***
"Кого-кого? -придуривалась она теперь под секретаршу. - Какого это еще Илью Романовича? Ах, доктора Лернера... Увы, пригласить не могу. Нет, не занят. Когда будет? Никогда. Пока нет, жив, но не для нас с вами. Что же тут непонятного? В Израиль уехал наш гений. Какое же это хулиганство? Израиль вполне приличное слово. Я же не сказала, что он к своим жидам уехал. Вы, кстати, не той же породы? Жаль. Я бы и вам посоветовала туда умотать, пока не поздно. Нет, не шутка. Шутить мы еще не начали. Кто говорит? Россия! С вами говорит Россия. И когда я заговорю всерьез, то услышат меня не только жиды. Сам идиот!"
***
"Нет, к сожалению, не шутка... Илья Романович уже несколько месяцев в... Израиле. Возможно. Нет, у меня нет полной уверенности, что это говорила именно лаборантка Малько. Я знаю, знаю. Он на нее подавал официальную жалобу в КГБ. Да, грозилась убить его дочку, пугала ее в лесопарке. Ответили, конечно. Насколько я знаю от самого Лернера, они полагают, что, во-первых, грозить и убить - вещи разные. И потом это дело милиции, а не госбезопасности. Что же касается антисемиских заявлений, то у нас гласность. Если евреям позволены просионистские действия... А как иначе назвать массовый выезд в Израиль, как не признание своей предательской сущности? Так вот, если им позволены не только просионистские высказывания, но и отъезд к нашим традиционным противникам, то наказывать русских за антисионистские заявления, согласитесь, нелогично..."
"Странно как-то это слышать именно от вас, Алексей Витальевич. Уж кто-кто, а вы в антисемитизме пока не извалялись..."
"Я и не собираюсь становиться антисемитом. Но гласность предполагает..."
"Право каждой швали выкуривать из страны ее надежду и гордость? Вам ли не знать, кто такой доктор Лернер? Кто лучше вас знает, что ему замены нет..." "Я задерживал его сколько мог... В конце концов, у меня в институте достаточно здоровая атмосфера. Малько никто не поддерживал. И что же? Илья Романович, заявил, что статистика антисемитизма в стране его не интересует, что достаточно одного-единственного безнаказанного антисемита, чтобы его дочь была убита или искалечена!"
"И кто будет теперь заниматься его креветками? Вы шутите? Нет-нет, я не собираюсь вмешиваться в кадровую политику института. Спасибо хоть, что не лаборантке Малько поручили... А как он там? Ведь если он в Израиле преуспеет, то вся наша с вами совместная работа никого в мире больше интересовать не будет." "Сам Лернер хранит молчание, но другие эмигранты такое оттуда пишут, что ваше беспокойство... мягко говоря..."
"Я бы на вашем месте не спешил злорадствовать..." 2.
Институт оказался удивительно похожим на оставленный - на мысу, тихий, переполненный родными запахами. И профессор с кастриловским именем Мойша оказался похож на Жаборецкого - такой же породистый, вальяжный и склонный вещать. Из его получасового вдохновенного монолога Илья едва понял несколько слов, после чего вручил ему свои чудом уцелевшие после Репы бумаги и скромно спросил, знаком ли тот с его, Лернера, трудами по креветкам, как назло забыв, к своему позору, ключевое слово shrimp.
Профессор Мойша что-то буркнул в ответ, пытаясь понять, что говорит этот удивительный квази-иностранец, который явно пришел пешком с другого конца Хайфы и не понимает ни на одном человеческом языке, в отличие от всех нормальных людей со всего света в этих стенах. Те приезжали на арендованных в Израиле машинах и не говорили разве что только на иврите.
Он бегло просмотрел мощную творческую биографию соискателя непонятно чего, закинул волосатые руки за затылок и набрал номер телефона.
Вошло пожилое невысокое существо, коротко остриженное и нелепо одетое во вроде бы рабочий комбенизон. Оно обнажило мертвые ровные зубы и прохрипело по-русски: "Доктор Мойша хотел бы знать, чего вы от него хотите. Если работы у нас в инститете, то ставок нет и не предвидится. И никому в Израиле он вас порекомендовать не может."
