— Что-нибудь она вам говорила, как ее зовут, где живет?
— Она не проронила ни слова. Да я и не спрашивал, поглощенный работой.
— А в какую сторону она ушла?
— Туда, к метро. Постойте! Вспомнил. Девушка сказала мне одно слово: "Неправда". Что она имела в виду, не знаю.
— Спасибо…
— Хочу сказать вам, молодой человек, — старый художник взглянул на меня чистыми синими глазами. — Я к этому портрету шел всю жизнь… А вам образ девушки, вероятно, напомнил вашу мечту. Так бывает. У каждого своя дорога. Идите. Никогда не унывайте — и вам повезет!
Прошла неделя. Деревья оголились окончательно, вся листва слетела на землю. Небо затянуло тучами, полили дожди.
За таинственным сейфом так никто и не являлся. Хозяин его, невидимый, посмеиваясь, наблюдал за мной с высоты птичьего полета, и ждал, — что я буду с богатством делать? А мне — плевать! Мне все стало уже безразлично: придет, не придет.
Я решил забрать свою машину со стоянки в аэропорту Домодедово. На метро доехал до Павелецкого вокзала, там сел в поезд-экспресс, идущий без остановки в аэропорт.
Моя "Тойота" стояла на месте, там, где я и оставлял. Расплатился за стоянку, по дороге заправился и помыл машину. Ехал со средней скоростью, слушал по радио блюз. Не обращал внимания ни на технику исполнения музыкантов, ни на нюансы самой музыки. Просто музыка скрашивала унылый окружающий пейзаж.
Я позвонил по мобильнику Грише Сомову. Он был дома, собирался на дачу, звал меня тоже. Я согласился.
Через три часа мы с ним топили баню на его даче. Гриша был добрый малый, мы с юных лет дружили, росли в одной деревне, и почти одновременно переехали в Москву. Но в большом городе мы жили далеко друг от друга и ходили в разные школы. Но каникулы часто проводили вместе. Потом Гриша поступил в авиационный институт, а я — в технологический. После завершения учебы, мы на несколько лет потеряли друг друга из виду. Затем вновь встретились. Гриша уже начал летать в пассажирских самолетах, только он сам не водил их, а был в экипаже бортинженером. Все у него сложилось хорошо: крепкая семья, любимая работа. И звезды с неба он хватал вдоволь, сколько душе угодно — они светили ему в рейсе, когда выпадало лететь ночью — крупные сверкающие звезды указывали ему путь!
Нас еще связывало одно увлечение — джазовая музыка.
После бани, отхлестав друг друга березовыми вениками, мы с Гришей сидели перед камином, пили пиво и слушали блюз в исполнении Жеан Брюсон.
— А помнишь, как мы с тобой в Коктебеле дикарями жили? — говорил друг. — Дырявая палатка, нехитрая еда на костре, море… Чудесные дни…
"Да я только оттуда, Гриша, — мысленно отвечал я. — Теперь там все изменилось".
Но вслух я ничего не сказал, только кивнул.
— А помнишь, как трех девчонок из Перми встретили? — продолжал Гриша. — Как потом всем табором в палатке нашей стали жить… Спали скопом, и ни у кого дурных мыслей не возникало. Они нам вроде как сестры были. Чудно, весело… Где теперь девчата те? Поди, все замуж вышли, у всех дети…
В середине декабря я получил письмо от Вероники из Брюсселя. И фотографию, где она снялась в лодке, плывущей по городскому каналу. На оборотной стороне надпись: "Это я в городке Брюгге — бельгийской Венеции."
Письмо Вероники.
"Привет, пропащий! Явился, значит, в пенаты родные? Виделся с моим дядей? Он сказал, что ты теперь с бородой. Значит, имидж свой решил поменять? Пришли фотку — взглянуть.
У меня все о`кей, хожу на языковые курсы. На следующий год сдам документы в колледж, а потом, кто знает, в институт подамся. Главное, нить не потерять, точней, веревку — ухватиться за нее и карабкаться потихоньку вверх.
Может, на Новый год в гости ко мне приедешь? Я тебе город покажу, достопримечательности всякие, "Писающего мальчика". Оказывается, скульптурка совсем махонькая, всего тридцать сантиметров высотой, а я раньше думала — большая. Кстати, я тут с девочкой познакомилась, Ирен ее зовут. Классная подружка. Мы с ней ходили на площадь городской ратуши, где выступал британский певец Клиф Ричард. Народу там — яблоку негде упасть! Но мы протиснулись сквозь толпу и увидели певца совсем близко. Я раньше о нем вообще не знала. Ирен сказала, что Ричард такая же знаменитость, как музыканты группы "Биттлз". Концерт мне понравился.
А ты чем занимаешься? Смотри, не забудь послать мне фотку, где с бородой.
Сейчас бумажные письма уходят в прошлое. Я себе адрес открыла на мейл ру. Давай, пиши мне туда. Пока! Вероника. "
Я поставил Вероникину фотографию на книжную полку. Затем вытер тряпкой пыль с ноутбука и включил его. В моем почтовом ящике рассылок и прочей рекламной дребедени накопилось, как говорится, вагон и тележка. Я их все удалил и написал Веронике ответ.
"Здравствуй, Вероника!
Мои дела идут неплохо. Только мне надо на свою колею встать. Когда космонавты возвращаются из длительного полета в космос на Землю, им адаптация требуется. Так и я чувствую себя, будто в космосе долго был. Придет все в норму — обязательно твоим приглашением воспользуюсь. Приеду.
А борода моя — это защита от внешнего мира. Вряд ли в таком виде я тебе понравлюсь. Но пришлю. Куплю фотоаппарат и сфотографируюсь.
