— Ага.
— Ты бывал на море?
— Однажды. После окончания школы мы с другом Гришей ездили в Коктебель. Дикарями. Но домик на берегу моря — образ, который привлекает меня. Морей на свете много.
— Я тоже на Черном море купалась, когда маленькая была. Помнишь, мама? — Таня обернулась к матери. — Когда в Одессу к тете Лине ездили, а?..
— Да, — ответила женщина. — Ты тогда училась в пятом классе.
Вскоре наш автомобиль въехал в поселок.
Спрашивая прохожих, мы нашли нужную улицу. Дом целительницы был бревенчатый, двухэтажный, стоял в глубине двора в окружении стройных берез. Мы вошли в калитку и ступили на дорожку среди сугробов, ведущую к крыльцу. Подала голос дворняжка, вылезла из будки, посмотрела на нас изучающим взглядом. Дверь на крыльце отворилась, показалась небольшого росточка, сухонькая женщина. В серой рубашке и шерстяной коричневой юбке.
— Проходите! — пригласила хозяйка.
— А Ене Черсуевна дома? — спросил я. — Мы от Дениса.
— Проходите, проходите, — повторила женщина. — Я Ене Черсуевна. — Она пропустила нас вперед и закрыла за собой дверь. — Заходите и раздевайтесь, у меня тепло.
Мы оказались в гостиной, которая была совмещена с кухней. Я помог Екатерине Васильевне и Тане снять пальто. Потом мы надели тапочки и вслед за хозяйкой поднялись на второй этаж. Там были три комнаты, две спальни, третья — кабинет. В кабинете стояла кушетка, застеленная цветастой простыней, стоял столик у окна, рядом — деревянная скамья. Висели на стене летний пейзаж, написанный маслом, два плаката с атласом обнаженного человека, — вид спереди и вид сзади, — со множеством стрелок и обозначений на иероглифах.
— Прошу сюда, — доктор усадила Екатерину Васильевну за столик у окна, сама уселась напротив. А мы с Таней расположились на скамье.
— Дай руку, — попросила Ене Черсуевна, и, взяв руку гостьи, стала слушать пульс. С минуты две послушав, она взяла другую руку Екатерины Васильевны.
Я смотрел на хозяйку дома, мне не верилось, что ей девяносто, от силы ей можно было дать шестьдесят, максимум — шестьдесят пять. Хрупкая, похожая на девочку-подростка, с белой и гладкой кожей лица, с внимательными большим глазами и белыми ровными зубами. Может быть, ее зубы были вставные. Как-никак человеку — девяносто!
— У тебя болезнь холода, — сказала целительница, закончив слушать пульс. — Ты сильно застудились, еще девчонкой.
— Верно, — кивнула головою Екатерина Васильевна. — В деревне у родителей я провалилась по грудь в прорубь… Тринадцать лет тогда мне было… А что значит — болезнь холода?
— С тех пор холод сидит в тебе, — продолжала старушка Ене. — Он нарушил в организме Инь и Ян энергии. Он ходил внутри тебя и выбрал себе место в груди. Как дикий зверь в лесу находит нору. Вот у тебя и болит.
— Да, в груди, — сказала утвердительно и с удивлением Екатерина Васильевна. — Но откуда вы это узнали? Я вам не говорила.
— У тебя не только грудь болит, — проговорила хозяйка. — Но и сердце, желудок, печень, почки.
— И что мне делать? — с поникшим голосом спросила Екатерина Васильевна.
— Как, что? Надо лечиться. Я прижгу тебя моксой, полынной травой, семь точек. Через год прижгу на твоем теле еще пять точек. И все. Холода в организме уже не будет. — Докторша кивнула в сторону Тани: — Твоя дочь молода и поэтому пока не чувствует болезнь. Ты ее родила в двадцать четыре и передала ей часть своего холода. Я ей прижгу три точки. И достаточно. Больше не понадобится. — Она помолчала несколько секунд, спросила. — Вы готовы к лечению?
Мать и дочь переглянулись. В глазах их стояла растерянность.
— Да, мы готовы, — проговорила Таня. — А это… не больно?
— Боль устраняет боль, — сказала старушка. — Ну, а молодой человек вполне здоров, — она взглянула на меня. — Только к пятидесяти тебе надо остерегаться развития простатита… Впрочем, простатит бывает у каждого второго мужчины.
— Пойду вниз, — сказал я, вставая со скамьи. — Там подожду.
