— Машину выделили для меня, с чего это ты тут распоряжаешься? — удивился я. — Я не против взять твой калым, но мои вещи должны войти. Все! И для меня место остаться.
— Все кругом блатные! Простому работяге… — ворчал под нос Степан, открывая багажник и рассматривая его содержимое.
—… и спи@дить нечего? — дополнил я его ворчание.
— Что я взял? — повернулся водила ко мне.
— Как минимум лишний расход бензина, — начал я и, не замечая презрительно хмыканья, добавил: — А вообще машина не твоя личная, кто тебе разрешил на ней зарабатывать?
Степан молчит, но со мной не согласен. Да я и сам с собой не согласен. Бензин, считай, дармовой, а использовать казённую вещь в своих целях и в будущем многие будут считать нормой. Да чего говорить, сколько раз в магазин в своё время ездил на бульдозере я лично. По своим надобностям. Степан не спеша стал запихивать вещи на заднее сиденье, но уже ясно, что такое количество жратвы для дяди Миши туда не войдёт.
— Кому-то из вас придётся остаться, — со вздохом сказал наш предприимчивый водила, обращаясь к пассажирам.
Тут я увидел при свете фонаря, как радостно блеснули глаза мужика с заднего сиденья.
— Придётся мне остаться! Эх, хотел у мамы твоей обои поклеить! — неправдоподобно изобразил досаду дядька, обращаясь к жене.
— Вот ещё! Степан! Вези, как договаривались! — взвизгнула толстуха.
— Чо, помочь, сына? — сзади неслышно подошёл батя и завис в наклоне около задней двери напротив мужика.
— Выходи, Петрович, приказ у меня — парня этого отвезти, — виновато попросил Степан.
— Нюр, ничего не поделаешь. Ты не поехать не можешь, а я уж тут… скучать без тебя буду, — мужик выскочил из машины как пробка!
Вещи быстро загрузили в машину, всё влезло, и даже место осталось для меня. А почему для меня? Оно мне надо там зажатым сидеть? Пусть тётка туда лезет!
— Уважаемая, моё место освободите! — твердо сказал я толстухе, открывая дверь.
— Что делается⁈ Никакого уважения! — заорала та.
— Стёпа, короче! Пара минут времени тебе, чтобы девушку пересадить назад. Потом я не поеду, а буду в райком звонить. Дмашний телефон первого у меня есть. И чтоб в дороге она молчала! Время пошло, — строго сказал я и отправился прощаться со всеми.
Вернувшись, обнаружил злую «девушку», кое-как залезшую на заднее сиденье, и довольного мужика, которому выпала амнистия от ремонтных работ у любимой тёщи.
— Продукты в холодильнике. И не пей, Христа ради прошу! — поникшая тётка давала последние указания мужу. — Я послезавтра приеду.
— Не-не! Выпил на праздники, и хватит! — дядька даже приложил руку к сердцу.
Но это было так неискренне, что мужику даже Снежок не поверил. Впрочем, мой собак никому не верит, кроме меня и бати.
«Предатель», — грустно думал я о Снежке, который вместо прощания со мной побежал к своей будке, отведать, чего там ему Вера вынесла.
В дороге пытался поспать, но вредный Степан, вопреки моим указаниям, затеял беседу с пассажиркой. Ругаться было неохота, потому невольно грел уши.
«Совет Безопасности ООН критикует действия Израиля в отношении палестинцев, выступающих с акциями протеста на Западном берегу и в секторе Газа», — тетка читает статью в газете «Правда» и разговор переходит на политику.
Вдумчиво охаяв американцев, пасажирка перешла к китайцам, у которых, согласно той же газете, сменился председатель госсовета.
— Кстати, это у них глава государства? —
спросила баба, на что мы синхронно пожали плечами.
Теплое отношение читательница высказала к Индии, уж очень ей фильмы индийские нравятся. Она даже стала тихонько напевать: — «Джимми, Джимми…» Потом ещё была новость про Чехословакию.
— Густав Гусак уходит в отставку с поста генерального секретаря ЦК Коммунистической партии Чехословакии. Новым руководителем партии становится Милош Якеш. Чего это он ушёл? — опять обращается к нам пассажирка.
— Болеет, может, — пожимает плечами Степан.
Новость его совершенно не волнует, а я насторожился. Похоже, распад СЭВ начался. Стал вспоминать события, но пришёл к выводу, что нифига толком не помню. Разве только про немецкое Штази. Читал книжку. Но эта информация уже есть в моей секретной тетрадке, закопанной в данный момент на участке арендуемого дома. Я тоже периодически читаю прессу и в курсе текущей ситуации в стране. Например, Ельцин до сих пор в политбюро. Скорее всего, выведут во время пленума в феврале.
Скрип тормозов прервал мои мысли. Тётка, сидевшая за мной, ткнулась в спинку кресла лицом и завопила.
— Человек там сидит, на снегу, — пояснил Степан, сдавая назад.
И точно, прямо на обочине в снегу на чемодане сидел дрожавший от холода дедок. Хотя, какой он дедок? Вполне крепкий мужик, лет под шестьдесят, седой только. Одет в приличное, явно импортное, пальто. Чемодан тоже импортный, с наклейками аэропортов. Ещё смущали два свежих синяка под глазами и разбитая губа. Дедка били.
— Ты что, отец? Не лето, замерзнешь же, — приветливо крикнул деду Степан.
— Können Sie mich nach Rostow bringen? (ты можешь отвезти меня в Ростов?) — по-немецки сказал замерзший бедолага.
— Немец! — радостно завопил водитель. — Хенде хох! Гитлер капут!
— Гитлер капут! — со вздохом поднял руки немец.
