АЙОВА
― Ты не моя дочь.
Ханна Смит слышала это, по крайней мере, с десяток раз за последний месяц. Довольно часто она теряла терпение в процессе разговора, но все же, он ее не шокировал.
Она сделала глубокий вдох и задержала дыханье на мгновение.
― Мама…
― Я хочу Рэйчел.
Ханна выдохнула всю боль и нетерпение из горла, прежде чем снова заговорить. Она проглотила эмоции, чтобы сохранить спокойствие с остальными чувствами, которые она подавляла в течение нескольких месяцев.
― Мама, я уже говорила тебе, что Рэйчел переехала в «Голубое озеро». Я забочусь о тебе сейчас. Я Ханна. Помнишь?
― Я хочу Рэйчел!
― Я знаю. Она будет здесь в субботу, ― голубые глаза ее матери забегали в замешательстве. Ханна похлопала ее по руке. ― Через три дня.
Ее мама одернула руку. Рука, которая меняла Ханне подгузники, расчесывала ее волосы, кормила ее, обнимала, лечила… эта рука в ужасе одернулась, когда Ханна до нее дотронулась.
― Где Бекки? ― спросила она ворчливым голосом, который никто из них никогда не слышал до начала слабоумия. Голосом ребенка. Беспомощный, требовательный вой от женщины, которая никогда не позволяла себе ныть. «Трудиться не покладая рук»― это было ее кредо и любимое выражение. «Нет времени жаловаться, если тело занято делом». Но теперь Дороти ничем не была занята.
Ханна сдержала вздох. Она не имела права на усталость. Ее сестры ухаживали за мамой в течение многих лет, в то время как Ханна жила в многоэтажном доме в Чикаго в шести часах езды отсюда. Она вернулась домой меньше месяца назад и еще не научилась проявлять терпение. Она только начала расплачиваться.
Конечно, станет легче.
Она улыбнулась.
― Бекки дома со своей семьей. Она тоже приедет в субботу, ― надеясь, что эти фразы ее мама сможет понять. Ханна добавила веселую искру. ― Три твоих дочери приедут к тебе на целый день! Рэйчел, Бекки и Ханна! Разве это не здорово?
Судя по нахмуренному взгляду мамы в ее сторону, этого было недостаточно. Или, может быть, она все еще была достаточно проницательной, чтобы не купиться на оптимистичный прогноз, который ей описала Ханна. Рэйчел и Бекки всегда были лучиками света для всей семьи. В лучшие дни Ханна была более свежим, бодрящим ветерком. В плохие дни… ну, папа иногда описывал ее как «Девочку-беду». Мило с его стороны, но он всегда был милым. Это была хорошая семья на Среднем Западе. Уважительная. Трудолюбивая. Богобоязненная.
Потом появилась Ханна.
Может быть, из-за того, что она не была похожа на членов семьи, матери было так трудно ее запомнить. Рэйчел и Бекки были похожи на маму. Она могла узнать своих старших двух дочерей хотя бы потому, что они были ее отражением в зеркале. Светлые волосы, голубые глаза, пухлые щеки. Они были воплощением девушек, вскормленных на кукурузе.
Ханна была темнее. Черные волосы, смуглая кожа, таинственные темно-коричневые глаза. Она была копией своего отца, что служило утешением, иначе она чувствовала бы себя подброшенной феями на порог дома Смитов. Подменой, которую положили взамен их родному ребенку.
Возможно, слабоумие Дороти Смит захватило даже память о внешности супруга, и может именно поэтому Ханна так часто выглядела для нее незнакомой.
Что бы за этим не скрывалось, она старалась не принимать это на свой счет. Пробовала и не получалось.
Вернувшись со своей книгой в кресло, она игнорировала подозрительные взгляды матери, пока они не погрузились, наконец, в спокойствие. Через несколько минут Дороти снова оживилась, ее страх перед Ханной, казалось, был забыт, когда она наклонилась и заговорила.
― Кто-то украл мои вещи, ― прошептала она. Ее правая рука начала дрожать, ритмично подрагивая вдоль дешевой ткани кресла, которое они привезли из дома. Это любимое кресло Дороти, краска на подлокотниках облезла, а места, где дрожали ее руки, стали изношенными и потертыми.
На этот раз Ханна не смогла ее утешить.
― Никто не крал твои вещи.