Профессор уже стоял у большого окна, глядя на близкий прибой. При последних словах он неожиданно радостно кивнул. Ошеломленный Илья дрожащими руками собрал свои бумаги и неловко откланялся. Существо ответило ему, а вождь науки уже, яростно жестикулируя в сторону моря, что-то орал по-английски в телефон.
В коридоре бесполое, однако, догнало Лернера, представилось Риной, обнаружив свое женское начало. Подозрительно оглядев Илью, странная дама вдруг спросила: "А вы не тот ли самый Лернер, что открыл секрет молодости?"
"Если вы имеете в виду нитьевидные молекулы секреций моих креветок, то это я."
"Вы проверили действие вашего препарата на людях?" "Нет." "А на животных?" "В неофициальном порядке". "Я попробую заинтересовать вами фирму косметики." "Если нам это удастся, я могу рассчитывать не работу в этой фирме?" "Этого я вам не сказала. Максимум, на что вы можете рассчитывать, это на один процент от предстоящих прибылей. Оставьте ваш телефон. Я вам позвоню." "А почему именно один процент? - Илью передернуло от омерзения. Почему не тридцать, не три, не даром, наконец? Что это за тариф без обсуждения с автором?"
"Скажите спасибо, если кто-нибудь хоть шекель вложит в ваше дело." "А ваша роль и доля какова в этой сделке?" "Это не должно вас интересовать. Вы передаете нам технологию. Мы ее доводим до рынка. Вы хотите попробовать без нас? Бэ-эзрат ха-Шем, с Б-жьей помощью, вы в свободном мире. Если у вас есть миллионы долларов на патентование, экспедиции, эксперименты, производство, рекламу... Только я боюсь, что вы и ста шекелей лишних сегодня не наскребете на свои исследования. Вас приучили, что ваши знания нужны вашему социалистическому отечеству, великому советскому народу, а потому за ваши научные амбиции авансом платило государство. Тут самые гениальные идеи решительно никого не интересуют до тех пор, пока не будет экспериментально доказана гарантированнаяприбыль тому, кто рискует своими деньгами. А деньги в свободном мире имеет только тот, кто не рискует ими попусту. На основании слухов о ваших молекулах никто палец о палец не ударит. Я вообще очень сомневаюсь, что даже со мной кто-то будет говорить на эту тему. Тем более, что вы сами говорите, что какие-то Репы украли у вас и отчеты и образцы для испытаний. Ведь они могут сами выйти на тот же рынок. И никто не захочет участвовать в сомнительной склоке. Дело почти дохлое. Но я готова попробовать..." 7.
"И правильно сделал, что не согласился," - тут же сказала Женя. Она терпеливо ожидала его на захламленном берегу. "Не допустили меня не только в эпицентр, но и в эпикруг науки, - криво улыбался Илья, пока они поднимались на заросший сочной зеленой январской травой курган рядом с институтом, чтобы сверху полюбоваться на белые барашки этого бесконечно чужого почему-то прибоя. - Тем лучше. Только нарвался на очередные подозрения и издевательства. Подумай сама, ну что я могу предъявить, даже если попаду к серьезным людям? Что у меня реально есть на руках? Патенты? Статьи? Так ведь в них ни слова о реальных результатах. Да и какие у меня вообще реальные результаты, кроме Терри? Да и это на уровне дружеской услуги и неофициального восхищения Жабокрицкого..."
"Все это так, - грустно ответила Женя. - Но если бы нам удалось выцарапать у Репов препарат и ввести его любой умирающей собаке, то..." "А получить его заново? Кто же даст миллионы на годичную экспедицию в Антарктику на поиск креветок?" 8.
Они продолжали обсуждать бурные события сегодняшнего дня на теплой ночной крыше своего жилища, когда в дверях на этот просторный балкон появилась бледная Лена.