— Как вы здесь очутились? — с наслаждением выхожу из машины, ибо порядком засиделся.
Ситуация с немцем прояснилась после нескольких минут разговора. Это бывший военнослужащий вермахта, приехавший проведать свою давнюю любовь! Во время оккупации Ростовской области в войну у него завертелся роман с местной сельчанкой, который быстро закончился, так как советская армия освободила мою родную землю. Эрик после войны женился, но чувств к сельчанке никогда не терял, и после смерти своей жены, решился приехать, проведать старую любовь. Детей у него нет, остановить было некому. А ещё Горбачев сделал послабление в визитах. Тут-то бывшему фрицу и вломили. У нас в Ростове фашисты совершили множество преступлений — расстрелы пленных, евреев, детей. Все знают о зверствах нацистов в Хатыни и в Бабьем Яру. Но как-то не освещается в истории тот факт, что самые массовые казни и расстрелы на территории нынешней РФ были у нас, в Ростове. В Змиёвской балке в течение трёх дней расстреляли двадцать семь тысяч человек, в основном евреев и пленных советских солдат. Расстрелы продолжались даже ночью. Немцы хоть и были жестокими, но у них была дисциплина. Куда хуже вели себя солдаты венгерских и румынских войск, которые занимались кражами, грабежами, насиловали девушек.
Не так уж и много времени прошло после войны, поэтому, приехав сегодня утром на автобусе и постучавшись в калитку знакомого дома, Эрик не ожидал, что столкнётся с такой сильной ненавистью. Надавав тумаков, его выгнали, а так как ждать рейсовый автобус в деревне было негде, он пошёл пешком три километра до трассы.
— Что он говорит? — интересуются мои попутчики.
— Немецкий коммунист, отстал от группы, надо его как-то до города довезти, — почти не соврал я.
Просто утаил о прошлом нашего гостя, а то, что он коммунист, мы убедились. Он тыкал членской карточкой. Степан, кажется, что-то заподозрил, а тетка с радостью заголосила, что ей теперь придётся сесть спереди, так как она сзади много места занимает, и они с немцем не поместяться там, даже если тот на коленки ей сядет. Да и муж у неё ревнивый! Брешет, конечно, про мужа, но права — иначе там не сесть. Кое-как размещаемся с Эриком, почти друг на друге, чемодан пришлось пропихнуть между креслами тетки и Степана. Вид у немца, несмотря на полученные травмы и неласковый приём, такой радостный, что я вынужден спросить, чем он так доволен? Иначе потом буду голову ломать.
— У меня есть сын! Игорь! — заговорщицки произнес недобитый фашист. — И мне удалось украсть его фото!
Эрика ведь поначалу в дом пригласили и побежали за хозяйкой, которая работала на ферме. Там-то он и увидел своего сына, сорока четырех лет от роду. Вот тогда-то гостя и побили. Дело в том, что сын на него очень похож. Просто одно лицо. Что ввело в ступор всё немалое семейство, которое разрослось после войны. Сначала сельчане не могли понять, как такое возможно, ну, а потом до народа дошло. Бабка Игоря, тоже пережившая оккупацию, хоть и была слепа, но заявила, что узнала голос этого своего постояльца. Ещё и наврала, что он курей у неё всех украл и браслет мужнин. А может, и не наврала. Фото Эрик подрезал ловко, что показывает, что опыт в этом деле у него имеется. В общем, свою суженую незадачливый влюблённый так и не увидел. Зато рад, что его род не прервётся. Ведь есть сын! Он приедет в Германию и напишет письмо, а лучше отправит посылку. И сделает вызов Игорю с мамой в ГДР. Показывает фото. Да, никакой экспертизы не надо.
Перед самым Ростовом нас тормознула на посту ГАИ и попыталась получить мзду за перегруженную машину. Но Степан ловко разрулил ситуацию без моей помощи. Хотя может и сунул пятёрку, мне не видно было. В городе едем сначала в гостиницу к немцу, где он обосновался, там прощаемся. Я зачем-то взял телефон у старика, и адрес. Будто поеду! Потом высаживаем тетку, просто по пути было, и, наконец, уже после обеда привозят меня к дядькиному дому. Дядь Миши и его жены нет, зато брат Генка с невестой в наличии.
— Давай таскай, тебе всё передали, — киваю я на многочисленные сумки, пакеты и мешки. Реально вот мешок картошки и мешок капусты привёз. Генка таскает, не спорит, за ним внимательно наблюдает его невеста.
— Толь, а что ты нам на свадьбу подаришь? — якобы шутя, спрашивает девушка.
— Оль! Совесть имей, — возмутился брат.
— Всё нормально! Деньги подарю! — говорю я, вытаскивая из портмоне сотку.
Олька визжит. Подарок её нравится. Сейчас любят дарить посуду, или постельное, например. А деньги есть деньги. Их на что угодно потратить можно!
Я сразу перешёл в категорию дорогого гостя. Меня поят чаем и кормят вкуснейшим пирогом. Попутно хвалят за успехи. Оля даже погладила по лысой башке. Я жду машины из обкома, ещё по дороге сюда нашёл телефон-автомат и позвонил в приёмную, предупредил. А пока сижу и думаю, что приятнее — есть рыбник или слушать льстивые речи Оли. Странно, что никто не едет. Вынужден идти звонить ещё раз, благо телефонная будка рядом.
— Ничего я не передавала! Виктор Семёнович на выезде тем более! — неприветливо отвечает мне секретарша на том конце провода.
Ну, капец. Устроят ей… секс, с извращениями.
— Хорошо, я ему на «Алтай» позвоню, — покорно соглашаюсь с произволом я.
— Подожди, вот он заходит, — и голос секретарши становится приглушенным: — К вам тут паренёк дозванивается!