― Они украли. Я нигде не могу найти кольцо моего мужа.
― Оно дома, мама. Я обо всем позабочусь.
― Дома? ― спросила ее мать.
― Дома. Это «Санрайз Вилладж», помнишь? Ты останешься здесь на какое-то время, чтобы медсестры могли помочь тебе ночью.
На самом деле она пробудет здесь довольно долгое время. Пока не умрет. Ханна снова улыбнулась, мышцы ее лица растянулись так сильно, что она подумала, что они лопнут.
― Твоя подруга Сильви тоже здесь. Ты ужинаешь с ней каждый вечер.
― Сильви, ― сказала она, как будто для перестраховки, но Ханна могла сказать, что имя как будто было незнакомым для ее языка. ― Сильви.
― Верно. Папино кольцо дома, в целости и сохранности. А я вернулась в свою старую комнату, присматриваю за домом.
― Он умер в прошлом месяце, ― пробормотала она.
Он умер шесть лет назад, но какой смысл говорить ей об этом? По мнению Дороти, она только что потеряла своего мужа, и ничто не могло изменить этого факта.
― Прости, мам. Должно быть, ты по нему сильно скучаешь.
Дрожащая правая рука матери дотронулась до обручального кольца и покрутила его. Ханна посмотрела на свой безымянный палец, прежде чем вспомнила, что на нем нет кольца.
Она была безработной, в процессе развода, жила в своей детской спальне, и заботилась о матери, у которой, похоже, даже не было дочери по имени Ханна. Черт, вот это она дает всем жару! Осуществила мечту. Убила хандру. Была лучшей версией себя.
― Кто-то, ― пробормотала Ханна, ― украл мои вещи.
Повторять слова за матерью было смешно. Кто-то же еще должен быть виноват, если она не могла понять, что случилось с ее собственной жизнью.
Но для Ханны это было не намного честнее, чем для ее мамы. Никто ничего не крал у нее. Ханна была здесь, в этом месте, потому что это ее выбор. Она была самая лучшая, черт возьми. Она заботилась о матери, которая провела всю жизнь, заботясь об остальных. В этом не было стыда. Ничего не украдено и не потеряно.
Ханна вернулась к своему роману и поняла, что понятия не имеет, что происходит с сюжетом, и загнула уголки нескольких страниц. Несколько минут спустя она сделала то же самое, прежде чем, наконец, сдалась и громко захлопнула книгу.
Несколько дней ее мать наслаждалась различными мероприятиями, организованными центром, а бывало, что иногда она боялась выходить из комнаты. У нее было два таких дня подряд, и Ханна чувствовала себя немного сумасшедшей. Когда дневная помощница постучала и открыла дверь комнаты Дороти, Ханна чуть не задохнулась от облегчения.
― Кори! Как твои дела?
Молодая женщина заулыбалась с искренней теплотой, которая заставляла Ханну чувствовать себя менее виноватой, когда уходила каждый день в пять часов вечера.
― Замечательно. Как сегодня поживает госпожа Дороти?
― Великолепно, ― солгала Ханна.
― Вы готовы принять ванну, госпожа Дороти?
Лицо ее матери исказилось, как будто она хотела начать протестовать, но через мгновение она кивнула.
Ханна встала так быстро, что ее книга упала на пол.
― Отлично! У тебя будет прекрасная ванна и хороший ужин, мама. Я вернусь завтра.
Когда она наклонилась, чтобы взять книгу, она быстро поцеловала маму в затылок. Деменция убрала ее запах тоже. Теперь вместо кондиционера «Суав» и жевательной резинки «Даблминт» ее мама пахла детским шампунем «Джонсонсбейби» и дезинфицирующим средством для больниц.
― До завтра! ― сказала на прощание Кори, когда Ханна быстро вышла из комнаты.
Ее мать ничего не сказала. Наверное, это даже к лучшему. Некоторые дни не были столь ужасны. В какие-то моменты она узнавала Ханну, даже если казалось, что она смущена тем, что ее младшая дочь так причудливо постарела.
Но, конечно же, сорок пять лет это не такая уж и старость. Скорее всего, большая часть жизни была еще впереди. Черт, да она бы успела превратить два своих неудачных замужества в целых шесть или семь, если бы постаралась.
Она не удосужилась скрыть горечь своей улыбки, когда прошла через передние двери центра по уходу и вышла в реальный мир. Тут она чувствовала себя человеком.