"Звонил Веня Хмельницкий, - взволнованно сказала она. - Американцы бомбят Багдад." "Давно пора. Нам-то что?" "Он говорит, что сейчас будут бомбить нас." "Кто? Американцы?" "Саддамцы." "Ты что? Где мы и где Ирак!" "Он говорит, что по радио передали всем приготовить противогазы и сидеть в хедер-атум." "Где-где?" "В герметизированной комнате." "В бомбоубежище?" "В Израиле нет бомбоубежищ. Потому мы и оклеивали комнатку." "И она нас защитит от взрыва и осколков?" "Нет, только от газов..." "Тогда идите туда сами, рассердился Илья. - Я в эти игры не играю. Какая, к дьяволу, защита от газов, если стекла, а то и стены сразу же рухнут. Да и быть не может, чтобы не было здесь бомбоубежища. В Союзе они были в каждом дворе. А тут все же прифронтовое государство!"
"В Союзе! - раздался голос поднявшегося на крышу Влада. - Там оплата за квартиру составляла максимум пять процентов от дохода семьи брутто, а тут до половины! Там налогов практически не было, а тут чуть не четверть доходов. Там транспорт был чуть не бесплатный, по телефону хоть непрерывно говори не заметишь, тоже почти даром. Я уж не говорю о медицине и образовании. Тут на человека вообще наплевать. У них от всех болезней одно лекарство "акамол" называется. Болезни приходят и уходят, говорят они, а еврей остается и живет до 120 лет..." "Тогда и прятаться нет никакой..."
И тут, перенапрягая любые возможности человеческого слуха вдруг отовсюду сразу завыла сирена. Вот уж что способно тут же переспорить любого еврея! Она выводила такие душераздирающие трели, что все четверо опрометью ссыпались вниз по лестнице и тут же заперлись в эфемерном убежище. Беззвучно орала в этом аду насмерть перепуганная трехлетняя Арина, металась ее молодая мама Варя, Владик лихорадочно подкладывал мокрую тряпку под дверь. Все неумело и торопливо натягивали противогазы. Сирена снизила тон и замерла, оставив вокруг оглушенное пространство. И почти сразу туго ударила звуковая волна взрыва. В дальнем углу квартиры посыпались стекла, распахнулись все рамы.
"Слюшайте, нас... бомбят! - прокричала Варя. - Нет, нас-таки действительно бомбят!"
Господи, - думал Илья. - Спаси нас и сохрани. Спаси и помилуй... Надо бы на иврите, но ты поймешь и по-русски. Прости меня и пощади...
Второй взрыв громыхнул дальше. Владик включил приемник. Там что-то весело говорили на иврите и звучала легкомысленная музыка. Израилю, привычному к вторжениям нескольких арабских армий и к войне за самое выживание нации, плевать было на Саддама с его стреляющими практически наугад примитивными советскими СКАДами. Потом уже потише и равномерно завыла та же сирена - отбой...
Владик нашел, наконец русскоязычную волну. Да, упали несколько ракет. Жертв нет, разрушения незначительные, головки конвенциональные. Это такая, оказывается, есть конвенция - человека можно разорвать на части, но нельзя травить газами или заражать сибирской язвой, а то, как сказал премьер всемирного агрессора Шамир, "наш ответ будет страшен". И программа тут же залилась веселой восточной музыкой. Подзащитные беспощадного и грозного премьера снова поднялись на крышу. Хайфа празднично сияла всеми огнями. Никаких тебе затемнений в век космических войн, светомаскировок и бомбоубежищ. Каждый за себя - единый Бог за всех... 9.
Владик присоединился к дискуссии Лернеров о проблеме нагло присвоенного Репами препарата. Он довольно спокойно реагировал на все восклицания супругов, пока Илья не упомянул о казавшемся ему идиотским коротком анекдоте "Имею честь быть евреем..."