Пока! Обнимаю, Андрей."
Я щелкнул мышкой на иконке "Отправить". И письмо мое тотчас исчезло, ушло по невидимой паутинке в далекую Бельгию.
За неделю до Нового года, я решил сделать небольшое путешествие на своей машине, навестить в Малаховке Люсю, внучку докторши Ене Черсуевны и Нину Сергеевну в Твери — невестку Павла Дмитриевича Левина.
Люся моему приезду очень обрадовалась, она поставила цветы, что я ей преподнес, в вазу, и принялась готовить чай. За чаем Люся поведала историю отъезда бабушки и Павла Дмитриевича Левина в Америку.
— Костя, внук Павла Дмитриевича, дал объявление в Интернете, — начала рассказ Люся. — Он поместил на одном американском сайте информацию о группе выпускников Школы Восточной медицины из Нью-Йорка, пропавшей в далеком 35-м году в Советском Союзе. Назвал всех десятерых. И дал фотографии двоих из них, прошедших сталинские лагеря и выживших — Павла Левина и Ене Син. Вскоре откликнулся один мужчина преклонного возраста по имени Джеймс Норманн, который тоже учился в той Школе, но в злополучной поездке не оказался. На связь с Костей от имени Норманна вышла его дочь Сандра. Все мы были так счастливы! Нашлась еще одна душа из их однокашников! Такая удача! Джеймс Норманн решительно и безотлагательно велел Павлу Дмитриевичу и бабушку выехать к нему. Прислал приглашение и денег на дорогу. Я хотела лететь с ними, но не смогла из-за пациентов. В итоге поехал Костя. Но не стоило беспокоиться: старики стойко выдержали долгий перелет на самолете. Они благополучно сели в аэропорту Лос-Анжелеса. Их встретил сам Джеймс Норманн с многочисленными внуками и правнуками. Откуда-то обо всем прознали журналисты газет и телевидения. Они снимали их, и сопровождали аж до загородного особняка, где проживало семейство Норманнов. Мне обо всем Костя писал по электронной связи. А дальше — ты не поверишь, Андрей — одно американское издательство заключило контракт с Павлом Дмитриевичем на издание его автобиографической книги! И выплатило сразу аванс. Сейчас книгу редактируют — это займет некоторое время, а потом издадут. Очень быстро, правда?! Ведь Павел Дмитриевич большую часть автобиографии написал на английском языке. В общем, наши путешественники возвращаться назад не торопятся. И правильно. Пусть поживут. Люди шестьдесят лет не виделись. Им продлили визу еще на год. Там для Кости тоже дело нашлось, он практикует свой английский и совершенствует знания по компьютерным программам.
— Здорово! — сказал я. — Я рад за них. Будешь писать, передай всем от меня привет.
— Спасибо! — кивнула Люся. — Бабушка и Павел Дмитриевич бесконечно благодарны тебе за то, что ты помог им встретиться.
— Пустяки. Это им спасибо! Нам, молодым, не помешало бы у них поучиться стойкости духа.
— Насчет Тани и ее мамы не беспокойся, — сказала Люся. — У бабушки в журнале все написано. Когда срок подойдет, я пролечу их, если к тому времени бабушка не вернется.
— Спасибо.
— Я ведь звонила Тане, она сказала, что ты в командировке. Грустная она была. Встречался с ней?
— Да.
— Все у вас хорошо?
— Да.
— Хорошая она девушка. Гляди, не обижай.
Из Малаховки я сразу поехал домой. После рассказа Люси, отправляться в Тверь к Нине Сергеевне Левиной мне уже не хотелось. Зачем ее беспокоить? Хотя, втайне я надеялся почерпнуть из беседы с Ниной Сергеевной хоть малую надежду, что Эолли не совсем исчезла из моей жизни. Но что могла женщина сказать мне?
Пора оставить все иллюзии и возвращаться в действительность. А в реальной жизни все не так плохо, она сулила мне иные радости, как, например, встречу с портретом, написанным художником с натуры, с девушки, очень похожей на Эолли. И если на свете есть люди, схожие с ней и внешне и внутренне, то это замечательно!
Я включил компьютер. На мою почту опять пришла куча всяких рассылок, среди них мелькнул отправитель — Аксинфий. Трикошина звали Аксинфий Модестович. Это имя мне вряд ли когда-нибудь удалось бы забыть. Я открыл почту. Неизвестный Аксинфий, а может, и сам Трикошин, собственной персоной, без всякого вступления, философски рассуждал: "Почему надо ставить вопрос ребром: "или" — "или"? Умный человек, владеющий предметом, вполне способен понять суть вещей… Тебе известна история одной женщины, филиппинки, вышедшей утром на рынок, и, вернувшейся домой… спустя двадцать пять лет? Она, будучи совсем неграмотной, села не в тот автобус, приехала в село, где жители разговаривали на другом наречии. Никто ее не понимал. Женщина, намереваясь вернуться в свой городок, села опять в автобус, но он повез ее еще дальше, в горную деревню, где люди тоже не понимали ее. В итоге бедную женщину прибрала одна шайка, которая заставила ее заниматься попрошайничеством. Так прошло двадцать пять лет. Однажды в горный поселок приехали из столицы студенты-этнографы, которые и наткнулись на заблудшую женщину, они знали ее диалект. Студенты связались по сотовому телефону с детьми ее, уже взрослыми, которые по фотографии узнали свою мать…
Возраст это что? Это возможность оглянуться назад и измерить мысленным взором пройденный путь.
Великий Будда говорил, что мы — есть плод наших мыслей.