Глубоко вдохнув чистый, без дезинфицирующих средств, воздух в легкие, она побежала к своей машине. Чувство было ужасным на каждом этапе. Она не должна бежать от своей матери. Женщина была больна. Умирала. Это было настоящее страдание. Разочарование Ханны даже рядом не стояло перед лицом медленного, устойчивого упадка жизни ее матери.
Хуже всего было то, что ей некуда было бежать. Куда она пойдет? Вернется в свою старую спальню в родительском доме? Вернется к многомесячному разводу с мужем? К сортировке кусочков уходящей жизни ее мамы?
Она хлопнула дверью машины и, на мгновение, сжалась от удушающей жары. Бриз охладил майский полдень, но солнце было слишком ярким, вероятно температура в машине была близка к девяноста градусам. Ее тело впитывало жару, как будто она медленно замерзала весь этот день. Может быть, она упадет в постель, как только вернется домой. Двенадцать часов сна помогут зарядить ее достаточно, чтобы смело посмотреть в лицо завтрашнему дню.
Как только Ханна завела машину, зазвонил телефон. Она съежилась, представив себе звонок из центра с экстренной помощью в последнюю минуту. Ей нужно выйти из машины. Вернуться к блоку памяти центра. Успокоить мать. Оставаться с ней еще час или два.
Или, может быть, одна из ее сестер проверяла, не убежала ли Ханна с криком. Бегство ― это был как раз ее случай.
Дисплей машины, наконец, поймал звонок, и на экране высветилось «Жасмин». Ханна пискнула от удивления при виде имени бывшей коллеги; затем заглушила мотор и ответила на звонок:
― Жасмин! Привет!
― Привет, девочка. Как жизнь в Айове?
Ханна застонала, но быстро разразилась смехом.
― Что ты хочешь, это жизнь в Айове…
― Когда ты возвращаешься?
Она избежала стона на этот раз.
― Я не вернусь. Я говорила тебе об этом уже сто раз.
― Ага, ты продолжаешь это говорить, но мы обе знаем, что это неправда. Ты не продержишься в этом городе целый год.
― Я должна, ― ответила Ханна.
Голос Жасмин понизился.
― Как твоя мама?
― Да также.
― А как Джефф?
Ханна подождала, пока ее желудок успокоится. Она точно не скучала по своему скоро уже бывшему мужу. Но она привыкла, что он часть ее жизни.
― Мы не говорили. Ты… ты его видела?
― Мимоходом. Мы бегаем в разных местах, с тех пор, как ты уехала. Но я видела, как он выходил из дома Уайли. Он сказал, что в вашем старом районе все еще нет хороших шашлыков.
― Ох. Он нормально выглядит?
― Да, он в порядке.
Это было хорошо. Ханна не хотела, чтобы он страдал. Она просто хотела, чтобы он отпустил контроль над их отношениями. Оставил ее и ее выходное пособие в покое.
― Почему бы тебе не приехать? Ты можешь остаться у меня. Ты не столкнешься здесь с Джеффом, если именно поэтому ты держишься отсюда подальше.
― Я просто…
Она хотела поехать. Хотела запустить двигатель и развернуть машину в сторону Чикаго прямо сейчас. Но она не могла.
― Еще нужно какое-то время. Может быть, я как-нибудь приеду на выходные.
Она скучала по своим друзьям. Соскучилась по ресторанам, людям и жизни в Чикаго. Она дико скучала по всему этому. Но если она вернется сейчас, она может там остаться, а так поступить со своими сестрами и мамой она не могла.
― Ну, мы все ненавидим тебя за то, что ты уехала. Новое руководство просто… о, черт, все хорошо, я думаю.
― Да?
― Нет.
― Извини, ― сказала она искренне.
― О, никто не винит тебя за то, что ты ушла, пока все было хорошо. Если бы мне предложили, я бы уехала в ту же секунду, поверь мне. Я просто завидую. Ладно, я не завидую Айове, но я ревную к разлуке.
На заднем плане зазвонил телефон и заскрипел стул Жасмин.
― Вот дерьмо. Я должна ответить. Позвонишь мне в эти выходные?
― Конечно. Я позвоню… ― но Жасмин уже повесила трубку.
