великих людей. И еще театр — он искренне очень его любил. Все это я знаю потому, что, кроме этого, нам разговаривать практически было не о чем. И он обожал Уинстона Черчилля. Крупнейшего старого скомороха из них всех.
В разброд мыслей сержанта вторглось воспоминание: мисс Парсонс о том, как Филдинг «чуть было» не проголосовал за лейбористов в 1945 году[6]. Да, это как-то укладывалось.
И сказал:
— Продолжайте.
— Он все больше и больше ощущает себя третьестепенным персонажем в скверной книге. Даже собственный сын его презирает. Значит, он — зомби. Винт высокого класса в поддельной машине. Он чувствует себя уже не высокопривилегированным и преуспевшим, но полным и нелепым неудачником.
Теперь она кончиком пальца чертила на столике невидимые фигуры: квадрат, круг с точкой в центре. Сержант прикидывал, есть на ней хоть что-нибудь под платьем. Он представил, как она сидит верхом у него на коленях, обвивает ему руками шею, мучает его. И беспощадность. Влюбляешься, внезапно понимая, чего недоставало предыдущей любви.
— Затем в один прекрасный день он видит, как покончить с истлеванием и муками. Как обрести своего рода бессмертие.
— Исчезнув.
— Единственное, чего люди не забывают, это нечто нераскрытое. Ничто не живет так долго, как неразгаданная тайна. — Она подняла палец, чертивший фигуры. — При условии, что она такой и останется. Если его выследят, найдут, все снова рухнет. И снова его впишут в ту же историю. Нервный криз. Псих. Ну и так далее.
Теперь что-то сдвинулось, кусочки собранных улик начали склеиваться, и слушать ее было тем же, что быть с ней. Шум на заднем плане, другие голоса, липкая жара — все начало отступать. Только одно сверлило, но он отмахнулся.
— И, следовательно, исчезнуть навсегда?
Она улыбнулась ему.
— Трюк Бога.
— Что-что?
— Богословы рассуждают о Deus absconditus — Боге, который пропал? Без объяснений почему. Потому-то мы никогда о нем не забываем.
Он снова подумал о мисс Парсонс.
— Вы полагаете, он покончил с собой?
— Ставлю все, что у меня есть. До последнего пенни.
Он посмотрел вниз, подальше от ее глаз.
— Этот ваш писатель — он предложил такой сценарий?
— Всего лишь деталь. Я стараюсь продать вам мотив.
Он помолчал, потом нашел ее глаза.
— К сожалению, я должен копаться именно в деталях.
Его собственные глаза оказались в жестких тисках.
— Значит, теперь ваш черед. Ваша специальность.
— Мы думали об этом. Бросился в морс с ночного парома через Ла-Манш. Но мы проверили. Они были переполнены. Много людей оставалось на палубе. Никаких шансов.
— Вы не должны его недооценивать. Он понимал бы, что это рискованно.
— Не пропало ни одной частной яхты или лодки. Мы и это проверили.
Она взглянула на него из-под бровей — чуть заговорщицки; секундное наслаждение сговором — и она скромно потупилась.
— Могу назвать вам подходящий водоем. И очень уединенный.
— Где?
— В лесу за Тетбери-Холлом. Они называют его озером. Это просто большой пруд. Но по их словам очень глубокий.
— И как он добирается туда, оставшись незамеченным?
— Он прекрасно знает окрестности Тетбери. Их заметная часть принадлежит ему. Лисья травля. Стоит ему удалиться от Лондона на расстояние пешей прогулки, и он в безопасности.
— И как он это осуществил?
— Переодетым? Взять такси он не мог. Или рискнуть поехать на поезде. Так автобусом?
— Чертовски много пересадок.