Тут тихого Владика словно прорвало: "Очень даже актуальный для вас анекдот. Вы-то - сибиряки там или ленинградцы, а я всю жизнь жил в Гомеле, со своим народом. Еврей в принципе лишен чувства чести. Если бы евреи когда-либо в своей истории позволили себе такую панскую роскошь, нас бы просто не было. Дело нашей чести во все века было - выжить. А для этого надо было подличать и продавать всех и все, включая друг друга. Тот не еврей, который не умеет надрать и подставить ближнего, не забывая о дальнем, пока он не приблизился и не обманул тебя. Для вас есть только один выбор: либо научиться подличать и выжить в еврейской стране единственным тут возможным образом, либо вернуться в галут законченными антисемитами. Я таких встречал у нас в Гомеле. После Израиля тут же меняли веру, имя и шли в "Память".
Ошеломленный Илья перевел глаза с вдохновенного "гомеля" на свою некогда такую красивую, а теперь неимоверно постаревшую, лысеющую и полуседую Женю с ее нелепыми в Израиле золотыми фиксами, светившимися в темноте. Она тоже с ужасом смотрела на молодого собеседника с его лихими усиками, наглыми выпученными глазами и восхищением собственным благоразумием. Лена, напротив, слушала его с нескрываемым интересом, если не с восторгом, как долгожданного оракула после привычного в их семье однозначного приоритета порядочности.
Как просто! Оказывается рухнула не только коммунистическая идеология и наш советский образ жизни. Отменены сами понятия добра и зла. Зря мы возмущались в школе фразой Геринга об отмене химеры - совести! Оказывается, не только можно, но и нужно, вопреки опыту устаревших родителей, наступать на любое податливое чужое горло, добиваясь блага для себя, а не ближнему. Ибо тот готов наступить на горло тебе. Это, оказывается, и есть наш еврейский образ жизни! Грабь нищего, пока тот беднее и слабее тебя... Как наш хозяин квартиры! Уж он-то тут родился и знает, что ценится в еврейском варианте свободного мира...
Илья безнадежно махнул рукой и спустился в выстуженную ночной прохладой неотапливаемую пустынную квартиру, где сидеть можно было только на сложенных чемоданах, а спать - только на уложенном на каменный пол ковре. Давным-давно прошла неделя, а Ицик и не думал везти мебель.
Женя спустилась за ним и стала раздеваться ко сну. Что бы ни происходило, где бы они ни шли спать, она неизменно переодевала ко сну ночную рубашку, хоть в палатке. Илья поймал себя на мысли, что он смотрит на обнаженную жену не столько с привычным за десятилетия вожделением, сколько со смешанным со страхом острым чувством жалости. Она же, привычно и неумело кокетничая, повизгивая, нырнула под ледяной плед - единственное их одеяло на новой родине. Поверх пледа были уложены все куртки и демисезонные пальто: зимние вещи они раздарили перед отъездом в субтропики...
Оба долго не могли заснуть после тревоги и откровений соседа, а лишь только забылись сном, как в комнату обрушился пронзительный всепоглощающий рев новой тревоги. Путаясь в своей рубашке, содрогаясь от пронизывающей ночной сырости и холода, Женя долго переодевалась и прихорашивалась. Все уже сидели в противогазах и нервничали: из-за нее нельзя положить под дверь рекомендованную для спасения мокрую тряпку. Опять по радио звучали веселые голоса дикторов на иврите и музыка. Война выглядела местечковой опереткой "герметизированная комната" вместо бомбоубежищ, существовавших в каждом занюханном советском дворе, мокрая тряпка, как защита от современных боевых газов, все это кривляние по радио. Можно было бы и повеселиться, если бы к этой оперетке не прилагались вполне реальные взрывы. Впрочем, сегодня их больше не было. "Я думаю, - глухо сказал сквозь противогаз Илья, - что его установки уже подавлены. Я читал, что достаточно зафиксировать вспышку со спутника, из космоса, чтобы..." Все вежливо повернули к нему резиновые морды, даже маленькая Арина с горшка.