Сердце Ханны сильно билось, так как вести со старой работы заставляли ее затаить дыхание. Большинство людей думали, что в бухгалтерском учете нет ничего захватывающего, но она была не просто бухгалтером, который складывает и вычитает. Она была бухгалтером, который мог юридически защитить ваши миллиарды от налогообложения. Деньги и юридические лазейки. Она была профессионалом в этом. Она не была лидером команды, поэтому ей редко приходилось иметь дело с богатыми козлами.
Но как бы ни была увлекательна эта работа, она поглотила ее душу. Она перестала гордиться зарабатыванием денег для людей, у которых уже было их слишком много. Выходное пособие было радостью. Зарплата за один год и выплата всех опционов на акции. Ей даже заплатили за четыре недели отпуска, которые она не удосужилась взять.
Сейчас ей не нужно платить за съемную квартиру и тратить деньги в Косвелле, штат Айовы особо некуда. Поэтому ее увольнение больше похоже на досрочную пенсию. Когда она ушла с работы, то почувствовала торжество. Но триумф быстро угас. Теперь она чувствовала себя бесполезной.
Вдоль линии роста волос стал выступать пот, поэтому Ханна снова завела мотор и направилась домой. Центр помощи находился в двух городах езды, но по времени это занимало всего двадцать минут поездки.
Города вокруг были крошечными и разбросанными, но все они имели одну главную потребность: медицинское обслуживание быстро стареющего населения. Молодые люди, которые могли уехать, уезжали десятилетиями. Те, кто не мог выбраться, оставались дома и работали в больницах, хосписах и центрах ухода. Выпускники старших классов были новым урожаем Среднего Запада.
Конечно, даже эта отрасль скоро иссякнет. Или, возможно, это не так. Возможно, к тому времени персонал будет стареть, и цикл начнется заново. Они заселятся в комнаты, где когда-то ухаживали за пациентами, теперь будут ухаживать за ними.
Все еще потная, то ли от жары, то ли от беспокойства, Ханна опустила окна и наслаждалась яркой вечерней поездкой мимо акров взрыхленной почвы, которая скоро прорастет кукурузой. В конце лета шелест зерновых мог звучать почти как плеск волн Мичиганского озера в ветреный день, но сегодня ветер был слабым. Он уловил темный запах густой грязи и весенней травы. Ветер пах как ее детство.
Несмотря на ее шутки об Айове, ненависти к ней у нее не было. Это было прекрасное место. Хорошее место. Но она всегда чувствовала себя всего лишь ее посетителем. Как будто она наблюдала за людьми и делала заметки об их поведении. Она не была игривой блондинкой. Она не интересовалась чемпионатами по баскетболу или борьбе. Она не хотела детей. Она даже не верила в Бога. Повзрослев, здесь ей стало не комфортно, но на этот раз она вернулась, в надежде найти хотя бы спокойное место для отдыха на год или два.
Она лениво помахала мужчине в проезжающем пикапе, потому что именно так люди здесь и поступали. Теперь в Косвелле жило около двух тысяч жителей, но когда она училась в средней школе, цифра достигала до трех. В городишке такого размера все знали друг друга. Конечно, вы знали чьих-то двоюродных братьев или одного из детей семьи. Все были переплетены. Сеть людей, которые тянулись к изгибам горизонта. И Ханна была загадкой для всех них.
Она не была изгоем. Ее не ненавидели. Просто она была не такая, как остальные Смитты.
Рэйчел и Бекки были больше похожи на близнецов, чем просто на детей от одних родителей. Они обе были королевами бала на выпускном вечере. Сердечками на День Святого Валентина. Черлидершами. Не подлыми самовлюбленными девушками-болельщицами, а порядочными людьми, которые заботились о своей общине и одноклассниках. Они были членами 4-H, выращивали кроликов, чтобы показать их на государственной ярмарке. Черт, они даже были последовательными вице-президентами «Будущих Домохозяек Америки». Наследственная семья!
Ханна фыркнула на саму идею «БДА», задаваясь вопросом, был ли тот клуб вообще законным. Конечно, нет. Или, если это было так, имя должно быть изменено на «Восходящие Семейные Инженеры», или что-то в этом роде.