— Включи телевизор, — предложила Ене Черсуевна. — Можешь вскипятить чай. Чувствуй себя как дома. Скоро придет моя внучка Люся.
Я спустился в гостиную, посидел некоторое время на диване. Потом надел шапку и вышел на крыльцо. Весь двор утопал в снегу.
Я подошел к собаке, потрепал ее по загривку, взял деревянную лопату, прислоненную к сараю, и принялся расчищать двор. Убрал снег впереди дома, вокруг сарая, расширил дорожку на метра три до самого забора, и на улице пораскидал, где стояла моя машина. Потом вернулся, огляделся — где бы еще убрать. И в это время появилась внучка хозяйки, Люся, примерно моего возраста, с пакетами продуктов на руках.
— Ого! Да вы весь двор почистили! — улыбалась женщина. — Здравствуйте!
— Здравствуйте! — приветствовал я ее. — Вот, решил размяться.
— Заходите же в дом, вы вспотели! Простудитесь еще!
— Ладно.
Войдя в помещение, я уловил запах дыма паленной травы, идущий из кабинета, терпкий и приятный.
Люся поставила на газ чайник, сходила наверх, затем сказала мне, что бабушка закончила прижигать женщину и теперь взялась за ее дочь.
— После лечения надо полежать, — сказала Люся. — А мы пока с вами чай попьем.
Она накрыла стол, поставила варенье, печенье, конфеты.
— Вы тоже лечите, как бабушка? — спросил я.
— Да, — ответила Люся. — Но вначале у меня не было никакого интереса. Я окончила экономический факультет МГУ. У бабушки четверо детей — два сына и две дочери. Никто не пошел по ее стопам, и внуки и правнуки тоже. Бабушка очень огорчалась, говорила, что ее знания и навыки умрут вместе с ней. И тогда я решила попробовать. Постепенно стала вникать, и — понравилось. Уже три года учусь у бабушки.
— Неужели ей девяносто?
— Почти. Восемьдесят восемь. А знаете, где она родилась? В Америке. В Нью-Йорке.
— Да? А как она в России оказалась?
— Долгая история. Бабушка Ене окончила в Америке школу Восточной медицины. Руководство школы, в знак поощрения, отправило десять лучших учеников на экскурсию в Европу, в числе их оказалась и бабушка. Их группа прибыла на корабле сначала в Англию, потом продолжила путешествие по городам Европы. Ученики намеревались пересечь Советский Союз, добраться до Токио, после чего вернуться домой в Америку. Когда они прибыли в Москву, их арестовали чекисты из НКВД. На дворе был 35-й год. Бабушке Ене тогда исполнилось 21.
На диване зазвонил мобильный телефон Люси. Она поговорила с кем-то, вероятно, с пациентом, потом вернулась к столу.
— Что было дальше? — спросил я.
— С бабушкой и ее друзьями? Их обвинили в шпионаже и бросили в лагерь. Каждого в отдельный. И никогда больше она их не видела. Ене отправили на шахту в Приморье. Там она лечила сокамерников, а однажды вылечила молодого русского лейтенанта, который страдал язвой желудка. Лейтенант тот решил спасти юную девушку и устроил ей вольное поселение. Они полюбили друг друга. Потом Ене приютила одна корейская семья рыбака во Владивостоке. Лейтенант приезжал туда навещать ее. Но вскоре его перевели в Магадан, и там он погиб от рук уголовников. Ене ждала от него ребенка. Позже старший сын рыбака сказал ей, что она ему нравится, и он хотел бы на ней жениться, а ее ребенка — усыновить. Она согласилась. А потом была депортация. Сталин всех корейцев Приморья выселил в Среднюю Азию. Ене с мужем и грудным ребенком попали в казахский город Джамбул. Там родились у них еще сын и две дочери. Младшенькая стала моей мамой. Вот и все. Вы лучше бабушку попросите, она вам подробней расскажет. У нее прекрасная память.
— Неужели никто больше из ее друзей не уцелел?
— Бабушка склонна думать, что никто. Она отправляла запросы, но никакого ответа.
— А в Америку она ездила?
— Да. В 97-м. Дети собрали деньги и она с дочерью, моей мамой, летала в Нью-Йорк. Но это уже был не тот город, который она оставила много лет назад. Там все изменилось. И школы той уже не существовало, все, кто там учился, разъехались по миру. Из своих родственников бабушка разыскала брата и племянников. А родители ее, конечно, давно умерли. Таким образом, погостив на родине две недели, она вернулась назад.