Когда они снова угнездились, проклиная Саддама за выстуженную постель, с таким трудом согретую своими телами, пришла Лена, забралась в спальный мешок (взятый с собой только как тара для подушек, а теперь - единственная полезная в доме вещь). Шмыгая носом, она сказала в потолок: "Владик уверен, что вы оба тут пропадете. Вы совершенно не похожи на евреев. Смотрите, эта молодая семья взяла с собой только хозяйственного мыла двадцать кусков, не говоря о десяти парах джинсов на каждого. И багаж у них идет. Там вся обстановка в разобранном виде. Даже байдарка с дачи. А вы? Такие старые, вроде бы должны быть опытными, а даже чашек и ложек с собой не взяли - у Вари с Вадиком побираемся. Если я не пойду торговать телом, мы тут пропадем..."
Родителей как подбросило. "Идиотка! - орала мама. - Что ты там несешь? Какое у тебя к черту тело? Ты же ребенок еще... И этот "гомель" хорош! Нашел наконец кого просвящать, кретин!" "Это не вашего вкуса дело - мое тело. В крайнем случае, им-то я вас и прокормлю. Спокойной ночи."
"Здесь тягостный ярем до гроба все несут, надежд и склонностей в душе питать не смея, - подумала Женя. - Здесь девы юные цветут для прихоти бесчувственной злодея..."
Дама в норковой шубке снова содрогалась у них в комнате. Надвигалось нечто такое, что прямое попадание иракской ракеты казалось избавлением от необходимости пережить будущее... 3. 1.
Наутро вся семья завтракала молча. Соседи пригласили своих крикливых родственников - "карикатурных евреев", как назвал их Илья. Они без конца повторяли одни и те же слова: квартира, машканта, доллары, шекели, были предельно взвинчены и кричали на пределе человеческих голосовых связок все одновременно.
Обезумевшая от обилия людей маленькая Арина носилась по ледяным каменным полам босиком к изумлению Ильи и Жени.: "Мутант она чернобыльский, - обронила нахохлившаяся Лена. - Просто было запрещено упоминать, что Гомель пострадал почище Киева. Холода они не чувствуют..."
Родители молча жевали, сидя на своих чемоданах в пронизывающей сырости выстуженной за ночь квартиры. За окнами сияло летнее январское небо и носились птицы.
"Надо ехать в Иерусалим, - вдруг решительно сказала Лена. - Забраться на виллу к Репам и выкрасть папин препарат. Иначе он никому ничего не докажет, и мы пропадем тут все, пока я не вырасту. Я сама педофилов не переношу..."
Как ни странно, родители не вскрикнули, не отшатнулись, только переглянулись и перестали жевать. Девочка встала с чемодана, убрала с колен чужую тарелку и подошла к телефону. Порывшись в отцовской записной книжке, она решительно набрала номер.
"Ленинград вызывает, отвечайте, - произнесла она голосом телефонистки, потом заговорила другим тоном, пошмыгивая носом: - Владимир Абрамович? -. Здесь секретарь Абрама Александровича. Мы отправляем очередную оказию. Человек тут рядом и просит уточнить адрес. Записываю. Так... Так... Спасибо. Как к вам проехать с центральной автостанции? Спасибо. Ждите."
Илья скосил глаза на обалдевшую Женю. Та неожиданно кивнула: "Поезжайте вдвоем. Отнимите у бандита наше добро. Если надо - избейте или убейте. Нам действительно пора приспосабливаться к этому миру, раз уж мы в нем оказались. С волками можно жить только по их волчьим законам..." 2.
Никакой виллы не было. Репы жили на съемной квартире в трущобном районе столицы, на последнем этаже.
Отец и дочь свесились на краю загаженной птицами побеленной крыши над балконом. Потом снова спустились на улицу, долго искали нужную лавочку и вспоминали слово "веревка" на иврите. Когда они вернулись, Илья скользнул на крышу, а Лена постучала в облезлую дверь. Прошаркали быстрые шаги. Благообразная седенькая старушка совершенно по-ленинградски приоткрыла дверь за цепочкой с неизменным "Кого вам угодно?".
"Здесь сдается квартира на съем?"