Ханна пропускала занятия в школе по ведению домашнего хозяйства и группу 4-H. Ее самым большим интересом была музыка, и не та деревенская попса, которую любили все остальные в городе. Она увлекалась панком и альт-роком. Хотя она никогда не выглядела как полный панк, у нее было четыре пирсинга в правом ухе, и она коротко подстриглась, когда в моде были длинные волосы. Вместо того, чтобы копить деньги на джинсы «Джордаш» и стильные куртки, она сэкономила их для поездки на автобусе, чтобы увидеть игру «Рамоунз» в Миннеаполисе. Или «ЭлСевен». Или «СоникЙусс». Иногда ей приходилось пропускать школу, чтобы сделать это. Однажды она исчезла на два дня, а потом была наказана на два месяца.
Не то чтобы она была «противником системы». Она получила высшее образование в средней школе и довольно быстро выбрала бухгалтерский учет в колледже. На самом деле она никогда не была плохим ребенком; она просто была полна энергии, которая вибрировала с частотой, отличной от остальной части ее семьи.
Она приняла феминизм и женские исследования, в то время как ее сестры объявляли о помолвках. Она сосредоточилась на своей карьере, пока ее родители были поглощены своими внуками. Ее семья любила ее. Всегда. Но они любили ее осторожно, потому что никогда ее не понимали.
Что было хорошо. Она тоже их не всегда понимала.
Независимо от их различий, она вернулась. Нашла время, чтобы на какой-то срок освободить сестер от обязанностей по уходу за матерью. Ханна никогда бы не внесла свой вклад в генофонд Смитов, но, черт возьми, она могла бы посвятить свое время и любовь этой семье.
Возможно, все это станет более естественным через несколько недель.
Она миновала старый зерновой элеватор на окраине города, затем новую бакалейную лавку. Она должна зайти и купить продуктов. Может быть, приготовить хороший ужин сегодня вечером.
Она проехала мимо и направилась в город.
Сорок лет назад здесь был четырехсторонний светофор, где шоссе делило Мэйн-стрит пополам, а теперь остался только мигающий красный свет. Она замедлила ход и посмотрела в обе стороны, прежде чем поехать дальше.
Она подъехала к старому, маленькому рынку. Она считала его фантастическим миром возможностей, когда была маленькой. Там были жевательные резинки по пять центов, и кексы по двадцать пять центов, на которые она могла уговорить маму только раз в месяц. Хотя папа…он был более надежным источником четвертаков.
Но и на этом она не остановилась. Она была голодна и хотела суши. Хорошие суши. Уволившись, она пристрастилась к фастфуду, который какая-то предприимчивая семья открыла в старой «Молочной королеве», и заходила заказывать сэндвич с рыбным филе. Это почти суши уверяла она себя, когда дверь за ней закрывалась.
С момента возвращения в отчий дом она жила в страхе, боялась столкнуться с людьми, которых она знала в юности. Но она пыталась преодолеть это. Если сейчас она встретит парня, с которым потеряла девственность, то просто улыбнется ему на расстоянии и скажет, что он великолепно выглядит. К счастью, место, казалось, было набито подростками. Она вздохнула с облегчением.
Вздох застрял у нее в горле, когда покупательница перед ней отошла, и она увидела знакомое имя на листовке, приклеенной к журналу.
Дженсен. Имя было слишком знакомо. Но эта Дженсен была всего лишь пятилетней девочкой, которая боролась с лейкемией, и ее родителям требовалась помощь в покрытии медицинских расходов и поездках в города, расположенные по соседству. Оливия Дженсен. Имена ее родителей не были указаны, вероятно, потому, что все остальные знали, кто они такие.
― Готовы сделать заказ? ― спросила девушка за стойкой регистрации.
Ханна кивнула, но слова, которые хотели слететь с ее языка, были «Кто ее родители?». Слова остались там же и просто растворились. Она боялась спросить. Она не хотела знать, была ли лысая, улыбающаяся девочка, изображенная на фотографии, связана с одной из старых подруг Ханны. Господи, она может быть дочерью ее бойфренда Алекса из средней школы. Дерьмо, девочка может быть уже его внучкой.
― Можно рыбное филе, ― выдавила она. ― И картофельные шарики.
― Что-то попить?
Несмотря на сухость во рту, Ханна отрицательно покачала головой.
