— Ну а как утопить себя? Утопленнику требуется большой груз, чтобы тело не всплыло.
— Что-нибудь надувное? Матрас? Автомобильная камера? А потом отплыть подальше и выпустить воздух?
— У меня из-за вас начнутся кошмары.
Она улыбнулась, откинулась на спинку и сложила руки на коленях, а потом ухмыльнулась и сбросила все это.
— Я вдобавок воображаю себя Агатой Кристи.
Он не спускал с нее глаз, и она потупилась в притворном раскаянии.
— Насколько вы серьезны относительно всего этого?
— Я об этом много думала в Париже. Главным образом из-за эпизода с Британским музеем. Никак не могла понять, зачем он хотел меня увидеть. То есть если бы он не хотел, то это был бы риск: он мог случайно на меня наткнуться. И в читальный зал нельзя просто взять и войти. Надо предъявить пропуск. Не знаю, проверялось ли это.
— Все служащие до единого.
— И вот теперь я думаю, это было своего рода весточкой. Он не собирался встречаться со мной, но по какой- то причине хотел, чтобы я знала, что как-то связана с его решением. Может быть, из-за Питера. Ради чего-то, что я но какой-то причине для него знаменовала.
— Выход, недоступный для него?
— Может быть. Не то что я особенная. То есть в обычном мире. Вероятно, в его я была большой редкостью. Я думаю, он просто нашел способ сказать, что был бы рад поговорить со мной. Войти в мой мир. Но не мог.
— А почему Тетбери-Холл?
— Самое подходящее место. В духе Агаты Кристи. Единственное, где никто не подумает искать. И аккуратность. Он был очень аккуратным человеком. Не терпел никакого беспорядка. На собственной земле. Без нарушения чьих-либо прав. Просто вариант к тому, чтобы застрелиться в собственной комнате для хранения ружей.
Он поглядел ей в глаза.
— Одно меня тревожит. Те ваши два часа после работы в тот день.
— Я просто пошутила.
— Но дома вас не было. Миссис Филдинг звонила вам именно тогда.
Она улыбнулась.
— Теперь мой черед спросить, насколько вы серьезны.
— Просто подвязываю болтающиеся концы.
— А если я не отвечу?
— Не думаю, что ваш писатель это допустит.
— Конечно, допустит. Тут для него самая суть: у хороших людей помимо долга есть еще инстинкт.
Поддразнивание, но он знал, что его испытывают; что это было именно то, что требовалось узнать. И каким-то образом за последние полчаса дело умерло. И не столько потому, что он принял ее теорию, но просто он, как и все остальные, хотя и по другой причине, теперь понял, что оно действительно никакого значения не имеет. Что сделано, то сделано, и разбирать по кусочкам, выяснять, как именно все происходило, никакого значения не имело. Значение имело живое лицо с карими глазами, полувызывающее-полуподдразнивающее — лишь бы не совершить преступления против него. Он пытался придумать маневр, что-нибудь, что потребовало бы дальнейших вопросов, и отверг самую мысль. В конце концов он улыбнулся и посмотрел вниз.
Она сказала мягко:
— Ну, мне пора. Если только вы не арестуете меня за ясновидение.
Они вышли на тротуар перед домом на Уиллоу-роуд и остановились лицом друг к другу.
— Ну-у…
— Благодарю вас за чашку чая.
Он посмотрел на асфальт, против воли снова становясь официальным:
— У вас есть мой номер. Если вдруг что-нибудь еще…
— Не считая легкомысленных фантазий.
— Ничего подобного. Было очень интересно.
Наступило краткое молчание.
— Вам следовало бы надеть форму. Тогда бы я помнила, кто вы такой.
Он поколебался, потом протянул руку.
— Поберегите себя. И я куплю этот роман, когда он выйдет.
Она коротко пожала ему руку, а потом скрестила свои на груди.
— Который?
— Тот, о котором вы говорили.
— Есть еще один. Про убийство. — Она поглядела через его плечо в конец улицы. — В самом зародыше. Когда я найду кого-нибудь, кто поможет мне справиться с техническими моментами.
— Вроде полицейских процедур?
— И тому подобного. Главным образом психологии полицейских.
— Ну, это вряд ли составит затруднения.
— Вы думаете, кто-то…
— Я знаю кого-то.
Она чуть выдвинула вперед левую сандалию, вгляделась в нее на фоне тротуара, все еще держа руки скрещенными на груди.
— Но вряд ли он сможет завтра вечером?