Она заплатила за еду, затем уставилась на листовку. Когда девушка отвернулась, чтобы выполнить заказ, Ханна поспешно вытащила из кошелька полтинник. Она сунула его в банку для пожертвований, следя за тем, чтобы девушка этого не увидела. Через несколько секунд она взяла еще сорок долларов из кошелька и положила их в банку. Ладонь вспотела, она закрыла сумочку и прочистила горло.
«Эта девочка ― не Алекса», ― заверяла она себя.
В городе такого размера все знали друг о друге. Неважно, куда вы пошли, кто-то вас видел, знал вас, хотел что-то от вас. Кто-то вспомнил самый неприятный момент в вашей жизни, а вы вспомнили их. Это было все равно, что тащить с собой открытую книгу целый день, с подробностями вашей семьи, вашими неудачами и всеми вашими падениями.
Некоторые люди чувствовали себя потерянными в большом городе, но Ханна чувствовала себя свободной. Она проявляла эмоции, когда хотела, а не при каждой встрече.
Скрестив руки на груди, она с нетерпением ждала своего заказа, и как только пакет с едой оказался у нее в руке, она поспешила к своей машине. Через несколько минут она была уже дома. Теперь вся парковка у дома принадлежала ей, и это было так странно. Не нужно конкурировать с машинами ее сестер и грузовиком отца. Старый «Бьюик» их матери все еще был в гараже, рассчитанном на одну машину. Этой зимой она выгонит старую машину из гаража, прокатиться на ней, чтобы убедиться, что батарея заряжена, и купит для нее чехол, чтобы Ханна могла загонять свою машину в гараж.
Ее маме не понадобится больше машина, но продавать ее было бы неправильно.
Она покачала головой, когда протащила сумочку и свой обед к кухонной двери.
Деменция с тельцами Леви. Именно эта болезнь разъедала разум ее матери. Тельца Леви. Бедствие, о котором она никогда не слышала, пока ее сестра не произнесла эти слова. Они думали, что это болезнь Паркинсона, когда первые симптомы появились пять лет назад. Достаточно пугающий диагноз сам по себе, но затем начались перепады настроения. Затем галлюцинации.
Это был решающий фактор для диагноза. Большинство пожилых людей с деменцией не видели воображаемых людей. Но Дороти видела. Не всегда, но достаточно часто.
Должно быть, это было ужасно для Рэйчел, которая находилась рядом с мамой в тот период времени, каждый день. Это было все еще страшно для Ханны, но она была окружена медсестрами и помощниками, которые были там, чтобы помочь в мгновение ока.
Она вздохнула, положив обед на кухонный стол, и сбросила туфли. Это было страшно и для ее матери, особенно в начале, когда она уже понимала, что сдает. Она пыталась это скрыть. Дрожание рук смущало, женщину, которая всегда была настолько устойчивой и никогда не волновалась по пустякам.
Волна истощения обрушилась на Ханну, покатилась по ее голове и напрягла мышцы шеи, а затем опустилась ниже, пока даже ее ноги не почувствовали слабость. Она вымыла руки, взяла пакет с едой и холодное пиво и добралась до дивана перед тем, как на него рухнуть.
Какого черта это было так утомительно? Все, что она делала, это сидела там и говорила со своей матерью, помогала ей с обедом и ванной, обеспечивала ее музыкальными и телевизионными шоу. Это едва ли можно было назвать работой, но Ханна чувствовала себя слабой, как ребенок.
Она должна выйти на пробежку. Поддержать свое здоровье. Но с одним глотком пива она застонала и погрузилась глубже мягкий диван. Это был рай. Она никуда не пойдет. За исключением постели, если бы она могла это сделать.
Она положила ноги на стопку бумаг о разводе, разбросанных по кофейному столику, и включила телевизор, чтобы потеряться в последнем повторе своего любимого криминального шоу.
― СиЭсАй: криминальная лень, ― пробормотала она.
Произнеся тост за телевизор, она поклялась, что завтра станет лучше. Она будет лучше ухаживать за мамой, как хороший, порядочный Среднезападный гражданин.
― Я испеку брауни, ― сказала она. Любимое угощение ее мамы. ― Я уберу на кухне, ― с этим тоже все было в порядке. ― И я… Я буду улыбаться всем, ― а вот это было похоже на полную чушь, но она торжественно кивнула. Пора, наконец, научиться быть Айовой. В самом деле. Она должна была прекратить бороться с этим и просто сюда вписаться. Нужно постараться, ведь она жила здесь полжизни.